Великолепная Софи - Хейер Джорджетт - Страница 5

• Предыдущая
• 5/73
• Следующая

– Конечно, так поступить – это мой долг, – согласилась она с несчастным видом.

Он сделал презрительное лицо, но промолчал, и после минутного замешательства она сломала печать и развернула листок.

– О, посмотри, это стихи! – воскликнула она. – Причем очень милые. Чарльз, послушай:

Когда, о Нимфа, луч из синих глаз

Мятущуюся душу мне пронзает…

– Благодарю, я не разбираюсь в стихах, – резко прервал мистер Ривенхол. – Бросьте их в огонь, сударыня, и скажите Сесилии, чтобы она впредь не получала писем без вашего позволения!

– Да, но ты действительно считаешь, что это надо сжечь Чарльз? А если это окажется единственным экземпляром Может быть, он хочет их напечатать!

– Он не посмеет печатать такое ни об одной из моих сестер! – мрачно произнес мистер Ривенхол, повелительно протянув руку.

Леди Омберсли, всегда покорявшаяся сильной воле, уже готова была отдать ему письмо, когда дрожащий голосок и дверях заставил ее остановиться:

– Мама! Не отдавай ему!

Леди Омберсли опустила руку. Мистер Ривенхол, нахмурив брови, резко обернулся. Его сестра, взглянув на него со жгучим укором, подбежала к матери и выкрикнула:

– Дай мне это, мама! Кто позволил Чарльзу жечь мои письма?

Леди Омберсли беспомощно смотрела на сына, но он молчал Сесилия выдернула развернутый листок бумаги из рук матери и прижала его к трепещущей груди. Этот жест заставил мистера Ривенхола заговорить:

– Ради Бога, Сесилия, не надо устраивать представлений! – сказал он.

– Как ты посмел прочитать мое письмо?! – воскликнула она.

– Я не читал твоего письма! Я отдал его маме, а уж у нее-то есть право читать его!

Ее нежные голубые глаза наполнились слезами, она громко сказала:

– Только ты виноват! Мама никогда бы… Я тебя ненавижу, Чарльз! Ненавижу!

Он пожал плечами и отвернулся.

– Ты не должна так говорить, Сесилия! – слабо укорила дочь леди Омберсли. – С твоей стороны очень нехорошо получать письма без моего разрешения! Даже не представляю, что сказал бы твой папа, если бы узнал об этом.

– Папа! – презрительно воскликнула Сесилия – Нет! Это Чарльзу хочется сделать меня несчастной!

Чарльз из-за плеча взглянул на сестру.

– Думаю, бесполезно говорить, что я искренне хочу, чтобы ты не была несчастной.

Вместо ответа она дрожащими руками сложила письма и спрятала его на груди, вызывающе глядя на брата. А он, прислонившись к каминной полке и глубоко засунув руки в карманы бриджей, ждал, что за этим последует.

Продолжая тихо всхлипывать, Сесилия вытерла глаза. Она была премиленькой; ее прелестно очерченное лицо обрамляли светлые, золотистого оттенка локоны, и ей очень шел гневный румянец, заливший ее нежные щеки. Обычно она выглядела задумчивой, но сейчас возбуждение зажгло воинственную искру у нее в глазах, а закушенная губа создавала иллюзию злости. Брат, окинув ее циничным взглядом, заметил, что ей надо почаще выходить из себя, ибо это очень красило ее, придавая живость обычно несколько вялым чертам.

Злое замечание не тронуло Сесилию. Она не могла не видеть восхищенных взглядов, которые бросали на нее, но, будучи очень скромной, недооценивала свою красоту и, будь у нее выбор, предпочла бы волосы модного темного цвета. Она вздохнула, выпустила закушенную губу и присела на низкий стульчик возле софы.

– Не отрицай, Чарльз, это из-за тебя мама не любит… недолюбливает Огэстеса! – успокаиваясь, сказала она.

– Но, моя дорогая, – серьезно возразила леди Омберсли, – с чего ты взяла, что я недолюбливаю его? Я просто не считаю его подходящим для тебя мужем!

– Мне все равно! – объявила Сесилия. – Он единственный мужчина, к которому я могу почувствовать привязанность. Короче, я прошу вас отказаться от мысли, что я приму крайне лестное предложение лорда Чарльбери! Никогда!

Леди Омберсли что-то горестно, но бессвязно возразила, а мистер Ривенхол мрачно заметил:

– Насколько я помню, раньше ты так не думала.

Сесилия обратила к нему свой лучистый взгляд и ответила:

– Раньше я не знала Огэстеса.

