Тихий омут - Волчок Ирина - Страница 2
- Предыдущая
- 2/59
- Следующая
— Стой! Ну что ты хоть, а?.. Не убегай! Слушай, не бойся! Я же только познакомиться!
Это морда с хриплым голосом хочет с ней познакомиться. Как будто другие не хотят. Но другие сидят и помалкивают, а этот разорался на весь парк. В пять утра. Никакого самолюбия у человека. Сидит, можно сказать, как кот в мышеловке, и еще орет «стой!» Совершенно не закомплексованный идиот. С точки зрения мутной науки психологии случай довольно интересный. С точки зрения братской науки психиатрии — еще интересней, наверное. Но она не практикующий врач, так что пусть этот идиот знакомится с практикующим. Так о чем она сейчас думала-то? Ах, да, диалектика…
— Ну, подожди, а? Ну не убегай! Я ж все равно тебя догоню!
Нет, не дадут ей подумать о диалектике. Догонит он ее! Пусть сначала из своего катафалка вылезет. Люка на крыше у этого бродячего джипа, кажется, нет, а в окно ни одно из этих туловищ не пролезет. Теперь их хорошему водителю придется пятиться из этой ловушки задом наперед, и какой он ни будь хороший водитель, а багажником хоть разок да зацепится за какую-нибудь пионерскую липу, посаженную в прошлом веке на коммунистическом субботнике в честь…
Багажник! Как же она раньше об этом не подумала! Кажется, во всех джипах багажный отсек соединен с салоном, и этим идиотам ничего не стоит выбраться из машины через багажный отсек! Или она чего-то путает? Вера совсем не была знатоком машин, тем более — джипов, просто один раз видела, как из джипа, похожего на этот, выгружали что-то громоздкое, и один из выгружающих влез в салон, а вылез из багажного отсека… Может быть, этот бродячий джип устроен все-таки как-нибудь по-другому? Иначе эти идиоты вспомнили бы о багажнике раньше, чем она…
Ага, все-таки вспомнили. Хоть и не раньше, чем она. Чем и гордиться даже не хочется — идиоты же, с кем там равняться. Это как обогнать безногого на беговой дорожке. Даже стыдно.
Да, но эти туловища — с ногами. Опять, что ли, в догонялки играть? И это в пять утра! То есть уже в пятнадцать минут шестого, но все равно обидно. Можно было бы еще почти целый час неторопливо шлепать по липовой аллее туда-сюда, дышать утренней прохладой, думать о какой-нибудь диалектике и наслаждаться жизнью. А вместо этого приходится удирать от каких-то идиотов. Нет, от одного идиота. Остальные хоть и вылезли из мышеловки, но остались возле нее, стоят, в затылках чешут — ситуацию анализируют. Может быть, и не совсем идиоты. А вот этот, который за ней поперся, — тот совсем. Бегать по пересеченной местности в черном костюме, при галстуке, а главное — в лаковых штиблетах! По недавно подстриженной траве, мокрой и скользкой, будто маслом политой. По крутому склону, утыканному не видными в этой траве кочками и камнями, которые даже она не все изучила. Безумству храбрых поем мы песню.
Вера, прыгая по знакомым кочкам и камням, как по ступеням лестницы, быстро сбежала с крутого склона к набережной и оглянулась. Идиот пару секунд помедлил наверху, посмотрел на крутой склон, посмотрел на спокойно стоящую внизу Веру, что-то неразборчиво пробурчал и тоже стал спускаться. В лаковых штиблетах. И, конечно, тут же поехал по мокрой траве, как на лыжах, а по курсу как раз трамплинчик незаметненький торчал, а идиот никак не ждал такой подлости от природы, вот и навернулся с этого трамплинчика, ахнулся всем своим черным костюмом прямо посреди склона, и доехал вверх штиблетами почти до самого низа. Повозился, переворачиваясь вниз штиблетами, пошевелил руками-ногами, потряс головой и попытался встать.
— Ой, — озабоченно сказала Вера, внимательно наблюдая за его шевелением. — Вы осторожней, пожалуйста! А то там яма еще есть, прямо у вас под ногами, такая коварная… Я тоже все время здесь падаю. И иногда даже травмируюсь. А вы ничего не травмировали?
— Даже и не надейся, — сердито буркнул идиот и вдруг захохотал. Отсмеялся, вытер испачканные зеленью ладони о свой черный пиджак, полазил по карманам, наверное, проверяя, не выронил ли чего-нибудь ценного во время полета с трамплина, и церемонно представился:
— Константин Дмитриевич Сотников. Генеральный директор фирмы «Артдизайн».
Он, не вставая, сделал попытку слегка поклониться — очень смешно получилось, — и ожидающе уставился на нее.
— Вера Алексеевна Отаева, — так же церемонно представилась Вера и тоже слегка поклонилась. — Вы точно ничего не травмировали? Впрочем, я не практикующий врач, так что вряд ли могу быть полезна. Приятно было познакомиться.
