Фату-Хива. Возврат к природе - Хейердал Тур - Страница 24

• Предыдущая
• 24/73
• Следующая

Но тут же мы оба подскочили, сна как не бывало. Под койкой и впрямь жутко стучали кости. Мы наклонились — и не поверили своим глазам. Три черепа, положенных отдельно, качались и кивали, будто сговаривались, как выбраться из хижины.

Лив завизжала, у меня екнуло сердце. Какая-то тень юркнула в другой конец хижины. Мелькнул и скрылся под бамбуковой плетенкой тонкий хвост. Безобидная плодовая крыса… Забралась в один из черепов, потом испуганно заметалась в тесной темнице, и все три черепа начали качаться со стуком.

Мы выглянули в окно. Вознесшие свои кроны над мирным лесом, озаренные луной пальмы лукаво кивали нам,

Один в безмолвном мире. Только дебри кругом. Темно-зеленый мир, где солнечные лучи золотыми прядями свисают с макушек деревьев-великанов. Полуденное солнце в первозданном лесу. Никакого движения. Никаких звуков — ни в небе, ни на земле. Полная тишина. Лишь где-то далеко-далеко время от времени падают кокосовые орехи. Все восприятие мира сводится к тому, что голая спина ощущает прикосновение мягкой прохладной травы, а нос обоняет запахи плодородной почвы и растительности. Раскинув руки и ноги, я простерся с закрытыми глазами рядом с тяжелой ношей дров и феи и наслаждаюсь, наслаждаюсь током крови во всех частях тела и наполняющим легкие свежим лесным воздухом.

Лежу неподвижно и вижу солнце сквозь веки. Солнце одно в небе, как я один в моем мире, и такое же безмолвное, недвижимое, как все остальное. Земной шар перестал вращаться. Ни шороха, ни треска. А где то на этой планете — оживленные улицы с шумным движением. Дикая, невероятная мысль.

Еще один орех упал, подчеркивая тишину. Весь мир притих. Я повернулся на живот, чтобы убедиться, что хоть я способен двигаться и производить шум. У меня появилось общество. Коричневый муравьишка, волоча сухую соломину, пробивался сквозь чащу из травы и листьев у меня под самым носом. Другой муравей двигался зигзагами ему навстречу. На ходу погладил товарища щупиками, словно сказал: «Молодец, дружище, царица ждет как раз такую штуковину». Помочь малышу с его ношей? Да ведь непохоже, чтобы он устал. Знай себе пробивается дальше, то и дело помахивая щупиками так энергично, будто только что вышел в путь. Кто-нибудь видел хоть раз усталого муравья? Усталость, неприятная усталость-удел преследуемых животных, рабов и современных людей. Служащему так же утомительно пройти пять кварталов с тяжелым портфелем в руке, как лесному жителю пересечь долину с козлом на спине. Для того, кто годами сидел на месте, так же трудно начать лазить и бегать, как для того, кто несколько недель провел в постели, встать и начать ходить. Странно устроено наше тело: лелей его — и начнешь уставать от самой малости, упражняй его — и не будешь знать устали.

Я вскочил на ноги: внизу, в долине, заржала лошадь. Но дикие лошади паслись высоко в горах. И в долине не встретишь лошадь без всадника. Кто-то направляется вверх по долине. А Лив одна дома.

Живо вскинув на плечо коромысло, я затрусил вниз по склону со всей прытью, какую позволяли густой подлесок и босые ступни.

Лив сидела одна подле кухонного навеса и натирала кокосовый орех зубчатой раковиной, некогда обработанной для этой цели кем-то из наших полинезийских предшественников. Она ждала феи, чтобы приготовить блюдо по новому, ею самой придуманному рецепту. Хотелось есть. Я раскопал в золе угли, подложил сухие веточки, и тотчас вспыхнул костерок, словно я нажал включатель. Мы всегда аккуратно присыпали золой головешки с вечера. И не жалели об отсутствии спичек, разве что когда приходилось заново разводить костер трением острой палочки о сухую сердцевину расщепленной ветки гибискуса. Трудоемкий способ…

Только костер разгорелся, как пришлось опять засыпать угли. К хижине подъехал юный всадник с весточкой от капитана Брандера: «Тереора» бросила якорь в заливе, и кроме капитана на борту находится один наш французский приятель. Брандер настаивал на том, чтобы мы его навестили; пока мы не явимся, дальше он не поплывет.