Леди Омберсли поразила логичность этого заявления, но ее сын был менее впечатлителен.

– Я тебя умоляю, – сказал он. – Не трать на нас свое красноречие! Ты знакома с младшим Фонхоупом с рождения!

– Теперь все по-другому, – просто сказала Сесилия.

– Это правда, Чарльз, – рассудительно заметила леди Омберсли. – Он был обычнейшим ребенком, а когда учился в Оксфорде, был ужасно прыщавый, никто и подумать не мог, что он станет таким красавцем! Ему удивительно пошло на пользу время, проведенное с сэром Чарльзом Стюартом в Брюсселе! Я была просто поражена, вновь увидев его!

– Интересно, – резко сказал мистер Ривенхол, – а был ли поражен сэр Чарльз? Я не знаю, как леди Латтерворт удалось всучить государственному деятелю дурачка в секретари! Что ж, пусть это останется на ее совести! Все мы с радостью сознаем, что теперь он не занимает эту должность! И никакую другую! – добавил он язвительно.

– Огэстес – поэт, – выспренно произнесла Сесилия. – Он не способен выполнять унылые обязанности секретаря посла.

– Я этого не отрицаю, – согласился мистер Ривенхол. – Моя дорогая сестрица, он также неспособен содержать жену. И не обольщайся тем, что тебе удастся получить согласие отца на столь неблагоразумный брак, поскольку до тех пор, пока мое мнение имеет вес, этому не бывать!

– Я знаю, что только твое мнение и имеет вес в этом доме! – вскрикнула Сесилия. По ее щекам катились крупные слезы. – Ты будешь счастлив, когда доведешь меня до отчаяния!

По тому, как мистер Ривенхол сжал зубы, было видно, что он с большим трудом сдерживается. Его мать с тревогой глядела на него, но когда он заговорил, его голос звучал удивительно ровно:

– Моя дорогая сестра, тебя не затруднит приберечь эти челтенхэмские страсти до того момента, когда меня не будет рядом? И прежде чем ты убедишь маму встать на твою сторону, позволь мне напомнить, что ты изъявила желание выслушать крайне, как ты его назвала, лестное предложение лорда Чарльбери, хотя к этому тебя никто не принуждал!

Леди Омберсли подалась вперед, чтобы взять руку Сесилии в свои и сочувственно пожать ее.

– Ну, видишь ли, моя любовь, ведь это истинная правда! – заметила она. – Я действительно думала, что он тебе очень нравится! Не думай, пожалуйста, что мы с папой можем выдать тебя за мужчину, который тебе неприятен. Конечно же, нет! И Чарльз нас поддержит, не так ли, Чарльз, дорогой?

– Несомненно. Но в то же время я никогда не соглашусь на ее свадьбу с таким пустозвоном, как Огэстес Фонхоуп!

– Огэстеса, – объявила Сесилия, задирая подбородок, – будут еще долго помнить после того, как ты погрузишься в забвение!

– Его кредиторы? Не сомневаюсь. Но стоит ли ради этого всю жизнь увертываться от них?

Леди Омберсли содрогнулась.

– Увы, моя любовь, это верно! Ты не понимаешь, что такое унижение… впрочем, не будем об этом!

– С моей сестрой бесполезно обсуждать то, что выходит за пределы романов из общественной библиотеки! – сказал Чарльз. – А я-то думал, что она будет рада заключить приличный союз, когда ее семья находится в таком тяжелом положении! Но нет! Ей предложили не то что приличный, а блестящий брак, а она ведет себя как дурочка, которая постоянно падает в обморок и сохнет по поэту. По поэту! Боже мой, мама, если бы образчик его таланта, который ты так настойчиво пыталась мне прочесть… У меня больше нет сил спорить! Если тебе не удастся убедить Сесилию поступать достойным ее воспитания образом, придется отправить ее в Омберсли пожить немного на свежем воздухе, пока она не придет в чувство!

Произнеся эту страшную угрозу, он широкими шагами вышел из комнаты, предоставив сестре разрыдаться, а матери разбираться в винегрете чувств, охвативших ее.

В паузах между рыданиями Сесилия жаловалась на жестокость судьбы, которая сделала из ее брата бессердечного тирана, а родителями – людей, не способных понять ее переживания. Леди Омберсли хоть и сочувствовала дочери, но не стала соглашаться с таким обвинением. Не берясь отвечать за чувствительность мужа, она уверила Сесилию, что полностью сопереживает ей и может оценить муки запретной любви.

• Предыдущая
• 5/73
• Следующая