Волосы Вероники - Козлов Вильям Федорович - Страница 77
- Предыдущая
- 77/102
- Следующая
— Что и требовалось доказать! — весело рассме ялся он.
— Но есть и еще один вариант, — сказал я. — Найти этого самого интригана, который все это затеял, и на бить ему морду!
— Интриган только будет рад, — улыбается Гейгер. — Минутная неприятность, а о вас в довершение ко всему прочему сложится мнение, что вы еще и хулиган. Кстати, постараются и милицию привлечь.
— И все-таки одному человеку, пусть даже такому хитрому и паскудному, какого вы так образно изобрази ли, вряд ли под силу расправиться с честным, порядочным работником…
— Я изобразил только жертву, — перебил Гейгер Аркадьевич. — Того, о ком вы говорите, — не существует. Ибо имя ему — общественное мнение. А кто первый произнес «а», уже не имеет значения. Общественное мнение — это как снежный ком, если его в нужный момент умело направить с горы, он, разбухая, покатится вниз все быстрее и быстрее… Вспомните хотя бы небезызвестного Иванова. — Он насмешливо посмотрел на меня. — Был Иванов, и нету.
— Иванов был, есть и будет, — заметил я. — Кстати, вы тоже приложили руку к провалу его диссертации?
— Он слишком был задирист, — сказал Гейгер Аркадьевич.
— К чему вы все это рассказали мне? — прямо спросил я.
— А вы разве не читали сегодняшнюю «Правду»? — невинно округлил хитрые глаза Гейгер. — Я пересказы ваю вам содержание статьи на третьей полосе. Она так и называется «Снежный ком».
— Теперь я понимаю, почему вы выступаете на каждом собрании, — только и нашелся, что сказать, я. — У вас дар трибуна. Вы — Цицерон, Гейгер!
— Вы хотели сказать «Григорий Аркадьевич», — без улыбки мягко поправил он меня.
— Вот именно, — сказал я. Вот человек, за него не ухватишься, тут же выскользнет! Как ящерица, готов хвост в руках оставить.
— Вы как будто близко к сердцу все это приняли, — улыбнулся программист. — К вам-то… пока это не имеет отношения. — Он подчеркнул слово «пока».
— Я, наверное, по натуре оптимист, — спокойно сказал я. — Верю, что порядочных и честных людей гораздо больше на земле, чем негодяев!
— Безусловно, — горячо согласился со мной Григо рий Аркадьевич. — Иначе и быть не может. Но вот что я заметил, дорогой Георгий Иванович: порядочные люди в большинстве своем в борьбе пассивны, сторонятся грязи, а негодяи — активны, напористы, не боятся ручки запачкать в дерьме…
— А кто вы? — спросил я.
Программист не дрогнул, улыбочка его стала шире, золотой зуб засверкал, он пригладил ладошкой седые кустики над ушами и сказал:
— Я — маленький человек, Георгий Иванович, звезд с неба не хватаю, люблю начальство, люблю деньги и девочек…
— А что вы не любите?
— Насморк, — ответил он. — Вроде пустячок, а сразу не вылечишь: отдай четыре-пять дней, черт бы его побрал! — Он звучно шмыгнул покрасневшим носом.
— Счастливый вы человек, — сказал я, поняв, что говорить с ним — все равно что бросать о стенку горох. Гейгер неуязвим, его ничем не прошибешь. Разве что насморком…
— А статейку обязательно прочитайте, Георгий Иванович, — посоветовал он, видя, что я собрался ухо дить. — Весьма поучительная статья. Можно даже выписки в блокнот сделать…
Надо же, знает о моей привычке заносить в блокнот понравившиеся высказывания ученых, писателей, философов. Сегодняшняя случайная беседа доставила мне истинное удовольствие: я получше узнал нашего Гейгера! И понял, что он способен на любую подлость. Раньше я считал его жалким подхалимом, приспособленцем, «мальчиком на побегушках» у начальства, а нынче он приоткрыл мне более темные стороны своей иезуитской натуры.
Не успел я войти в кабинет с «Правдой» в руках, как зазвонил местный телефон. Ласковым голоском Гейгер Аркадьевич спросил:
— Читаете «Правду»? Это на третьей странице, сразу после «Международного обзора».
— Ну, спасибо, кормилец, — сказал я. — Без вашей помощи в жизни не нашел бы…
— Я по другому поводу, Георгий Иванович, — медоточивым голосом проворковал программист. — Не отказывайтесь, пожалуйста, от моей рукописи, если вам предложат. Я очень вас прошу.
