Выбери любимый жанр

Семнадцатилетние - Матвеев Герман Иванович - Страница 31


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

31

— Да. Меры я приму, Софья Борисовна, но эти меры будут совсем не такие, какие вам хочется, — уже не сдерживаясь резко заговорил Константин Семенович. — Я отвечаю за класс и отвечаю не перед вами, а перед партией, перед государством. Допустите на секунду, что у меня своя манера воспитательской работы. Она вам не нравится? Чем? Вы не согласны? Почему? Вы видите ошибки? Какие? Укажите, и мы поговорим. Поговорим как коммунисты. Мне, например, совсем не нравится сегодняшний наш разговор, уважаемая Софья Борисовна, и я с трудом сдерживался, чтобы выслушать вас до конца. С кем вы разговариваете? О чем вы разговариваете? Где вы набрали столько сплетен? Ведь вы как-никак партийный руководитель в масштабах нашей школы. Кто же вам дал право так говорить с учителем? Следователь так не разговаривает с пойманным жуликом… Я пришел в родную школу после фронта…

— Сейчас в школе другие установки, Константин Семенович, — успела вставить Софья Борисовна, пока учитель поднимался с кресла.

— Никаких других установок нет и быть не может, товарищ секретарь. Установка у нас одна. Она дана была Лениным, подтверждена всей программой партии еще тогда, когда мы с вами только за букварь сели. Мы обязаны вырастить и воспитать новое поколение активных строителей коммунизма! Вот и вся установка!

— Зачем же горячиться, Константин Семенович? — примирительно сказала Софья Борисовна.

Она не ожидала такой вспышки от сдержанного и всегда невозмутимого учителя.

— Я не горячусь. Я просто заявляю вам, что если вы хотите со мной работать, то бросьте играть в начальника…

В этот момент приоткрылась дверь и заглянувшая Фенечка степенно сказала:

— Софья Борисовна, вас из райкома инструктор ждет в учительской… Тот самый, что всегда ходит…

— Да, да… сейчас! — ответила секретарь и вопросительно взглянула на директора.

— Ну что ж, идите… а мы еще немного побеседуем, — сказала Наталья Захаровна.

Софья Борисовна торопливо сунула блокнот в портфель и, не прощаясь, вышла из кабинета. Константин Семенович с нескрываемым любопытством посмотрел на директора.

— Это ничего… Я рада, что вы поговорили откровенно, — усмехнувшись, сказала Наталья Захаровна. — Софья Борисовна любит разговаривать директивным тоном, и, признаюсь, я умышленно не вмешивалась. Но горячились вы напрасно…

— Она собрала столько сплетен, Наталья Захаровна, что я не мог сдержаться. И откуда?

— А чему удивляетесь? Вы человек новый, заводите в своем классе какие-то не совсем обычные порядки, вот вам и перемывают косточки, — полушутя пояснила она. — Не скрою, что и меня тоже заинтересовала ваша, как вы выразились, манера воспитательской работы. Хотелось бы отчетливо понять ее, так сказать, зерно, сущность…

— Я макаренковец, Наталья Захаровна, — серьезно ответил учитель. — Я считаю, что Антон Семенович Макаренко, опираясь на марксистско-ленинскую философию, заложил основы советской педагогики, помог расчистить нам, воспитателям, путь, захламленный буржуазной педагогикой…

— Да ведь и мы не против Макаренко. Почему вы так иронически улыбаетесь? Вы просто оторвались от действительности. Даже в инструкциях, которые мы получаем из министерства, даже в них можно встретить ссылки на Макаренко. Академия педагогических наук изучает его опыт…

— На словах… догматически, — возразил Константин Семенович. — Макаренко у нас склоняют во всех падежах, а на практике поступают наоборот. Возьмите для примера Софью Борисовну. Она же типичный представитель буржуазной педагогики. Все ее вопросы доказывают это!

— То есть как буржуазной? — испуганно и каким-то чужим голосом спросила Наталья Захаровна. — По-моему, вопросы Софьи Борисовны доказывают только то, что она болеет душой за дело…

Константин Семенович взглянул на директора, и ему стало ясно, что она не разобралась в существе его спора с секретарем, так как, очевидно, и сама весьма смутно представляет себе педагогические принципы Макаренко. Как же быть? Какой смысл продолжать разговор, защищать свои идеи, если собеседник имеет о них расплывчатое, смутное представление?

