Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил - Страница 3

• Предыдущая
• 3/90
• Следующая

А вот факты, принадлежащие 1990 году. Генерал-майор юстиции В. Н. Васильев в «Военно-историческом журнале» («Ратоборце») возмущен, что «в настоящее время в печати и на телеэкране мелькают имена и лица детей Николая II, расстрелянных в годы гражданской войны… демонстрируются их любимые игрушки, о которых и по нынешним временам не все дети могут мечтать.» По мнению генерала, это сторона «наспех отливаемой антисоветской медали членами, условно говоря, ПАТРИОТИЧЕСКОГО КЛУБА ИМЕНИ А. Д. САХАРОВА.» Ибо, продолжает он, члены антисоветского клуба не жалеют почему-то другого мальчика, пионера Павлика Морозова, «классово казненного собственным отцом» (здесь трудно удержаться и не напомнить военпрокурору, что, согласно канонической версии мифа о Павлике, сообщенной некогда мне как юному пионеру, Павлика убил не отец, а дед – за то, что Павлик доносом обрек на смерть собственного отца, сына этого деда… Что касается неканонической версии писателя Юрия Дружникова, самостоятельно расследовавшего смерть Павлика, то лже-пионера убил местный гепеушник с провокационной целью обвинить мужиков в терроре и, запугав этим, заставить вступить в колхоз.)

…По центральному телевидению передают интервью с лидером патриотического фронта «Память» Дм. Васильевым. Иллюстрируя кинодокументами программу своего движения, круглолицый человек в черном кителе и черных сапогах крутит кадры, запечатлевшие митинг «памятников» в крупнейшем кинотеатре столицы, где демонстрировался фильм «Падшие династии Романовых. Милиционеру, преградившему дорогу на „несанкционированное сборище“, Васильев кричал: «Мы что, не имеем права почтить наших мучеников? Сначала их убили, на куски разрезали, тела сожгли, а мы и помянуть не смей?! «Милиционер ретировался…

Через некоторое время в этом же кинотеатре провели «закрытый» просмотр фильма популярного либерального режиссера и журналиста, антипода Дм. Васильева, – Станислава Говорухина – «Так жить нельзя». Тема – невероятный рост преступности в сегодняшнем СССР, фильм, следовательно, не был историческим. Но начиналась лента с фотографий убитых членов царской семьи и вслед за произносимыми именами назывался способ казни: «расстрелян»,» заколот штыком»… «Никто не ответил за это преступление, – читал голос за кадром. Безнаказанность за совершенные преступления стала нормой нашего общества» – и следовал вывод, объяснявший зрителям почему давнее преступление так волнует сегодняшнюю Россию: оно явилось «прологом чудовищных злодеяний… геноцида, массовых убийств… разрушения экономики и культуры, растления народа».

Теперь, ответив, кажется, на вопрос, почему история стариного преступления так сверхактуально звучит в России в эпоху 80-90-х гг., я должен объяснить еще одно, на этот раз личное обстоятельство: «Что ему Гекуба?», то есть почему исследователь-еврей из Иерусалима решил заняться «русским делом», работая вдобавок вдали от архивов, от места действия, лишенный возможности хоть о чем-то расспросить свидетелей.

В оправдание скажу: из моря книг, трактовок, версий я выбирал лишь тот пласт цареубийства, который непосредственно касался истории моего, еврейского народа. Как раз первая часть предлагаемой вам книги и посвящена тому, что «высоким штилем» называют в науке: «Обоснование темы сочинения». Началась моя работа над текстом в тот декабрьский день 1988 года, когда в архиве Иерусалимского университета мне удалось наткнуться на неизвестную рукопись замечательного ученого, человека с удивительной, даже для XX века, судьбой.

Название этой главы – выделенная прописными буквами главная мысль машинописной рукописи объемом в 119 страниц, неподписанной, недатированной, неозаглавленной, с пометками карандашом и чернилами между разделами, на полях, внутри текста. Ее первым обнаружил в архиве Иерусалимского центра по исследованию и документации восточноевропейского еврейства не я, а историк Дан Харув.

