Четвёртая сторона треугольника - Куин (Квин) Эллери - Страница 28

Джуди подобрала рисунок и протянула ему:

— Этот выглядит законченным.

Надпись внизу, очевидно, была предполагаемым названием коллекции 1963 года.

Оно было написано заглавными печатными буквами: «ЛЕДИ НОРМА».

— Ну вот и все, — сказала Джуди.

Эллери склонился вперед, сидя в своей коляске:

— Интересно, не связана ли ее смерть с интенсивной конкуренцией в мире высокой моды? Конечно, респектабельный салон едва ли стал бы нанимать громилу или вора, чтобы тот проник в квартиру Шейлы Грей. Но предположим, какой-нибудь промышленный шпион, работающий сам по себе, решил похитить что удастся и продать где-нибудь…

Дейн вспомнил, что Шейла говорила ему об этом. Эллери внимательно слушал его, перебивая вопросами: «Она называла имена?», «Она казалась серьезно обеспокоенной?». Потом он обратился к Джуди, но та не смогла внести никакого вклада в эту проблему. Наконец Эллери стал ездить в коляске по периметру комнаты, разглядывая материалы на стенах.

Он все еще изучал работы Шейлы Грей, когда в палату вошли блондинка медсестра и врач.

— Боюсь, вам обоим придется удалиться.

— А потом мы можем вернуться? — спросил Дейн.

— Нет, лучше дайте мне время переварить все это.

В коридоре Дейн и Джуди с отчаянием посмотрели друг на друга. Их бы отнюдь не утешило то, что во взгляде оставшегося в палате Эллери светилось такое же отчаяние.

Джуди и Дейн встретились в воскресенье. Оба не знали, что сказать. Наконец Джуди не выдержала:

— Ты так же обескуражен, как я?

— В любой день готов сравнить мой повешенный нос с твоим.

— Знаешь, мы просто пара сентиментальных дураков, — сказала Джуди. — Какой смысл ныть и сравнивать, кто из нас в худшем настроении? Почему бы нам еще раз не взглянуть на квартиру Шейлы Грей? Может быть, мы что-то упустили.

— По двум причинам. Во-первых, мы не имеем права входить в квартиру, во-вторых, полиция осматривала ее уже полдюжины раз, и мы едва ли найдем что-нибудь, чего они не заметили. — Дейн и Джуди сидели в гостиной квартиры Маккеллов. Эштон и Лютеция отправились на послеполуденную церковную службу. — Как бы то ни было, никто ничего не упустил.

— Почему бы нам не попытаться? Какой от этого вред?

— Я уже говорил тебе — мы не имеем права туда входить!

— Не повышай на меня голос, Дейн Маккелл. Я только стараюсь помочь.

— Тогда предложи что-нибудь полезное!

— Почему ты обращаешься со мной так грубо?

— Я никак с тобой не обращаюсь!

— Пожалуй, ты прав. Слушай, я знаю, что тебя гложет. Ты не можешь себе простить, как однажды вечером забыл, что я всего лишь маленькая мисс секретарша — наемная служащая твоего отца!

— Не болтай вздор, Джуди, — устало произнес Дейн.

— К тому же я имею несчастье быть ирландкой — и не разодетой в кружева.

— Мне плевать, даже если бы ты была готтентоткой.

— Ты хочешь сказать, что обращался бы со мной так же скверно?

— Теперь ты рассуждаешь как женщина. Ты тут ни при чем, Джуди. Вся беда во мне.

— Не пудри мне мозги. Мы отлично работали вместе, пока я не забыла свое место. С тех пор ты не сказал мне ни одного доброго слова.

— Джуди, постарайся понять. — Дрожь в голосе Дейна и судорога, исказившая его черты, заставили Джуди умолкнуть. — Все дело только во мне самом. Это личное — я не могу объяснить даже тебе. Особенно тебе.

— Не понимаю.

— Ладно, давай примем твое предложение. Может, нам удастся убедить Джона Лесли впустить нас в пентхаус.

Это был всего лишь способ прекратить разговор. Однако Лесли, который, казалось, проникался все большим уважением к закону, не удалось убедить даже Дейну. Они спорили с ним, потом друг с другом, и в конце концов Джуди ушла, отказавшись от предложения Дейна проводить ее домой.

На следующий день, в понедельник, когда начался суд, Дейн и Джуди Уолш сидели в зале по разные стороны прохода.

