Черный мотылек - Хейер Джорджетт - Страница 41

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая

Леди Лавиния, мило улыбнувшись, похлопала его по руке с несколько хозяйским видом.

– Дикки, дорогой, я нашла старого друга… очень старого друга! Разве это не прелестно! Капитан Лавлейс – мистер Карстерз.

Мужчины поклонились друг другу, Ричард неохотно, капитан с веселой bonhomie [12] .

– Сэр, хочу признаться, что я один из молящихся в храме, где вы первосвященник! – дерзко объявил он, снова кланяясь, на этот раз миледи.

– Вы один из многих, сэр, – улыбнулся Ричард.

К ним спотыкающейся походкой подошла леди Деверу и поцеловала Лавинию с демонстративной нежностью.

– Жизнь моя, дражайшая! Моя милая Лавиния! Леди Лавиния подставила ей напудренную щеку.

– Дорогая Фанни, как чудесно снова видеть вас! – заворковала она. Сквозь полуопущенные ресницы она поглядывала на огромнейшую прическу подруги, с ее валиками, напудренных локонов и искусственными цветами, водруженными на верхушку этого, сооружения.

– Но, ангел мой! – воскликнула леди Фанни, отступая на шаг, чтобы окинуть ее взглядом. – Вы, наверное, болели?

– Как странно, моя дорогая! – улыбнулась Лавиния. – Я как раз хотела задать вам тот же вопрос! Я целый век вас не видела. Неужели мы обе выглядим такими жуткими клячами? – она обратила свое очаровательное лицо к мужчинам и умоляюще улыбнулась им.

Комплименты посыпались на нее, и леди Деверу, прекрасно осознавая, что ее болезненно желтоватый цвет лица, несмотря на пудру и румяна, должен был казаться еще желтее рядом с бело-розовой Лавинией, вспыхнув от раздражения, отвернулась, умоляя свою дражайшую Лавинию пойти с ней вместе поиграть в фараон. Но, как выяснилось, Лавиния собиралась посмотреть на игру в кости за столом Ричарда: она клялась, что принесет ему невероятную удачу.

– Не сомневаюсь, дорогая моя, – отвечал ей муж. – Но я сегодня не играю. Может быть, ты пойдешь и принесешь удачу Бобу? – он кивнул в сторону полковника, который, откинувшись за столом, сидел со стаканчиком костей в руках.

Лавиния надула губки.

– Нет. Я хочу, чтобы играл ты!

– Не поможет, леди Лавиния! – протянул сэр Грегори. – У Ричарда сегодня дьявольское настроение.

Селвин встряхнул стаканчиком с костями и оглянулся на Маркема с невинно удивленным видом. Затем он медленно повернулся и уставился на серьезное, почти суровое лицо Карстерза с еще большим удивлением. Он начал снова трясти кости и, поджав губы, перевел взгляд на своего противника.

– Неужели? – процедил он с нарочитой грустью.

Даже Лавиния присоединилась к общему смеху, не столько из-за слов остроумца, сколько из-за комического выражения лица и преувеличенной медлительности, с которой он разыграл эту сценку.

Кто-то выкрикнул пари Лавлейсу, который тут же его принял, и глаза Лавинии снова засверкали, когда она проводила капитана к столу.

Ричард пошел за каким-нибудь освежающим напитком для нее, а по возвращении нашел ее, склонившейся над стулом Лавлейса. Положив руку на его плечи, она бросала кости на стол. Он появился как раз во время, чтобы увидеть, как она захлопала в ладоши и услышать ее крик:

– Мне повезло! Мне везет! Я брошу еще!

Оглянувшись назад, она увидела лицо мужа, и лицо ее изменилось.

– Ты не возражаешь, Дикки? – молящим голосом произнесла она.

Он возражал, но не мог показаться неумолимым рядом со всеми этими мужчинами. Так что он рассмеялся и подошел к ней поближе, чтобы понаблюдать за ее игрой.

Когда в конце концов она бросила игру, удача ей уже изменила, и она проиграла свою драгоценную рубиновую серьгу мистеру Селвину, который осторожно положил ее в карман жилета и поклялся, что будет вечно носить у сердца. Затем, и только затем, она согласилась покинуть игорные столы ради танцевального зала, и еще час Ричард имел счастье наблюдать, как она отплясывает менуэт с различными молодыми красавцами, но чаще всего с новообретенным Гарри Лавлейсом.

