Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Дашкова Полина Викторовна - Страница 41
- Предыдущая
- 41/111
- Следующая
– Вот и отдохни.
– Отдыхать я предпочитаю дома.
– Ну, тогда отправляйся домой. Я тебя не держу.
Кольт хотел разозлиться, но не мог, не было сил.
– Ладно. Дописывай свою страницу.
– Ты успокоился? – Агапкин оторвался наконец от компьютера. – Ты потихоньку приходишь в себя? Я очень рад. Еще минут десять, и я отвечу на все твои вопросы.
– А почему сразу нельзя?
– Потому что ты, когда приезжаешь, первые полчаса невменяемый. Ты вроде бы сидишь в кресле, а все продолжаешь перебирать лапками. Крысиные бега. Вот твоя жизнь. Я не могу с тобой разговаривать, у меня перед глазами твоя физиономия мелькает, мелькает, я устаю и теряю мысль. Сойди с дорожки, отдышись.
Мокрый мячик в очередной раз отлетел в угол, но Адаму игра надоела. Он бухнулся на ковер, громко вздохнул и оставил Петра Борисовича в покое. Кольт закрыл глаза и незаметно задремал в кресле.
Старик называл его жизнь крысиными бегами.
«Ты перебираешь лапками. Ты обгоняешь очередного конкурента, зарабатываешь очки. Цифры на твоих банковских счетах растут, а у тебя одышка, пошаливает сердце, в почках камни. Тебе тоскливо, тебе страшно. Тебе кажется, что смерть неотвратима. На самом деле ты боишься не ее. Ты боишься встретиться с самим собой, по ту сторону, тебе будет стыдно самому себе посмотреть в глаза».
Старик давно перешагнул свой срок и видел многое с той стороны, в обратной перспективе. Мертвые были для него живы. Не все, лишь некоторые. Точно так же, как некоторые живые умирали раньше смерти и превращались в тени. То и другое он считал результатом личного выбора. В его полутемной комнате время уже не казалось бессмысленной беспощадной стихией, которая все обращает в прах. Время наполнялось глубоким смыслом, удивительными историями, таинственными переплетениями судеб.
Сопение Адама, мерный шорох компьютерных клавиш убаюкали Петра Борисовича. Наверное, он мог бы так проспать до утра. Только здесь, среди книг, кактусов, курящихся ароматических пирамидок, наедине со стариком и черным пуделем, Кольт позволял себе сойти с дорожки. Лицо его разглаживалось, смягчалось, сердце не отсчитывало потерянные навсегда секунды вместе с наручными часами, а спокойно билось в своем собственном ритме. Даже сон стал сниться какой-то цветной.
Степь, развалины древнего храма, камни, выбеленные солнцем и ветром, высокая худая женщина в широких штанах, закатанных до колена, в мужской рубашке. Темные с проседью волосы гладко зачесаны назад и собраны в хвост на затылке. Он узнал ее. Археолог Елена Алексеевна Орлик. Он позвал ее, но она не услышала. Она стояла слишком далеко. Ему надо было поговорить с ней, он спешил к ней, прыгал с камня на камень и вдруг оступился, стал падать вниз, потому что камни торчали не из твердой степной земли, а висели над бездной. Елена Алексеевна обернулась, протянула ему руку. Она была совсем близко, он чувствовал тепло ее кожи, но так и не понял, успела она его спасти или нет.
– Проснись, Петр! – голос Агапкина звучал у самого уха, старик подкатил свое кресло вплотную и вцепился Кольту в плечо. – Проснись сию минуту!
– Чего ты так орешь? Пожар?
– Вот именно, пожар. Но не здесь. В Зюльте. Лаборатория сгорела. Соня исчезла. Они утащили ее, Петр, похитили, понимаешь?
– Что за бред? – Кольт морщился, тер кулаками глаза. – Кто? Зачем? Который час?
– Половина десятого вечера. Он только что пришел в себя и написал мне. У него был сердечный приступ, но он справился, ради Сони. Он должен ее дождаться.
– Кто – он?
– Ты проснулся? Молодец. Слушай. Только что пришло наконец письмо из Зюльта, от Миши. Сегодня утром они похитили Соню, подожгли лабораторию. Внутри оставили тело. Опознать нельзя. Об этом они позаботились. Местная полиция не сомневается, что Соня погибла. Все спишут на несчастный случай. Скажи, Иван взял с собой только один мобильник?
