Нежданная любовь - Хейер Джорджетт - Страница 12
- Предыдущая
- 12/71
- Следующая
Его губы дрогнули, но он серьезно ответил:
— Насколько я знаю, нет.
Это вызвало ответную усмешку.
— Именно об этом я и собиралась спросить, — призналась Венеция. — Прошу прощения. Понимаете, я так редко разговариваю с кем-нибудь, кроме Обри, что забываю следить за своими словами, когда нахожусь в чьей-то компании.
— Не вздумайте делать это из-за меня, — сказал Деймрел, пропуская ее в столовую. — Мне правится ваша искренность. Терпеть не могу девиц, которые чуть что краснеют и все время важничают.
Венеция опустилась на стул, который придвинул ей Имбер.
— Не думаю, что я делала это даже в детстве.
— Это было так давно! — поддразнил ее Деймрел.
— Порядочно. Ведь мне уже двадцать пять.
— Вынужден поверить вам на слово, но прошу меня просветить: вы ненавидите мужской пол или дали обет безбрачия?
— Конечно нет! И не смешите меня, когда я ем суп! Я чуть не подавилась!
— Что за олухи эти йоркширские щеголи! Очевидно, в этом супе слишком много лука. Неудивительно, что вы им давитесь. И, насколько я вижу, — добавил он, глядя сквозь монокль на стоящие на столе блюда, — худшее еще впереди. Что это за мерзость, Имбер?
— Телятина под соусом бешамель, милорд. Миссис Имбер не готовилась к приезду гостей, — виновато ответил дворецкий. — А вот пирог с бараниной, нара куропаток с фасолью и грибами на второе и фрукты. Простите, мисс, но его лордство не любит сладкое, и миссис Имбер не приготовила к фруктам ни сливки, ни желе, а такие блюда требуют времени.
— Я удивлена, что бедная миссис Имбер смогла приготовить все это, — отозвалась Венеция. — Когда в доме такая суматоха, трудно найти свободную минуту. Пожалуйста, передайте ей, что я очень люблю телятину и терпеть не могу желе.
Деймрел смотрел на нее с улыбкой.
— В вас красиво абсолютно все! — промолвил он, когда дворецкий унес пустые тарелки из-под супа. — Лицо, имя, поведение… Расскажите мне о себе, о вашей жизни. Почему я никогда не встречал вас раньше? Вы ни разу не приезжали в Лондон?
Она покачала головой:
— Нет, но, возможно, поеду туда, когда Обри в будущем году отправится в Кембридж. Что касается моей жизни, то ее можно охарактеризовать одним словом — пустая.
— Надеюсь, это не означает, что вы пребываете в меланхолии? По вас такого не скажешь!
— Конечно нет! Просто у меня нет биографии. Я всю жизнь провела в Андершо и не делала ничего, достойного упоминания. Лучше расскажите что-нибудь о вашей жизни.
Деймрел быстро поднял взгляд от тарелки. Его глаза стали суровыми. Венеция вопрошающе приподняла брови и увидела, как его губы скривились в усмешке, делающей его похожей на Корсара.
— Не стоит, — сухо ответил он.
— Я сказала «что-нибудь»! — негодующе воскликнула Венеция. — Вы ведь не могли провести всю жизнь, ввязываясь в идиотские переделки.
Деймрел внезапно расхохотался:
— Большую ее часть, уверяю вас! Что именно вы хотите знать?
— Ну, например, в каких местах вы побывали. Вы ведь много путешествовали, не так ли?
— О да!
— Я вам завидую. Всегда об этом мечтала. Вряд ли мне это удастся — одинокие женщины, как правило, домоседки, — но я часто строила планы путешествий в те места, о которых мне приходилось читать.
— Не делайте этого, — предупредил Деймрел. — Уверяю вас, такие мечты — семена, из которых вырастают эксцентричные поступки. Вы кончите, как эта сумасшедшая женщина Стэнхоуп, царствуя над ордами дурно пахнущих бедуинов.
— Обещаю, что такого не произойдет. Это звучит очень неприятно и почти так же скучно, как известная мне жизнь. Очевидно, вы имеете в виду леди Хестер. Вы когда-нибудь встречали ее?
— Да, в Пальмире, в… Забыл, в 13-м или в 14-м году? Ладно, это не имеет значения.
— Вы объездили весь Левант? А в Греции были? — допытывалась Венеция.