В последующие дни Ричарду стало казаться, что капитан Лавлейс не выходит из их дома. Он шел в будуар к жене, там уже был Лавлейс, склонившийся к ней в то время, как она играла на спинете или пролистывала «Бродягу». Если Лавиния отправлялась на бал или в маскарад, капитан всегда был среди тех избранных, кто допускался в ее комнаты для одной цели: любоваться, как она надевает платье и рассуждает, куда прилепить мушку. Как-то утром Карстерз попросил ее уделить ему время, но она с сожалением сообщила, что вот-вот приедет Гарри, который везет ее не то в Воксхолл, не то в Весенние Сады.

Когда он возвращался домой, первое на что падал его взгляд, были принадлежавшие капитану трость с янтарным набалдашником и остроугольная шляпа, а когда он выглядывал в окно, то чаще всего видел, как у дома останавливается портшез, откуда выходил Лавлейс. Терпеливо выдержав неделю его постоянного присутствия, Карстерз попенял жене: она не должна поощрять своего друга проводить все свое время на Гросвенор-Сквер. Сначала она с упреком поглядела на него, а затем осведомилась о причине его слов. Он неохотно ответил, что это выглядит неподобающе. Тогда, широко открыв глаза, она потребовала объяснить ей, что может быть неподобающего в визитах такого старого друга? Со смехом в глазах Ричард ответил, что его возражения вызывают не старость капитана Гарольда, а наоборот его молодость. Она обвинила его в ревности. Это было правдой, но он возмущенно отверг такое предположение. Прекрасно, тогда это просто глупо! Он не должен злиться: Гарри просто ее хороший друг, и разве Ричарду не нравится ее новая прическа? Но Ричард не дал себя отвлечь: ясно ли представляет она себе, что визиты Лавлейса должны прекратиться? Она понимает только одно, что Дик-ки сегодня в жутко плохом настроении, и это просто нелепо. Он не должен терзать ее пустяками! Да, она будет очень хорошей, но и он должен быть таким! – А теперь она отправляется по магазинам, и ей потребуется по меньшей мере двадцать гиней.

Несмотря на свое обещание «быть хорошей», она не сделала никаких попыток осадить Лавлейса, постоянно пленительно ему улыбаясь и подзывая к себе.

Карстерз снова заговорил об этом в утро раута у герцогини Девонширской. Миледи лежала в постели, ее белокурые волосы не были напудрены и рассыпались по плечам, на маленьком столике рядом с постелью стоял шоколад, а одеяло было усеяно бесчисленными billets doux [13] ее поклонников. В руке она держала букет белых роз со свисающей карточкой, на которой смелым размашистым почерком было написано «Г. Л.». Возможно, гнев Ричарда воспламенил вид этих записок. Во всяком случае, с яростью, совершенно непохожей на его всегдашнюю нежную вежливость, он выхватил эти цветы из ее руки и с силой швырнул их в угол.

– Эту глупую причуду надо прекратить! – вскричал он.

Изумленная Лавиния приподнялась на локте.

– К-как ты смеешь? – ахнула она.

– А, дошло даже до этого? – отвечал он. – Как смею я, твой муж, указывать тебе некоторые рамки? Говорю тебе, Лавиния, с меня хватит твоих фокусов, и я их больше не потерплю!

– Ты… ты… Что, ради всего святого, тебя расстроило, Ричард?

– Вот это! Мне надоело, что этот щенок захватывает мой дом! – он яростно ткнул в потрепанный букет. – И я не позволю тебе быть из-за него предметом пересудов всего Лондона!

– Меня? Я делаю себя предметом пересудов всего Лондона? Как ты смеешь? О, как ты смеешь!!

– Я прошу тебя прекратить эту глупость. Вопрос не в том, что я смею или не смею. Как смеешь ты меня не слушаться? Ты это делала всю последнюю неделю!

Она сжалась в постели.

– Дикки!

– Очень мило восклицать «Дикки» и улыбаться. Но я это уже видел и слышал. Иногда я думаю, что ты абсолютно бессердечна! Что ты тщеславна, эгоистична и расточительна!

Губы ее по-детски задрожали, и леди Лавиния, уткнувшись лицом в подушки, зарыдала.

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая