Подземная Москва - Алексеев Глеб Васильевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/22
• Следующая

На браслете были выгравированы цветы, летящие по ветру, год 1475, тот год, когда, поддавшись увещаниям Толбузина, уже великим мастером прибыл он в Московию, и, наконец, они: целый ряд странных чисел и знаков. На золоте они проступали, как чернь,- отчетливо и ярочно.

Это была могила Фиораванти, величайшего строителя, умевшего передвигать башни и колокольни, чей магический секрет до сих пор оставался загадкой для зодчих. Боб держал в руках эту чудесную загадку. В жадности он поднес браслет к губам, словно хотел его съесть.

– Здесь в стене еще клинок!- вскричал Дротов.- Вот он!

Он вытащил из расщелины шпагу времен Венеции. На плоском ее эфесе горели камни, а по клинку-видимо, тем же стилетом и той же рукой "гордого воеводы", не склонившего выи,- было нацарапано о том, что шпага найдена на муже знатном, истлевшем в подземелье тако, что одежда была натянута прямо на шкелет и буде не шпага и браслет, а тако ж монеты – определить, коего он рода: знатного или подлого – не стало б возможно.

– Вот останки того, кто построил Кремль и сам первый пал жертвой!-прошептал археолог.

– Да почему же?-взволнованно спросил Боб.

– Кто знает! Кто знает!-заговорил археолог тем нерешительным глуховатым голосом, который всегда показывал у него, что вот-вот сейчас он догадается, пусть только ему не мешают…- Я не хочу делать какие-либо выводы, но вы сами сопоставьте факты, оставшиеся в истории о жизни этого замечательного строителя. Он жил в Венеции, он был богат и знатен, и есть указания, что даже константинопольская царевна Софья Палеолог, которая стала женой Ивана Третьего и которая,- заметьте! – приехав в Россию, привезла с собой библиотеку,- знала его еще в Италии. После отъезда Софьи он, знаменитый мастер и гордость своего отечества… за десять рублей в месяц едет в Москву… строить для царя Ивана Третьего Успенский собор, и Кремль, и подземные ходы под ним. А сто лет спустя его труп и на нем вот эти первые монеты, которые чеканил он же для Московского государства, находят в подземелье несчастные пленники царева внука…

– Так что же?-воскликнул Боб.-Книги Софьи или сама Софья?

– Я не знаю, что могло его привести сюда! Я боюсь сделать какой-либо вывод. Может быть, книги!… Да, да, пожалуй, конечно, библиотека, но разве он спустился бы сюда один без провожатых, если он думал завладеть ею? А может быть, волей царя Ивана сбросили слишком пылкого итальянца, который однажды не успел вовремя отвести влюбленного взора с лица московской царицы…

Прошу вас,-сказал археолог, протягивая пальцы за браслетом. О нет! Это я вам не отдам… Это-мое,-вскричал Боб,-и по праву находки, и по праву…

– Как все, что мы здесь обнаружим,-строго сказал археолог,- браслет принадлежит Советскому государству, и я должен его сегодня же, вместе с шишаком, шпагой, монетами и образцами костей, сдать в исторический Музей…

– Павел Петрович,-захлебываясь слюной, заговорил этот спокойный, всегда выдержанный и, в сущности, совершенно неизвестный юноша. В первый раз археолог разглядел его внешность. В свете фонариков Боб-в широкой берсалино над презрительным изломом бровей и смолью волос-чем-то напомнил вдруг того, перед чьей могилой они сейчас стояли. Смутная догадка уколола Мамочкина.

– Послушайте,- испугался он,- вы кто?

– Я-Бембо Форонди… Я итальянец, но все мои предки жили в Казани, где, если вы помните, Иван Грозный убил последнего Фиораванти, внука строителя. В революцию я уехал в Болонью, в ней я раскопал историю своей родословной и вот… Павел Петрович, я имею некоторые основания полагать, что моя фамилия была искажена временем и что настоящая моя фамилия…

– Вот оно что! – присвистнул Мамочкин.