От такого нахальства я на миг лишился дара речи, а когда собрался рявкнуть в трубку, что я думаю о нем, Гейгере, в трубке раздались короткие гудки.
Потолковать с Гоголевой о ноосфере мне удалось только через неделю. Ольгу Вадимовну срочно вызвали в Москву. Впрочем, я и сам уже кое в чем разобрался. Лучше, чем сказал о ноосфере Тейяр де Шарден, не придумаешь: «Вокруг искры первых рефлектирующих сознаний стал разгораться огонь. Точка горения расширилась. Огонь распространился все дальше и дальше. В конечном итоге пламя охватило всю планету. Только одно истолкование, только одно название в состоянии выразить этот великий феномен — ноосфера. Столь же обширная, но, как увидим, значительно более цельная, чем все предшествующие покровы, она действительно новый покров, „мыслящий пласт“, который, зародившись в конце третичного периода, разворачивается с тех пор над миром растений и животных — вне биосферы и над ней».
Гоголева сама меня вызвала в пятницу. В институт она приехала прямо из аэропорта. Ольга Вадимовна предпочитала даже на короткие расстояния летать на самолетах. Бесстрашная женщина! Нет-нет да в печати и промелькнет очередное сообщение об авиационной катастрофе.
Гоголева была в строгом сером костюме с лауреатским значком. Несколько лет назад она получила премию имени Ломоносова. На письменном столе рядом с папкой лежат скомканные перчатки. Судя по всему, я был первым ее посетителем. Зачем я ей так срочно понадобился? Хотя она и говорила, что велит убрать греческую жрицу с мраморного пьедестала, однако та по-прежнему гордо стояла на своем месте и высокомерно смотрела на меня.
— Через две недели я уезжаю с группой московских ученых на конференцию в Женеву, мне хотелось бы взглянуть на ваш перевод о Кусто. Издательство требует статью, а я еще не видела вашу книгу.
Перевод я закончил, вот только не успел перепечатать и вычитать, о чем и сообщил Гоголевой.
— Не беда, я прочту черновик, — сказала она.
Когда Гоголеву срочно вызвали в Москву, по институту сразу пополз слух, что ее собираются в министерстве утверждать на должность директора. Об этом мне сообщил Великанов. Грымзина — ярая противница Гоголевой — ходила мрачнее тучи.
— Если там не пожелают считаться с мнением общественности, — говорила она Уткиной в моем присутствии, — мы снова напишем…
— Я думал, вы утихомирились, — заметил я.
— Неужели вам, мужчинам, приятно, что вами будет командовать женщина? — бросила на меня укоризненный взгляд Коняга.
— Мы, мужчины, давно уже привыкли к тому, что нами командуют женщины, — миролюбиво заметил я.
— Дома — да, а на работе… — подала голос Татьяна Леонидовна Соболева.
— На работе пусть нами командуют мужчины, — сказала Инга Владимировна Губанова. — А свое мы дома возьмем.
— Я не против Ольги Вадимовны, — ввернула Альбина Аркадьевна. — Но, по-моему, все же лучше, чтобы директором был мужчина.
Грымзина покачала головой, усмехнулась:
— Мужчины тоже разные бывают… Уж вы-то должны в этом разбираться!
— Вы на что намекаете? — сузила красивые подведенные глаза Уткина.
— Я не намекаю, а говорю, что думаю, — отрезала Евгения Валентиновна и склонилась над рукописью.
Я вышел из комнаты. Альбина Аркадьевна нынче в боевом настроении, обычно она старалась не вступать в пререкания с грубоватой Грымзиной. Слушать женскую перепалку мне совсем не хотелось. И вот Гоголева вернулась из Москвы, у меня вертелся на языке вопрос: утвердили ее директором или нет? Открыто спросить мне показалось нетактичным. Но так как любопытство разбирало меня, я решил схитрить и сказал:
— Вас можно поздравить?
Ольга Вадимовна удивленно посмотрела на меня, потом невесело улыбнулась и сказала:
— День рождения у меня послезавтра, но все равно спасибо.
— День рождения? — промямлил я.
— Вы хотите знать, сколько мне стукнуло? Я не скрываю свой возраст… Сорок девять… Почти пятьдесят.
- Предыдущая
- 77/102
- Следующая
