Зачарованные - Харт Кэтрин - Страница 7

• Предыдущая
• 7/90
• Следующая

Завершив свою отповедь, Никки надменно уперла руки в бока.

— Я сам живое доказательство того, что ваши историки ошибаются, — ответил он холодно, с едва заметной усмешкой. — Ведь ясно же, что я не уродец и не погиб во младенчестве.

— Так, по-вашему, выходит, что целые библиотеки книг, написанных на эту тему, лгут? Почему же историки едва упоминают о существовании этого третьего, у которого даже имени не было, в то время как сведений о ваших братьях — если еще они братья, — предостаточно? — все раздраженнее и громче выкрикивала она.

Он вновь ухмыльнулся и насмешливо проговорил:

— Возможно, потому, что, в отличие от некоторых, у меня нет нужды кичиться своим… как бы это сказать?.. Своим превосходством над другими. Послушайте, пока вы так пылко говорили, у вас сползло одеяло, выставив одну из ваших возвышенностей напоказ.

Никки, ужаснувшись, глянула вниз и увидела, что одна ее грудь, прикрытая только эфемерной чашечкой бюстгальтера, действительно выставилась наружу. Быстро подтянув одеяло, она взглянула на Сильвера Торна так, будто это он во всем виноват.

— Ну что ж, давайте, смейтесь, вы, противный, неотесанный тип! Итак, я малость толстовата.

Большое дело! В конце концов, я не намерена половину жизни таскать железо в гимнастическом зале, как это, похоже, делаете вы.

— Толстовата? — переспросил он.

— Да уж, эдакая увесистая толстушка. Как на ваш вкус? Сознаюсь, что вешу на двадцать фунтов больше, чем мне при моем росте положено. Но меня это не волнует так сильно, как некоторых женщин.

— Это неправда, — возразил он. — Тот, кто сказал вам это, должно быть, слеп, туп или просто завистлив. Какой мужчина захочет в своей постели тощую, костлявую женщину, когда может иметь другую, нежную и жаркую, с хорошо упрятанными костями, которые не выпирают из-под кожи острыми углами? Вы не тощая и не толстая, а именно то, что надо.

Вопреки своему желанию, Никки зарделась от его комплимента.

— Если бы вы не были сумасшедшим, Сильвер Торн, я бы просто влюбилась в вас. Вы знаете, как вскружить девушке голову. Конечно, в вашем-то возрасте уж пора это уметь. Кстати, сколько вам лет?

— По-вашему, по-английски, сорок пять. А вы понимаете, что в настоящее время, то есть в тысяча восемьсот тринадцатом году, в котором мы сейчас находимся, вас еще и на свете нет?

Она заморгала, на мгновение сбитая с толку, затем пожала плечами:

— Ну, раз меня еще и на свете нет, полагаю, вполне можно сознаться, что мне почти тридцать, что я разведена и бездетна.

Выражение ужаса промелькнуло по его лицу.

— Женщина! Что такого ужасного вы совершили, что муж с вами развелся? Скажите мне о своем злодействе. Вы пытались убить его? Или были столь непочтительны и злонравны, что он, не выдержав, бежал от вас? А может, вы ему изменили?

— Да вы, как я вижу, изрядная задница! Настоящий шовинист! — возмутилась Никки, не помня себя, вскочила, обогнула костер и направила ему в грудь палец, сопровождая свои слова острыми тычками: — На самом-то деле все было иначе, ибо это именно он изменил мне. И именно я его бросила. Серебряный Шип смотрел на нее с явным недоверием.

— Не может быть! — воскликнул он. — Жены племени шони не оставляют мужей. Не могу поверить, что вы это сделали.

— Придется поверить, парень, — резко произнесла она. — Я достаточно натерпелась от его интрижек, хватит до скончания моих дней. А если даже я и выйду замуж еще раз — что будет доказывать, что я такая же сумасшедшая, как и вы, — муженек номер два, если собьется с пути, сполна выплатит мне страховую сумму. Развод слишком дорого обходится — и эмоционально, и в денежном смысле.

Серебряный Шип схватил указующий перст, которым Никки все еще продолжала долбить его, и мягко отвел его в сторону.

— Это что, позволительно в ваше время? — спросил он. — Вы так об этом говорите, как будто развод у вас самое обычное дело.