— Да, а что? Неужели вы специалист по античности?
— Не я, а Обри. Умоляю, расскажите ему о том, что видели в Афинах! Он ведь может разговаривать о том, что его интересует больше всего на свете, только с мистером Эпперсеттом — викарием, — и хотя мистер Эпперсетт прекрасный ученый, но ведь не видел этого своими глазами, как вы.
— Я расскажу Обри все, что он захочет узнать, если вы, таинственная мисс Лэнион, расскажете мне то, что хочу знать я.
— Хорошо, — согласилась Венеция. — Только я не знаю, что вам рассказывать и почему вы называете меня таинственной.
— Потому что… — начал Деймрел, но остановился при виде простодушного ожидания в ее взгляде. — Ну, потому что вам двадцать пять лет, но вы не замужем и, кажется, даже не имеете поклонников.
— Напротив, — возразила Венеция. — У меня целых два поклонника. Один необычайно романтичный, а другой…
— Ну? — подбодрил ее Деймрел.
— Очень достойный! — выпалила Венеция и рассмеялась собственным словам.
— Но вы слишком хороши и для того, и для другого!
— Вовсе нет. Тут нет никакой тайны. Мой отец был затворником.
— Это звучит несколько non sequitur[11].
— Совсем наоборот — в этом все и дело.
— Господи, неужели он запирал не только себя, но и вас?
— Не то чтобы запирал, но я подозревала, что ему бы этого хотелось. Понимаете, он очень любил мою мать и, когда она умерла, впал в апатию и, как Генрих I[12], никогда больше не улыбался. Я не знаю, как это случилось — отец не упоминал о матери, а мне тогда было всего десять лет. Я едва помню, как она выглядела, кроме того, что она была хорошенькой и носила красивые платья. После ее смерти отец никуда не выходил, а я до семнадцати лет не обменялась ни единым словом ни с кем за пределами дома.
— Он был сумасшедшим?
— Нет, всего лишь эксцентричным, — ответила Венеция. — Никогда не видела, чтобы он заботился о чьих-нибудь интересах, кроме собственных, но это, очевидно, свойственно всем эксцентричным людям. Однако, когда я подросла, отец позволил леди Денни и миссис Ярдли брать меня на собрания в Йорк, а один раз разрешил мне провести неделю в Хэрроугите с моей тетей Хендред. Я надеялась, что он позволит мне поехать с ней в Лондон, чтобы она могла вывести меня в свет. Тетя предложила это, но отец отказал, и она не настаивала, так как, думаю, ей не очень хотелось взваливать на себя лишнюю обузу.
— Бедная Венеция!
Если она и заметила, что он назвал ее по имени, то виду не подала, а только сказала:
— Признаюсь, что тогда я очень огорчилась, но, в конце концов, едва ли смогла бы уехать, даже если бы разрешил папа, так как Обри был все еще прикован к постели и я не могла его оставить.
— Выходит, вы не были нигде дальше Хэрроугита! Неудивительно, что вы мечтаете о путешествиях. Как же вы вынесли такую нестерпимую тиранию?
— О, папа был неумолим только в этом вопросе. Во всем остальном я могла делать что хочу. Не думайте, что я была несчастлива. Иногда скучала, конечно, однако большую часть времени занималась домашними делами и заботилась об Обри.
— Но ведь ваш отец умер несколько лет назад, не так ли? Почему же вы остаетесь здесь? В силу привычки?
— Нет, в силу обстоятельств. Мой старший брат служит в штабе лорда Хилла, и, пока он не решит демобилизоваться, кто-то должен заботиться об Андершо. Да и Обри вряд ли согласился бы уехать, так как он тогда не смог бы продолжать занятия с мистером Эпперсеттом, а я не могла оставить его одного.
— Я охотно верю, что ему бы вас недоставало, но…
— Обри? — Венеция рассмеялась. — Ну нет! Обри любит книги куда больше, чем людей. Просто я боюсь, что няня доведет его до безумия своим сюсюканьем, которого он не выносит. — Девушка нахмурилась. — Хоть бы она не сердила его, пока он здесь! Я была вынуждена привезти ее с собой, так как иначе она бы пришла пешком. К тому же няня знает, что делать, когда Обри болеет, а я не могла взвалить на вас заботы о нем. Возможно, доктор Бентуорт скажет, что он может возвращаться домой.
- Предыдущая
- 12/71
- Следующая