Волосы Вероники - Козлов Вильям Федорович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/102
• Следующая

— Интересно, — подзадорил я ее, еще не догадываясь, куда она клонит.

— Куда ты сбежал в Новый год от Оли?

— А почему ты сбежала от Боровикова? — задал я встречный вопрос.

Однако Варю было бы не просто сбить с толку.

— Я первая спросила.

— Я несколько месяцев безуспешно искал одну женщину, — сказал я. — И я ее нашел. С твоей помощью.

— С моей?

— За что я тебе буду вечно благодарен, — прочувствованно сказал я.

— Знала бы Оля… — вздохнула Варя. — Ты нашел свое счастье в Новый год?

— Я теперь верю, что в Новый год случаются истинные чудеса!

— А Оля? Она уже не чудо?

— Оля — чудо. Только не для меня… И ты это отлично знаешь.

— Она переживает.

— Почему же не заходит?

— Гордая. Не она сбежала от тебя, а ты — от нее.

— Две любви в одном сердце не помещаются, — повторил я произнесенные Вероникой слова.

— В твоем большом сердце поместятся, — ехидно заметила Варя. — Вчера тебе звонила еще какая-то женщина…

— Может, по работе… Сослуживица. У меня в отделе одни женщины.

— Ты не подумай, что я собираюсь наводить порядок в твоих любовных делах, упаси бог! Меня волнует наследственность…

— Наследственность? — удивился я.

— Не было бы у меня дурной наследственности: маме ничего не стоит разрушить семью, отец — Дон Жуан…

— Ты слишком высокого мнения обо мне… — пробормотал я. — Мне до Дон-Жуана далеко!

— А ну как ваша порочная наследственность взыграет и во мне? — Варя с нескрываемой насмешкой смотрела на меня.

— Уже, видно, взыграла, — проговорил я.

Разговаривая со мной, Варя домыла посуду, тщательно протерла полотенцем, все расставила по местам. Движения ее были точными, рассчитанными, непонятно, как она ухитрилась кружку разбить? Уж не нарочно ли?

— Я не хотела тебе раньше говорить, это не мое дело, но ты у Оли не один…

— Я знаю, — сказал я.

— Как же ты мог быть с ней? — Варя удивленно взглянула на меня.

— А ты, думаешь, у Боровикова одна? — жестко сказал я.

— Думаю, что да, — выдержала она мой взгляд. — Видишь ли, я немного умнее, чем ты полагаешь… Если бы я ему сразу уступила, то я была бы для него такой же, как все. Как это хвастливые мужчины говорят, я была бы пройденным этапом?.. А я, папочка, не хочу быть этапом. Уж лучше пусть он будет для меня пройденным этапом!

Или отцы всегда как-то иначе относятся к своим детям, или у меня Варька действительно была необыкновенной девушкой, но ни одна еще из всех моих знакомых не рассуждала на эти темы так здраво. Даже слишком рассудительно в ее-то восемнадцать лет!

— Если ты такая умная, то почему вообще связалась с ним? — спросил я. — Он не герой твоего романа, девочка.

— Ни один человек сам-то себя не знает до конца, а ты берешься судить о другом, которого знаешь лишь понаслышке, — сказала Варя. — То, что тебе в нем не нравится, я отлично вижу, но зато в нем есть и то, что может нравиться женщинам, тебе этого, прости, па, не понять, потому что ты — мужчина.

— Высокий, красивый и… глупый!

— Не такой уж он и глупый, как ты думаешь, — живо возразила дочь. — Но меня, главным образом, привлекает в нем другое: до встречи со мной он был одним, а теперь все говорят, что стал другим.

— Надолго ли?

— Мне сам процесс перемены в человеке нравится…

Мне приятно чувствовать свою власть над ним, направлять его туда, куда я хочу… Знаешь, почему я тоже сбежала в Новый год от гостей? Потому, что он напился, хотя я ему это запретила, и стал хамить сначала другим, потом мне. Он не поверил, что я могу уйти, а я оделась и ушла.

— Бедная девочка! Одна в Новый год?

— Ночью я вышла на Финляндском из последней электрички, зашла домой, а потом пошла к Зимнему дворцу… Оказывается, я не одна была в это время на площади… У высокой-высокой колонны…

— Александрийской… — растерянно сказал я.