Долбленка пронесла нас через прибой, штурмующий галечный пляж Омоа, и доставила к шхуне. Радостные и удивленные глаза смотрели, как мы поднимаемся по трапу. Удивленные потому, что мы были абсолютно здоровы и не помышляли о том, чтобы покидать остров. До южной части архипелага неведомыми путями дошли слухи, будто нас поразила слоновая болезнь и мы только и ждем, когда нас заберут. Брандер даже по-отцовски рассердился и обиделся, когда все попытки уговорить нас следовать обратно на Таити оказались напрасными. Мы вручили ему пачку писем, адресованных нашим родителям, и попросили заверить вождя Терииероо, что никогда еще не чувствовали себя так превосходно и не собираемся возвращаться к современной цивилизации. Ни в коем случае.

На палубе «Тереоры» удобно устроился французский художник по фамилии Алло, который запечатлевал на полотне райские пейзажи. Старый знакомый: он прибыл на Таити тем же пароходом, что и мы.

Когда мы сели в лодку, чтобы вернуться на берег, Алло попросил взять его с собой и показать ему наше жилище в дебрях. Однако песчаные мухи и комары заставили его быстро передумать. Он поспешил дезинфицировать комариные укусы и вернулся к кистям и палитре на шхуне, где ветер отгонял всех крылатых посетителей и где он мог без помех писать подлинный рай. Нам вспомнились слова учителя на Таити: никто не рисует современному миру подлинную картину Полинезии. В самом деле, нельзя же требовать от нашего друга художника, чтобы он изображал на своих полотнах рои комаров.

«Тереора» подняла якорь и пошла дальше. Словно нас на какие-то минуты обдало напряженным дыханием далекого мира. Теперь не скоро жди следующего захода. Мы снова углубились в дебри, возвращаясь к своему мирному очагу в глубине долины, Вео обещал показать нам пещеры с сокровищами. Пономарь Тиоти вызвался помочь ему раздобыть лодку и гребцов. Мы ждали, ждали, но никто не показывался. Правда, судя по облакам над вершинами Тауаоуохо, ветер был сильнее обычного. Очевидно, на море большое волнение.

Наконец в один прекрасный день на нашей королевской террасе уже под вечер появился пономарь. Он принес свежей рыбы, и мы поняли, что море успокоилось. Деревенские выходили на лодках на рыбную ловлю.

Лив приготовила отменный ужин — жареная рыба и таро. Тем временем мы с Тиоти, сидя на каменной приступке, обсуждали наши планы. Впрочем, пономарю не сиделось спокойно, он все время ерзал и почесывал спину. Я понял: что-то неладно. И услышал подтверждение: «Тереора» доставила на остров патера Викторина. Так звали католического священника, который не один десяток лет странствовал от острова к острову в Маркизском архипелаге и у которого Пакеекее и Тиоти пытались переманивать прихожан, когда дули в огромную раковину, зазывая желающих в свою бамбуковую церковь. На беду, патер не поехал дальше на «Тереоре», а остался на Фату-Хиве. И поселился в дощатом домике возле католической церкви.

— Ну и что? — подумали мы. — Не съест же он нас.

Но Тиоти явно рассуждал иначе. Гробовщик Иоане и многие другие не замедлили доложить патеру, что в дебрях поселились двое белых, которые общаются только с протестантским священником и пономарем. Неприятная новость потрясла патера Викторина. Какие чужеземцы обычно поселяются на здешних островах? Миссионеры, готовые рисковать здоровьем и жизнью во имя своей веры. Все ясно: мы — миссионеры-протестанты, посланные помочь Пакеекее в его недостойных попытках переманить записанные в книгах патера Викторина души, которые привела в лоно христианства первая католическая миссия, действовавшая на Фату-Хиве. Мы понимали тревогу патера — достаточно было вспомнить, что рассказывал нам капитан Брандер, когда по пути сюда мы зашли на атолл Такароа. Незадолго до того на Такароа прибыли два мормонских проповедника и обратили в свою веру всех трехсот жителей атолла. Всех, кроме двух: католический и протестантский священник остались при своей религии и каждый при просторной дощатой церкви.

Смеясь, мы попросили Тиоти заверить патера, что мы вовсе не миссионеры. Мы собираем животных, а не души.

• Предыдущая
• 24/73
• Следующая