Первые слова первой ее страницы – заявка на тему:

«Ужасная тайна екатеринбургской ночи владеет совестью человечества с такой же непобедимой силой, с какой тревожат наши сердца величайшие бедствия, пережитые на земле», тайна секретной истории убийства семьи Романовых в полуподвале Ипатьевского дома. Неизвестный автор подверг анализу всю доступную ему информацию, затрагивавшую тот аспект этого преступления, где «мало изучены подробности, темны причины и тем вернее укрыты от исторического возмездия виновники», – участие в цареубийстве еврейских фигурантов.

Кто был автором рукописи? Наиболее вероятная кандидатура – бывший владелец бумаг фонда, где ее обнаружили, профессор экономики сельского хозяйства Иерусалимского университета в 30-х гг. Бер-Дов Бруцкус (домашние и коллеги звали его Борисом Давидовичем.)

Что о нем известно? Родился в 1874 году в Паланге (Литва), в семье торговца янтарем. В 1898 году окончил Ново-Александрийский институт сельского хозяйства и лесоводства (Люблинская губерния, Королевство Польское) с дипломом «Ученого агронома первого разряда» и золотой медалью по второй специальности – ученого-физиолога. Руководил сельскохозяйственным отделом Еврейского колонизационного общества (ЕКО), а в 1908 году стал профессором Высших сельскохозяйственных курсов в Петербурге. Входил в «мозговой трест», вырабатывавший российскую аграрную политику. Большая Советская энциклопедия в первом издании сообщала: «По своим взглядам Бруцкус являлся идеологом зажиточной, буржуазной части крестьянства. Б. пытался обосновать «историческое оправдание» политики «смелого и талантливого» П.Столыпина, доказать соответствие ее интересам народного хозяйства и «миллионов трудового крестьянства.» (Для незнающих: премьер в 1906—1911 гг. Петр Столыпин пытался создать в России фермерскую систему хозяйства в противовес традиционному для страны общинному землепользованию.)

После большевистской революции Бруцкус работает деканом Петроградского сельскохозяйственного института. В 1920—1921 гг. читает публичные лекции, содержание которых излагает в цикле статей для нового журнала «Экономист». Согласно той же БСЭ, в статьях «Бруцкус пытался доказать несостоятельность экономической системы социализма, у которой отсутствует рынок, жажда обогащения у «экономических организаторов» и прочие атрибуты капиталистического строя… Многократны повторения, что «прибыль и рента являются не историческими (т е. исторически-преходящими – М.Х.), а логическими категориями хозяйства».

На экземпляры «Экономиста», присланные редактором в Совет Народных Комиссаров, обратил внимание премьер-министр Ленин: «Журнал является, не знаю, насколько сознательно, органом современных крепостников, прикрывающихся, конечно, мантией научности, демократизма и т п.». Особый гнев вождя вызвали исследования соседа Бруцкуса по номеру, социолога Питирима Сорокина, впоследствии создателя и главы социологического центра Гарвардского университета в США, чьим именем назовут важнейшие социологические конференции – «Сорокинские фестивали», научные центры и премию – «Международную сорокинскую премию» Всемирного конгресса социологов за лучшее исследование года.

Практический политик, Ленин не ограничился лишь письменной критикой и 19 мая 1922 года послал своему соратнику с «холодным умом, горячим сердцем и чистыми руками» секретную записку:

«Т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции.

Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим. Прошу обсудить такие меры подготовки.

Собрать совещание Мессинга, Манцева и еще кое-кого в Москве (оба названных лица – шефы московского ГПУ. – М. X.)

Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей. Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ (Агранову, как предположил один из исследователей? Или Ягоде, который именно в 1922 году был переведен из Внешторга в органы? Может быть, с этого дела и началась его быстрая карьера? – М. X.).

• Предыдущая
• 3/90
• Следующая