Суд над Лютецией Маккелл не являлся точной копией суда над ее мужем. Во-первых, отбор присяжных почти не занял времени. Во-вторых, процесс протекал в атмосфере скорее любопытства, чем напряженного ожидания. По общему мнению, окружной прокурор снова собирался сделать из себя форменного осла. Как ехидно замечала одна из газет: «Если не удалось с мужем, попробуй с женой». Это было несправедливо по отношению к де Анджелусу, но пресса редко беспокоится о справедливости.

Генри Бартон ухватился за подвернувшуюся возможность. Насмешка стала его главным оружием при перекрестном допросе свидетелей обвинения, а там, где это не удавалось, он использовал инсинуации. Например, когда детектив Мэк давал показания о визитах его и сержанта Вели в квартиру Маккеллов, адвокат осведомился:

— Давно вы прикомандированы к этому участку, детектив Мэк?

— Два года.

— Давайте возьмем последние шесть месяцев. За это время вам приходилось посещать другие квартиры поблизости от дома Маккеллов?

— Да, сэр.

— По официальному поводу?

— Да, сэр.

— В качестве полицейского детектива?

— Да, сэр.

— Расследуя насильственные проникновения, вооруженные ограбления, взломы и так далее?

— Да, сэр.

— Один из таких случаев произошел в прошлом августе в доме, соседнем с домом Маккеллов?

— Да, сэр, но…

— В этом случае горничная была связана, а хозяйка подверглась нападению и ограблению?

Окружной прокурор заявил энергичный протест на обычных основаниях: вопросы не имеют отношения к делу, и после переговоров с судьей упомянутые вопросы и ответы было приказано вычеркнуть, однако у присяжных уже создалось впечатление, что район дома Маккеллов подвергался регулярным атакам грабителей, что и являлось целью Бартона.

Утром третьего дня процесса Эллери мрачно изучал цветную фотографию тощей манекенщицы в вечернем платье из коллекции Шейлы Грей под названием «Леди Нира», когда к нему неожиданно явились отец и сын Маккеллы.

Он выпрямился в коляске, придав ногам в гипсе более удобное положение.

— Что-то случилось?

— Расспрашивая мою жену на прошлой неделе, — начал Эштон Маккелл, возбужденно сверкая глазами, — вы упомянули, что телевизор был ее единственным контактом с внешним миром.

— Ну?

— Взгляните на это!

— Пришло с утренней почтой, — добавил Дейн.

Это был конверт, адресованный миссис Эштон Маккелл. Внутри лежало письмо на бланке компании «Принцесса», производящей мыло, с подписью ее четвертого вице-президента Джастина А. Лэттимура.

Эллери улыбался, читая письмо:

«Дорогая миссис Маккелл!

Наш расчетный отдел сообщил мне, что чек на сумму пятьсот долларов, который был отправлен Вам более трех месяцев назад в качестве приза за названное Вами в нашей программе счастливое число по телевидению вечером 14 сентября, так и не был обналичен.

Поэтому я пишу Вам с целью выяснить, получили ли Вы упомянутый чек. Если нет или же если по какой-то причине Вы не желаете его обналичивать, пожалуйста, свяжитесь с нами при первой удобной для Вас возможности.

Искренне Ваш…»

— Похоже, — заметил Эллери, — это последняя соломинка, которая сломает спину окружного прокурора.

— Наверняка! — подхватил Дейн.

— Давайте не будем возлагать на это слишком много надежд, — предостерег его отец. — К тому же я не могу понять, почему Лютеция не рассказала об этом нам.

— Разве ты не знаешь маму, папа? Она просто об этом забыла.

— Но приз? — пробормотал Эллери. — Чек?

— Что деньги ей и что она деньгам?[47] — радостно перефразировал Дейн. — А призы означают публичность. Ее ум инстинктивно шарахается от подобных вещей.

— Посмотрим. Свяжитесь с этим Лэттимуром и постарайтесь притащить его сюда. Мы должны все разузнать, и как можно скорее.

Один телефонный звонок от знаменитого Эштона Маккелла обеспечил присутствие четвертого вице-президента Джастина А. Лэттимура в палате Эллери во второй половине дня. Лэттимур оказался холеным джентльменом, не пренебрегающим косметикой и (Эллери в этом не сомневался) накладными волосами. Казалось, он не мог решить, выражать ли ему почтение промышленному магнату или высокомерие при виде какого-то писаки, да еще с ногами в гипсе.