— Какой-то лохматый парень громко читал своей девушке красивые стихи…

— Блока…

— С неба падал пушистый снег, и кругом было белым-бело!

Я не верил своим ушам! Удивительно, как мы не встретились с ней там, на Дворцовой площади?..

— Я видела тебя с женщиной, — сразила меня наповал дочь. — Вы оба были такие счастливые! Я решила вам не мешать… Да, но хочу дать тебе один совет: не целуйся так много на улице, у тебя уже выступила простуда на губах.

Ошарашенный я смотрел на нее и молчал, я чувствовал себя школьником у доски, забывшим урок. И вопрос, который я задал дочери, как раз и был на уровне наивного ученика.

— Ну и как она? — спросил я.

А спросив, весь внутренне сжался: для меня почему-то сейчас исключительно важно было, что ответит дочь. Так, бывает, мы загадаем на что-либо и, полные необъяснимого трепета, ждем, будто от этого зависит вся наша дальнейшая жизнь, будь это «в каком ухе звенит?» или «кукушка-кукушка, сколько лет мне жить?».

Варя со свойственной ей чуткостью поняла мое состояние, улыбнулась и сказала:

— Она хорошенькая. Я это еще заметила летом, когда ты на Средней Рогатке садился к ней в «Жигули». Дорожный роман?

— Не говори так, — сказал я.

— Мне Оля глаза выцарапает, если узнает, что я твоей знакомой дала телефон Боба!

— Я думаю, Оле это безразлично, — сказал я.

— А женское самолюбие! — воскликнула Варя. — Па, ты совсем не знаешь женщин! Женщине всегда приятнее знать, что она первой бросила мужчину.

— Пусть считает, что она меня бросила, — усмехнулся я. — Кстати, так оно и было.

— Для того чтобы потерять, нужно сначала найти, — философски изрекла Варя. Я заметил, что последнее время она частенько философствует.

— Я нашел, — сказал я.

— Я очень хорошо знаю, от чего бегу, но не знаю, чего ищу, — улыбнулась дочь.

Я сегодня видел на ее диване толстенный том Монтеня «Опыты».

— Ты читаешь Монтеня, — сказал я. — Не забывай, что он и такую мысль высказывал: нет величайшей нелепости, которая не была бы сказана кем-либо из философов.

— Пока я у Монтеня взяла на вооружение одну мудрую мысль: «Кто хочет надолго сохранить свою власть над возлюбленным, пусть презирает его».

— Может быть, тебе это и подходит, а мне — нет, — сказал я.

— Я разбила твою любимую чашку, — вздохнула она.

— Должно быть, к счастью, — на этот раз с большей уверенностью повторил я.

— Ради того, чтобы ты был счастлив, я готова всю посуду перебить…

— Не надо, — сказал я. — Из чего же мы будем чай пить?

Ночью меня разбудил телефонный звонок:

— Приезжай немедленно в больницу на улице Ленина. Петроградская сторона.

— Какая больница? Это квартира… — ничего не понимая спросонья, бормотал я.

— Господи, это я, Полина! — в ее голосе нетерпение. — Твой друг Остряков попал в аварию…

— Толя? — вскричал я, начиная что-то соображать. — В аварию? Какая-то чепуха! Да ты знаешь, что он ездит как бог?

— Мне больше делать нечего, как тебя разыгрывать посреди ночи… — она нервничала. — Я не могу долго разговаривать, мне нужно в операционную, его жена в очень тяжелом состоянии. — И повесила трубку.

Анатолий Павлович попал в аварию… Это не укладывалось в моей голове: он великолепно водил машину, никогда не лихачил, редкий водитель так скрупулезно соблюдает правила движения, как он. Мы только вчера разговаривали по телефону, верно, он собирался с семьей на дачу. Сейчас зимние каникулы, говорил, что девочкам полезно подышать свежим воздухом, побегать на лыжах… Приглашал меня на выходные…

Я лихорадочно одевался, обычно мягкий голос Полины был холодным, незнакомым, почему я ее сразу и не узнал. На душе становилось все тревожнее, Толя был, пожалуй, моим единственным настоящим другом. Пока все в порядке, мы мало думаем о близких и друзьях, а случись с ними что-нибудь, и нас охватывают отчаяние, растерянность, паника…

• Предыдущая
• 64/102
• Следующая