Одинокий волк - Хаусхолд Джеффри - Страница 4

• Предыдущая
• 4/40
• Следующая

Когда я спустился со своей благословенной лиственницы и выяснил, что ноги меня держат, я начал — подумать только! — соображать, что делать дальше. Меня считают либо утонувшим в реке, либо беспомощно лежащим в какой-нибудь норе на берегу, где в конце концов мой труп и будет обнаружен. Полицию и власти окрестных селений предупредят, что разыскивается полуживой незнакомец, но по другим районам мое описание скорее всего рассылать не станут. Руководство охраной Его дома официальных сведений о моем существовании не имело, а своими неофициальными сведениями постарается делиться как можно меньше. Укради я ручные часы вместо охоты на главу государства — мое фото было бы в каждом полицейском участке.

Если бы я мог ходить, иметь новые брюки и миновать, не привлекая к себе внимания, опасную зону, возможность уехать из этой страны совсем сбрасывать со счета, пожалуй, не стоило бы. У меня был паспорт, карты и деньги. На местном языке я говорил так, что подловить меня мог бы только хорошо образованный человек, способный уловить некоторые неправильности речи. Дорогой старина Святой Георгий, как я по-дружески называл здешнего посла в Лондоне, утверждает, что я говорю на диалекте, но для него не столько важен акцент, сколько безупречная грамматика. Таков один из предрассудков, свойственных международному ведомству. Хорошо подготовленному дипломату, например, полагается писать по-французски, как Богу, а говорить он может, как косноязычный гомик из Женевы.

Мне бы хотелось извиниться перед Святым Георгием. За последние сутки ему наверняка пришлось потратить несколько часов на шифрованную переписку по поводу меня, отвечая насколько только можно вежливо, что телохранители его высокочтимого хозяина — это банда безмозглых дураков, и следом — категорическое письмо о том, что я состою членом его клуба, что примешивать меня к таком делу — совершенная бессмыслица и что он просто не в состоянии в это поверить. Боюсь, что он получит выговор. Личная охрана действовала по реальной обстановке совершенно правильно.

Сейчас, наверное, воскресный вечер; схватили меня в субботу, но столько ли с того момента прошло времени, я не уверен. День у меня выпал, но случилось ли это на моем дереве или на островке, сказать трудно.

Где нахожусь, я примерно знал. Понимал также, что следует выбраться из этой хаотичной горно-лесистой местности, для чего надо выйти на любую дорогу вдоль речки. Мое передвижение было бы нетрудным, если бы имелись костыли, но никак не удавалось отыскать палки подходящей длины с изгибом, чтобы опираться на них подмышками. Теперь, когда я думаю об этом, задача была для меня практически неразрешимой, но тогда я так разозлился на себя, что от бессилия по-ребячьи расплакался. Силы в руках нажать как следует на нож не хватало, а палки нужной длины и формы не попадались. Целый час я бушевал и ругал себя последними словами. Казалось, мой дух окончательно сломлен. Простительно, конечно. Я ничего не мог, и какая разница, если сотворить чудо изготовления костылей мне не по силам, а с неба они мне не свалятся!

Не оставалось ничего иного, как сотворить чудо самому: решил попытаться двигаться вперед без костылей. Взяв в руки что покрепче для опоры, я сумел одолеть мили четыре; по ровному месту я тащился на ногах, небольшие препятствия преодолевал ползком и ползком же двигался, сколько только мог, когда боль в ногах становилась нестерпимой. Вспоминаю общеизвестный казус, когда приходится волочить тяжелый чемодан на большое расстояние: перекладываешь его из одной руки в другую и делаешь это все чаще и чаще, пока не оказываешься перед выбором — продолжать терпеть боль в правой руке или поменять ее на мгновенно возникающую боль в левой. То же испытывал и я, переходя от ползанья к ходьбе и обратно к ползанью.

Слава Богу, начало светать, мне, стало быть, уже не нужно было тащиться далее. Пока точно не узнаю, где нахожусь и по каким дорожкам ходят люди, мне нужно спрятаться. Я скатился в сухую канаву и несколько часов пролежал в ней. Никаких звуков, кроме пенья жаворонка да хруста травой пасущихся на соседнем поле коров, до меня не доносилось.