Она повернулась и неторопливо потрусила по набережной, время от времени посматривая на вершину поросшего травой склона — не обнаружатся ли там остальные идиоты из бродячего джипа. Нет, не обнаруживались. Ну и правильно делали. У них у всех штиблеты, кажется, тоже лаковые. В пять утра! Что за народ?..
— Вера! — хрипло заорал за ее спиной идиот, который оказался генеральным директором какой-то там фирмы. — Подожди! Я ж познакомиться… Я ж ничего такого… Постой, Вера!
Она остановилась, оглянулась и строго уточнила:
— Вера Алексеевна, если вы забыли. И мы ведь уже познакомились, господин Сотников, разве вы и этого не помните? А вы уверены, что не стукнулись головой? При травмах черепа это бывает. Я хоть и не практикующий врач… ну да, я это уже говорила. На вашем месте я бы какое-то время не двигалась. Покой, покой и еще раз покой. Тогда полное выздоровление намного вероятней, хотя на сто процентов тоже не гарантируется. Будьте здоровы, господин Сотников.
Господин Сотников опять попытался встать, но опять не сумел и скатился до самого низа склона на своем черном костюме, слегка дрогнув туловищем на той коварной яме, о которой Вера его честно предупредила. Ну, почти честно — о существовании ямы она ничего не знала, но раз уж яма все-таки оказалась, значит предупредила она господина Сотникова все-таки честно. А он не прислушался к ее предупреждениям. Его черный костюм теперь ни одна химчистка не возьмет. Ну и правильно — нечего шастать в черных костюмах прямо посреди июня. Да еще в пять утра.
Господин Сотников потрогал подошвой лакового штиблета бетон набережной, как обычно трогают голой ступней воду, прежде чем войти в речку. Это тоже было смешно. Вера чуть не спросила, как бетон — не скользко? Но тут господин Сотников наконец встал, потопал ногами, похлопал руками, с недоумением оглядел свой черный костюм, старательно размазал по нему несколько особенно ярких пятен земли и зелени, после чего вытер ладони об относительно чистые места на пиджаке, вздохнул, поднял взгляд на Веру и торжественно заявил:
— Вера! У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
— Смогу, — успокоила его Вера. — Я от любого предложения смогу отказаться. Так что вы можете даже ничего и не предлагать. Считайте, что уже предложили, а я уже отказалась. — Она отвернулась и неспеша пошла прочь, на ходу оглянулась и укоризненно добавила: — Тем более, после такого… э-э-э… оригинального знакомства.
Как раз ничего оригинального в этом знакомстве не было, если не считать черного костюма и лаковых штиблет господина Сотникова. В июне. В пять утра. В сочетании с простуженным голосом и суточной небритостью. А так — все как всегда, до мелочей, просто как под копирку. Вплоть до падения очередного туловища с заросшего травой склона с последующим торжественным заявлением о том, что она, видите ли, не сможет отказаться от его предложения. Абсолютно все как всегда. Но господину Сотникову это знать не обязательно. Пусть господин Сотников думает, что это он один виноват в том, что его предложение даже выслушивать не хотят. Тем более, что он действительно виноват. А если бы на ее месте оказалась какая-нибудь впечатлительная барышня? В смысле — нервная? А тут — черный джип преследует! С целой толпой идиотов в лаковых штиблетах! В пять утра! Барышня просто умерла бы от разрыва сердца! Хотя нынче от разрыва сердца барышни не умирают… Ну, тогда от удивления — точно бы умерла. Жалко барышню. Может быть, со временем она стала бы полноценным членом общества. Научилась бы печь торт «Ленинградский» или создала бы новую политическую партию. Написала бы полное собрание сочинений в шестидесяти девяти томах и связала бы мужу свитер, пуловер, жилет, шарф и носки… Нет, сначала носки, а потом шарф. Носки мужьям нужнее. Или даже нарожала бы детей, любила бы их, воспитывала бы правильно, и выросли бы ее дети нормальными людьми, и никогда бы не носили черных костюмов и лаковых штиблет, по крайней мере — в пять утра… да и в двадцать пять минут шестого тоже. Но, встретив на своем жизненном пути бродячий джип, застрявший в узенькой липовой аллее, нервная барышня умрет от удивления, и поэтому никогда никем не станет, не научится, не создаст, не напишет, не свяжет и не нарожает детей. Да, кстати о детях. Ей ведь и самой пора вплотную заняться этим вопросом. Давно пора, если быть честной хотя бы с собой. С другой стороны — ребенок может пойти и в папу. А где в наше непростое время взять благонадежного — в смысле наследственности — папу? В смысле наследственности Вера знала только одного благонадежного, но во всех остальных смыслах на роль потенциального папы ее ребенка он не годился категорически. Судьба — злодейка. Или индейка? В общем, с ее везением папой ее будущего ребенка наверняка окажется какой-нибудь идиот.
- Предыдущая
- 2/59
- Следующая