— Да, слишком обычное, — призналась она. — Без колебаний производится теми, кто может себе это позволить и заплатить проклятой судьбе. Однако почему я жалуюсь? Если бы развод не был доступен, я бы, вероятно, до сих пор вынуждена была терпеть этого свинского юбочника. А может, убила бы его и теперь сидела бы в тюрьме, штампуя дешевые одноразовые тарелки.

— Да, кстати, я хотел спросить у вас, в каком времени вы живете. Из какого года вы явились, сюда, Нейаки?

— Из тысяча девятьсот девяносто шестого. Можно подумать, что вы не знаете, — буркнула она раздраженно, выдергивая свой палец из его руки и отступив назад, к своему месту у костра.

От удивления у него отвисла челюсть. — Сила звезд! Так ведь это почти через два столетия настанет!

— Для примитива вы довольно бойко считаете, Сильвер Торн, или как вас там на самом деле зовут, — съязвила она, — но этот ваш спектакль становится несколько утомительным. Почти то же самое, что пытаться беседовать с доктором Джекилем и мистером Хайдом[8].

— Я незнаком с этими людьми, — ответил он рассеянно, ибо мозг его был занят более важными вещами. Его глаза светились неподдельным волнением, когда он, наклонившись вперед, спросил: — Расскажите мне, что происходило в эти множества десятилетий, прошедших между моим временем и вашим? Что стало с моим народом?

По не вполне понятным ей самой причинам и, не желая слишком глубоко вдаваться в поиски их объяснения, она почувствовала, что воображаемое путешествие Сильвера Торна по времени увлекает ее. Возможно, все дело в напряженной силе этих приковывающих внимание серебряных глаз, или в ней проснулся учительский дух, но ей захотелось поделиться своими знаниями с таким непривычно любознательным студентом. И какова бы ни была мотивация этого, она поймала себя на том, что начала отвечать на его вопрос.

— Во-первых, вы присоединились к войскам проигравшей стороны. Американцы побили британцев в войне тысяча восемьсот двенадцатого года и никогда в дальнейшем не имели с ними никаких конфликтов. Напротив, вскоре они стали союзниками.

— А что с моими людьми?

— Текумсех погиб в октябре тысяча восемьсот тринадцатого года, в сражении у реки Теме в Огайо, его гибель угасила в сердцах воинов шони желание сражаться дальше. Люди племени шони…

— Стойте! — в ужасе прошептал Серебряный Шип. — Мой брат погибнет? — Он вздохнул, его голос дрогнул. — Значит, осталось четыре месяца до того, как Текумсех уйдет к Духам?

Никки нахмурилась. Серебряный Шип был потрясен и скорбел так очевидно, так… неподдельно!

— Простите. Я не сообщила бы этого так прямо и резко, если бы знала, насколько сильно это вас огорчит.

— А что Тенскватава? Что с другими?

— Остатки войска Текумсеха, — продолжала она, — временно повернули к форту Молден, что на реке Детройт, потом мигрировали на запад.

Большинство шони покинуло тогда Огайо, иные вскоре ушли за Миссисипи, на поиски новых земель. Здесь оставалось лишь несколько групп. Те, что пребывали в Льюстоне, Хог Крике и Вапаконете, последними покинули эти места, изгнанные правительством Соединенных Штатов в тысяча девятьсот тридцать втором году. Они были размещены в Канзасе и Оклахоме, на отведенных им правительством землях, позднее названных резервациями, и таких бедных и пустынных, что белые люди селиться там не хотели.

Как вы, должно быть, уже знаете, Пророк потерял все свое влияние после неверно предсказанной победы шони при реке Типпикану в конце тысяча восемьсот одиннадцатого года. Но некоторые из ваших людей шли за ним и дальше, ступив тем самым на тропу гибели. Потом, когда Текумсех, единственный человек, за которым люди хотели следовать — прав он был или нет — погиб, все шони искали мира. Если я ничего не путаю, Пророк умер в резервации Канзаса, спившийся, одинокий, никому не нужный старик. Кажется, он дожил до шестидесяти.

Серебряный Шип горестно покачал головой:

— Тенскватава всегда баловался виски, так что не удивительно его падение и это пьянство до самой смерти. — Он глубоко вздохнул, затем поднял на нее печальный взор. — Я должен был бы знать, прося Духов открыть мне будущее, что знание его принесет мне больше скорби, чем радости. Ваш Эзоп[9] в одной из своих басен сказал: «Если бы исполнялись все наши желания, мы горевали бы чаще». Он был прав.

• Предыдущая
• 7/90
• Следующая