Это позволило мне приподняться и осмотреться. Я оказался у вершины холма. Ниже и левее простиралась лесистая долина, вдоль которой я передвигался. В потемках я не понял, что поднимался в гору. Изнурительная тяжесть пути частично объяснялась преодолением подъема.

Я поплелся к вершине. Внизу открылась длинная излучина речки. Берег с моей стороны был покрыт кустарником, через который шла тропа, то скрываясь в зелени, то вновь появляясь. Тропа заканчивалась на железном мосту через речку у самого устья. На другом берегу в миле вверх по реке — провинциальный городок с несколькими фабриками. Вниз по течению по обоим берега тянулись пастбища, а посредине реки находился маленький островок. Он выглядел тихим и мирным, как любой островок на нашем неприметном английском Эвоне.

Развернул карту и определил свое местоположение. Передо мной лежала река, через тридцать миль притоком впадающая в одну из главных рек Европы. Если начнут меня искать, то скоре всего это будет поручено полиции именно этого города, провинциального центра. Тем не менее мне нужно именно в этот городок — транспортный узел: здесь сходились река, шоссе и железная дорога. Раз ходить я не мог, чтобы добраться до границы, мне был нужен какой-то транспорт.

Время от времени легкий ветер доносил до меня с реки слабые звуки голосов и плеска воды. Подумалось, что кого-то там бьют (болезненное воображение, вполне естественное в моем положении), но потом понял, что голоса принадлежат компании купающихся женщин. Тут пришла в голову мысль, что во время обеденного перерыва на производстве и в школах сюда же могут прийти мужчины, и я могу стащить себе пару брюк.

Дождался, когда девушки ушли по железному пешеходному мосту домой в городок, и заковылял вниз поближе к мосту. Спускаться пришлось по каменистой, заросшей кустами пустоши, свободной, хвала Господу, от заборов и навязчивых огородников, непременно желающих знать, что я тут делаю. Место, где купается здешний люд, — практически открытая, зеленая, полукруглой формы поляна с песчаным спуском к воде фута три высотой. Вверх и вниз по течению — густые заросли ивняка и ольхи. Включил в работу свои локти и заполз в чащу. Туда, к моему удобству, вела тропка, вроде дорожки для бега, — что можно было приписать только заботе Господа. Потом сообразил, что ее проложил кто-то из юнцов, любитель посмотреть на голых женщин за отсутствием средств устроить это удовольствие нормальным способом. Я подумал о нем со всей доброжелательностью, на какую только был способен. С другого конца его укрытия я мог заглянуть за кусты, за которыми скромные купальщики могут раздеваться.

Вскоре появились и необходимые мне мужчины. Я был на волоске от разоблачения, потому что с криками и песнями они топали как раз по той дорожке, с которой я только-только успел уползти. Шли пятеро рослых парней, наверное, сыны местных коммерсантов и служащих. С ними было две пары шортов, двое немыслимых штанов и пара бриджей для верховой езды. На меня они были все слишком широки в поясе и коротки в длину; я никак не мог сообразить, какая пара мне лучше подойдет. В итоге мне пришла блестящая идея забрать их все. Стащить одну пару — означало натолкнуть на мысль, что это дело рук бродяги или воришки; пропажу всего уже расценят не как воровство, а скорее как шутку товарища. Помнится, я давился от смеха, когда подползал к выходу из кустов.

Разделись они все прямо на лужайке в десяти ярдах от воды. Значит, у меня был лишь один вариант действий: уловить момент когда последний нырнет в воду, а первый еще не выберется на берег. Это был большой риск, но грань риска я уже давно переступил.

За какие-то секунды они попрыгали друг за другом в воду — все, кроме одного, толстозадого идиота, который принялся боксировать с собственной тенью и волынил с этим, пока кто-то не схватил его за лодыжку и не сдернул в речку. Я тут же вылез из своего укрытия и ринулся через лужайку к белью. Завладел я четырьмя парами, пятая была слишком далеко. Едва я успел скользнуть за куст ежевики, один уже вылезал на берег. Он даже не взглянул на вещи (зачем ему?), а я уже полз с их штанами вдоль речки вниз.

• Предыдущая
• 4/40
• Следующая