– Кажется, да, – Кольт вытащил свой аппарат, стал набирать номер.
Старик сидел рядом, внимательно смотрел на маленький светящийся экран и вдруг заволновался, заерзал.
– Тот же номер? Другого нет? Лучше не надо, Петр. Я уже пробовал. – Он попытался отнять телефон.
– Что ты делаешь? Прекрати. – Кольт оттолкнул его руку, встал, отошел подальше.
– Петр, прошу тебя, не надо! – Старик занервничал, но Кольт не придал этому значения.
– Что ты вдруг завелся? Я просто звоню Ивану, хочу услышать от него, что там произошло. В любом случае я должен с ним связаться.
– Не надо! – умоляюще повторил старик, но Петр Борисович только махнул рукой и отвернулся.
В трубке долго потрескивала живая тишина, потом что-то щелкнуло, раздались слабые гудки. И вдруг Петр Борисович почувствовал тупую боль в ухе.
Гудков уже не было, вместо них звучал какой-то писк, удивительно высокий и монотонный. Сначала негромкий, но с каждой секундой все громче, звук ввинчивался в мозг, как тончайшее титановое сверло. Кольт застыл, оцепенел, не мог шевельнуться и не понимал, почему? Что происходит? Звук заворожил его, сверло намертво привинтило трубку к голове. Старик быстро подъехал в своем кресле, сильно ударил его кулаком под локоть. Аппарат выпал. Но писк все равно был слышен.
– Петр, Петр, я же тебя предупреждал! Подними, отключи сию минуту. Больше не подноси к уху и никогда не набирай этот номер.
Голос старика звучал глухо, как из колодца. Кольт ногой захлопнул крышку телефона и наступил на него.
– Не ломай, не надо. Аппарат дорогой, хороший, еще долго прослужит. Твой телефон не виноват, что ты такой упрямый болван. Сядь, успокойся. Перепонка у тебя не лопнула. Боль сейчас пройдет.
Боль действительно немного утихла, но омерзительный писк продолжает звучать в голове, словно сверло осталось в мозгу и лишь слегка сбавило обороты. Кольт тяжело опустился на диван, сжал виски ладонями.
– Что это было?
– Старый фокус, еще довоенный. Знаешь, тогда все разведки баловались экспериментами с психикой. Внедрение в подсознание, подавление воли. Пробовали влиять на мозги разными способами, в том числе инфразвуком, через телефонную трубку. Звуковые волны, созвучные альфа-ритму природных колебаний мозга. Технически это довольно примитивно. Эффект сильный, но кратковременный и грубый. Это почти как удар дубиной по башке. Ладно, все. Забудь. У нас есть более серьезные проблемы.
– Да, это я уже понял, – мрачно пробормотал Кольт и потер ухо. – Получается, они вытащили у Ивана телефон и записали туда эту мерзость? Но как? Иван все-таки профессионал, у него отличные реакции. Когда же они успели? Где?
– Возможно, в Москве, в аэропорту. Но, скорее всего, в самолете. Он ведь плохо переносит взлет, посадку, к тому же не спал всю ночь.
– Ты хочешь сказать, они ведут его?
– Конечно.
– Подожди, но как они могли вычислить Ивана?
– Очень просто. Софи отправила ему фотографию. Радел, разумеется, просек, что она сняла его. Он долго ехал с ней в поезде, у него была возможность посмотреть номер получателя. Да и потом, они давно вычислили тебя, Петр. Только что они вступили с тобой в прямой диалог. Считай, что это было их первое приветствие.
Москва, 1918
В гостиной распахнули настежь окно, дверь ванной комнаты плотно закрыли, но вонь все равно не давала дышать. Михаил Владимирович курил третью подряд папиросу.
– Сколько дерьма в человеке, просто удивительно, – задумчиво изрек Петя и в очередной раз обрызгал батистовый платок одеколоном, прижал к носу, – почему мы не можем, как бабочки, питаться цветочной пыльцой и не испражняться никогда?
– Бабочки живут всего несколько суток.
– Но зато как красиво они живут. Порхают чудным вешним утром над цветущими лугами, над пышными садами, купаются в росе и солнечных лучах.
– Петя, да вы поэт, – Михаил Владимирович зевнул. – Слушайте, может, я оставлю тут все необходимые лекарства, напишу, что когда принимать, и пойду домой? Я сутки отдежурил, глаза слипаются, от меня все равно сейчас никакого толку.
- Предыдущая
- 41/111
- Следующая