— Это верно, что она болеет душой за дело, — согласился учитель. — Но вопросы ее все-таки доказывают, что она далека от Макаренко.

— И значит — представитель буржуазной педагогики! — выделяя слово «буржуазной», обиженным тоном сказала директор.

— А почему вы этого не допускаете, Наталья Захаровна? — мягко спросил он. — Вас пугает слово «буржуазной». Но ведь мы же не боимся говорить о капиталистических пережитках. А что такое капиталистические пережитки, как не буржуазные? Ну, давайте разберемся по существу. От капиталистической системы мы получили в наследство хорошо развитые науки, в том числе и педагогику. Излишне вам говорить, что все эти науки обслуживали запросы буржуазного общества и нам пришлось вносить в некоторые из них коренные поправки. Вспомните, какое количество направлений, течений боролось в начале двадцатого века в буржуазной педагогике! — сказал он и, видя, что Наталья Захаровна внимательно слушает, продолжал: — Некоторые из этих направлений на фоне старой казенной школы казались революционными. Они глубоко внедрились в сознание, в практику наших учителей и перекочевали в советскую школу. Не так-то легко расстаться с привычными методами работы! Мне думается, что ничего оскорбительного в термине «буржуазная педагогика» для Софьи Борисовны нет… Но если он вам не нравится и кажется одиозным, давайте заменим… У Макаренко есть удачное выражение — парная педагогика. Это достаточно точное определение воспитательного процесса буржуазной педагогики. Воспитание детей было сосредоточено в руках надзирателей, классных дам, наставников, и каждый из них старался сам воздействовать на своих подопечных: внушить, научить, обличить, пристыдить, по всякому поводу читал моральные сентенции, опекал или просто приказывал, заставлял. Одним словом, получалась пара. Учитель и ученик. Личность человека-воспитателя сталкивалась с личностью воспитанника, и между ними неизбежно возникало единоборство. Разве вы сами, вызывая в кабинет ученицу, делая ей замечание, не чувствуете с ее стороны скрытого сопротивления?

Теперь Наталья Захаровна поняла, в чем дело, и уже с большей уверенностью сказала:

— Все это довольно убедительно, но вы говорите только о внешней форме… Ведь Софья Борисовна вкладывает другое содержание.

— Конечно, это только форма работы. Ну, а результаты?

— И результаты должны быть другими.

— Вы считаете, что если в старую форму вложить другое содержание, то от этого обязательно изменятся и результаты? А я не думаю, что одними моральными наставлениями можно воспитать характер советского человека, коммуниста…

— Мы даем понятия… дети будут знать…

— Они будут знать, это верно, но будут ли они убеждены или, скажем, закалены, — это другой вопрос. В буржуазной педагогике поведение и поступки детей не ставятся в зависимость от коллектива. Каждый должен отвечать сам за себя. Там воспитываются индивидуалисты. Все ради личных интересов, индивидуальной инициативы, личной славы, карьеры… Вдумайтесь, и вы поймете, что новое содержание нуждается и в новой форме. Новые цели воспитания требуют пересмотра всех основ. Ведь еще Ленин говорил нам о том, что, только преобразуя коренным образом процесс ученья, организацию и воспитание молодежи, можно достигнуть того, чтобы новое поколение построило общество, не похожее на старое, то есть коммунистическое общество. По-вашему, выходит, что Ленин, говоря о коренном преобразовании воспитания, имел в виду только содержание и не беспокоился о форме?

Наталья Захаровна задумалась. Слова Константина Семеновича убеждали, чувствовалось, что все, о чем он сейчас говорит, продумано им неоднократно.

— Разговор у нас получился гораздо значимее, чем я предполагала, — сказала она после паузы. — И я очень рада этому. Мне самой хочется выяснить… Меня давно беспокоит один вопрос… Ведь мы, и в самом деле, заботимся о том, чтобы наши ученицы имели знания, высказывали бы верные мысли, а что они думают и как поступают вне школы, об этом мы знаем очень мало и почти ничего не делаем, чтобы знать больше. Я, например, так перегружена всякими административными и хозяйственными вопросами, что у меня не остается никакого времени для воспитательской работы. Единственная моя забота — это забота о дисциплине. Дисциплина и успеваемость.

31
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело