»Тихая» Одесса - Лукин Александр Александрович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/53
• Следующая

Немцов вышел на сцену. Он снял с головы серую фуражку с лаковым козырьком и, оглядывая зал, разгреб пальцами густые рыжеватые волосы. Вытягивая шеи, биндюжники во все глаза разглядывали этого чекиста, грозная и шумная слава которого облетела всю Одесщину. А он стоял на возвышении, слегка расставив кривые и крепкие ноги старого кавалериста. На впалых его щеках темнели твердые морщины. Волосы уже изрядно поблекли на висках. Поверх защитного цвета гимнастерки на тонком ремешке висел револьвер.

— Уважаемые товарищи и граждане! — произнес он спокойным глуховатым баском. — Я тут немного послушал и должен прямо сказать: не то говорят. Совсем не то! Сюда пробрались некоторые субъекты, которые не в ладах с Советской властью. Они, видимо, решили, что у чека руки не дойдут до вашего митинга, контрреволюцию стали пороть. Но они ошиблись! Чекисты обязаны видеть все и все замечать не хуже, чем Патэ-журнал.[2] — Из-под бровей чекиста выскользнула и моментально спряталась улыбка. — И этих господ мы хорошо знаем. Вот, к примеру, Фома Костыльчук. Известная личность! Кличка у него Гнилой. Гнилой отроду не брал вожжей в руки. Папаша его — другое дело. Папаша до революции большой извоз содержал, чуть не двадцать битюгов. И между прочим, вы же сами, товарищи, на него работали. Или не так? Есть тут кто-нибудь, кто знал папашу Костыльчука?

— Я знал! — откликнулись из зала.

— Как не знать?! Два года ишачил!.. — Послышались еще голоса.

— Вот видите! — Немцов поднял палец. — Теперь вопрос: где у вас соображение? Сынок старого хапуги распинается против Советской власти, а вы и уши развесили. А почему он распинается? Кто за ним стоит? Вы о том думали? А стоит подумать и хорошенько разобраться!

Немцов заговорил о трудностях, переживаемых страной. В городах разруха. Заводы стоят. На огромные пространства республики обрушилась засуха — враг пострашнее Антанты и белых генералов. В результате — голод… Всем этим хочет воспользоваться мировая контрреволюция, чтобы задавить народную власть. В одной Одессе за последние полтора месяца раскрыто три крупных белогвардейских заговора. Из белой Польши, где сейчас прижился сам головной атаман Петлюра, тянутся через границу его верные эмиссары. Задача их известна: организовать на Украине широкую сеть политических банд, чтобы по сигналу из-за кордона поднять мятеж против Советской власти. На кого могут рассчитывать петлюровцы? Народ их не поддержит. Честным людям надоело воевать, их к земле тянет, хлеб растить. Остается белогвардейское подонье и уголовный бандитизм. А ведь, как известно, в Одессе дело с борьбой против бандитизма обстоит хуже, чем в других городах. Налетчиков здесь развелось больше, чем крыс в портовых лабазах. И между прочим, они уже давно интересуются извозом. Ничего удивительного: извозчики всегда были связаны с самым злачным местом в городе — с торговым портом. Не случайно, например знаменитый Мишка Япончик был сыном извозопромышленника и на первых порах сам промышлял на битюге…

— А кто есть извозчики? — продолжал Немцов. — Такие же рабочие люди, как и все другие! Горе мыкали, в семь потов исходили для хозяина, вмертвую заливали водкой постылую жизнь. Или, может быть, я ошибаюсь? Может, вам и вправду Советская власть ни к чему? Может, вы соскучились по старому Костыльчуку?

Местрановцы отозвались коротким протестующим гулом.

Алексей чувствовал, что в настроении толпы наступает перелом. Стояла такая тишина, что, когда Немцов ненадолго замолкал, слышалось чье-то хриплое дыхание за столом президиума.

Неприметно и настойчиво председатель ОГЧК поворачивал разговор на главный вопрос митинга.

— Глядите, как вам запачкали мозги эти типы. Вы уже перестали видеть, что вокруг творится. Слыханное ли дело: в Одессе помирают ребятишки! Не от кори, не от скарлатины или еще какой дитящей хворости — от голода помирают! Беженцы из голодных районов тащат их с собою в Одессу. Нашли куда тащить! Но будь я проклят, если я их не понимаю! Они же думают: Одесса — большой город, в нем много рабочего класса, он не даст помереть их детям! Что же получается? Вы, одесский рабочий класс, отказываете в помощи таким же трудовым людям! Сами вы до этого додумались или нет? Ну, вот ты скажи! — Он ткнул пальцем в курносого молодого биндюжника, сидевшего в первом ряду. — Скажи мне, сам ты решил откреститься от обоза или тебе кто посоветовал?

Парень растерянно пробормотал:

— А я-то что?.. Один, что ли?.. Я — как люди скажут…

— Как скажут! — повторил Немцов. — А кто скажет?! Он, что ли? Или он?.. Нет, брат, они тебе этого не посоветуют! Они такие же рабочие, как и ты! А подбивает вас на саботаж всякая уголовная шушера, вроде Гнилого Фомки! Вот откуда все идет! Бывшие богатейчики, недобитые мироеды, на кого у Петлюры главная ставка, — вот кто вам мозги крутит! Не поверю я, чтобы рабочий человек отказал в помощи другому рабочему человеку!

— А ить верно! — пробасил кто-то. — Шнырют тут всякие!..

— Правильно говорит! Чего уж. Мы вроде бараны…

— Я-то с самого начала…

Немцов поднял руку.

— Тихо, я еще не кончил! Так вот, товарищи местрановцы, насчет обоза решайте сами, как вам совесть укажет! А я должен заявить… Уголовников, что затесались среди вас, мы выведем! Налетчики и воры висят на ногах трудового народа. Они играют на руку мировой контрреволюции и мешают нам строить светлое царство социализма! Но чекисты на то и поставлены, чтобы этого не допустить! И мы будем беспощадно… — и тут голос Немцова зазвенел глухо и напряженно, — …уничтожать их всюду, где они есть! Мы очистим ваши честные ряды от бандитского засилия — вот вам последнее большевистское слово. Очистим вполне и окончательно! — И он рассек воздух ребром ладони, будто ставя точку. — Теперь решайте, народ вам доверяет!

Еще мгновение держалась тишина, а затем театр взорвался криками. На сцену снова полезли желающие выступить. Кто-то, вскочив на кресло посреди зала, пытался говорить с места.

Алексей с беспокойством оглядывался. У всех выходов из партера он заметил людей в кожанках. Было похоже, что чекисты не собираются откладывать дело в долгий ящик и уже сегодня начнут чистить ряды местрановцев. Следовало поскорее убираться отсюда.

— Айда, Павел, пора.

— Куда вы, дядь Леш? Посидим, теперь уж недолго!

— Слушай, приятель, — сказал Алексей строго, — либо делай что велят, либо дружба врозь и больше мы с тобой не ходим.

Пашка нехотя поплелся за ним. В пустом сумрачном фойе Алексей спросил:

— Ты знаешь, как выбраться отсюда, чтобы никто не видел?

Это Пашка знал. Они двинулись какими-то служебными проходами и узкими винтовыми лестницами. Спустились в подвал. В пыльной темноте, натыкаясь на сухие занозистые стропила, прошли под самой сценой, слыша наверху рев все еще не успокоившихся местрамовцев, еще немного покружили и наконец вылезли наружу позади театра через взломанную дверь погреба.

Вечерело. В разогретом воздухе пахло акацией. Улицы опустели, и Алексей с Пашкой зашагали быстро, торопясь дойти до дому, пока совсем не стемнело. Сашка всю дорогу шел надутый, в разговоры не лез. Только раз, взглянув на Алексея, он с тревогой спросил:

— Вы чего?

Алексей, улыбаясь, задумчиво смотрел себе под ноги, и Пашка испугался, что, возможно, пропустил на митинге что-нибудь самое интересное. Но Алексей успокоил его:

— Так, вспомнил кое-что… давнишнее…

Думал Алексей о Немцове и о ребятах в защитных гимнастерках. Все, что говорили и делали на митинге чекисты, даже необычный способ, каким они ввели тишину в зале, казалось ему справедливым, точным, единственно правильным в данной обстановке. И оттого ли, что был он сейчас отделен от них, или по какой другой причине Алексей, как никогда остро, чувствовал свою неразрывную, почти родственную близость с этими людьми…

• Предыдущая
• 6/53
• Следующая