– И вот…-тут Боб заговорил с величайшим волнением,-вы, конечно, знаете старинный храм императора Адриана в Риме! Теперь в нем помещается биржа, а над входом, в который прежде величественно входили императоры и жрецы, сейчас красуется жирная отчетливая надпись: "камера ди комерссиа". Одиннадцать колонн поддерживают этот храм-биржу… И вот четыре из них источены временем и пошатнулись… Тогда мне показалось, что владей я чудесным секретом моего предка, я смог бы, как он, выпрямить колонны или перетащить их в другое место вместе с храмом…

– А зачем?-рассеянно спросил археолог.-Я предпочел бы, чтобы они рухнули вместе с биржей. Нет, мой дорогой потомок Аристотеля! Браслет я вам все-таки не отдам. Итальянцы не сумели уберечь Аристотеля, поэтому не могут рассчитывать и на его наследство… Тем более у нас самих есть что выпрямить… Если вы сумеете разобраться в этих черных царапинах-поезжайте в Самарканд. Там накренился минарет большой мечети, которую собираются отвести под школу. Его скрепили стальным обручем, но, конечно, он рухнет… Биржа или школа, мой Друг,-тут нечего выбирать!..

И, вытянув из руки Боба магический браслет, Мамочкин бережно засунул его в карман своего пиджачишки…

Они двинулись дальше по темному краю пещеры. Позднее Мамочкин так и не смог восстановить маршрута этого пути. Это, конечно, были не ходы, прорытые царями… Они были так тесны и узки, что напоминали запутанные кротовьи лазы. Местами головы упирались в потолки, исследователи опускались тогда на колени и ползли…

Так проникли они в закрытый глухой тоннель и подошли к камере, которая была прикрыта ржавой массивной дверью, по внешнему виду напоминавшей царские врата в церквах…

– Так вот оно, неведомое сокровище! – закричал диким от радости голосом археолог. Он выпрямился во весь свой костлявый рост. Он был могуществен в этот момент. Его глаза в щетине бровей и бороды горели, как два факела. И руки дрожали крупной радостной дрожью.

– Ломать двери! – вскричал он, бросаясь с лопатой на дверь, как на врага.

Дверь была только прикрыта. Она легко поддалась под нечеловеческим напором трех обезумевших от радости людей. И когда исследователи, словно индейцы, нападающие на лагерь врагов, с криком ворвались в камеру, сплошь выложенную мягковатым мячковским камнем, они увидели окованные сундуки, наставленные один на другой почти до потолка. Часть сундуков, к левому краю от двери, была действительно засыпана обвалом потолка, Макарьев не ошибался. Первый ближайший сундук они с бешенством разбили лопатами, крышка хлюпнула и подалась, и в фонарях яркой игрой блеснуло в глаза исследователей золото. Это были книги, оправленные в золотые переплеты…

Минут пять спустя археолог, вывалянный в пыли еще крепче, чем некогда он был вывалян молочницей в сметане, по-турецки сидел на земле, а Боб и Дротов взламывали один за другим ящики, подавали ему книги в тугих переплетах из золота, и тут же археолог проглядывал заглавие каждой из них, от жадности забыв даже про свою археологическую записную книжку и карандаш… Тут оказались: Пиндаровы песнопения, Аристофановы комедии, Гелиодоров эротический роман "Эфиопика", Поливневы "Истории", Гефеотионова "География", Замо-леи, Ефанов-перевод Пандектов, Левиевы, Саллустиевы и Юстиновы "Истории", Цезаревы записки о Галльской войне и Кедровы эпиталамы, Цицеронова книга о республике, Виргилиевы Энеиды и Идиллии, Калвовы речи и поэмы, книга римских законов, кодексы Юстиниана, Феодосия, Федора Заморета и сотни других книг, которые остались только в единственном экземпляре во всем мире, о существовании которых историки только догадывались, не смея даже предположить, существовали ли когда-нибудь они на самом деле? Старый скопидом Иван Грозный владел воистину неоценимым сокровищем, и недаром он запрятал его так глубоко под землю…

– Ну и что! – вспомнил вдруг археолог, подымая голову от огромной книги, тонкие пергаментные листы которой он только что с величайшим вниманием рассматривал.-Кто же был прав? Забелин, писавший, что библиотека погибла при пожаре Москвы в шестнадцатом столетии, или Тремер и Соболевский, бесстрашно ломавшие колья в защиту ее существования?

• Предыдущая
• 21/22
• Следующая