Детектив - Хейли Артур - Страница 61
- Предыдущая
- 61/119
- Следующая
Намеченная на десять тридцать утра месса началась с сюрприза. Без предупреждения за несколько минут до начала службы прибыл епископ Сэнфорд. Престарелый и многоопытный прелат передвигался опираясь на трость; во всех поездках его сопровождал секретарь. Епископ снискал себе славу ригориста, неукоснительно следовавшего линии Ватикана.
Эйнсли в самом начале службы во всеуслышание приветствовал епископа. Волнение его нарастало. Неожиданный приезд начальства встревожил его — ведь содержание сегодняшней проповеди заведомо не могло Сэнфорду понравиться. Малколм знал, что епископу все преподнесли бы позднее под соответствующим соусом, и был готов к этому. Но излагать свои мысли непосредственно перед этим могущественным князем Церкви было гораздо труднее, впрочем, теперь уже Эйнсли не мог ничего изменить.
И когда пришла критическая минута, он вложил в проповедь всю силу убеждения, на какую был способен:
— Каждому из нас необходима абсолютная вера в реальность существования Бога и Иисуса Христа как Его ипостаси. Но в той же степени нужна стойкость, чтобы эта вера выдержала испытания на прочность, которые столь часто посылает нам жизнь. Я намереваюсь подвергнуть вашу веру проверке.
Он обвел взглядом заполненные прихожанами ряды скамей перед собой и продолжал:
— Истинная вера не нуждается в подпорках в виде всякого рода материальных доказательств, ибо если бы доказательства существовали, не было бы никакой нужды верить. Но все мы тем не менее пытаемся по временам укрепиться в своей вере с помощью одной сугубо материальной вещи. Я говорю о Библии.
Малколм сделал небольшую паузу и спросил:
— А если бы вы узнали, что отдельные разделы Библии, при этом важные, касающиеся Иисуса Христа, содержат в себе неточности, искажения и преувеличения? Были бы вы и тогда по-прежнему тверды в своей вере?
Он снова помедлил. Потом улыбнулся и продолжал:
— Мне кажется, я вижу недоумение на ваших лицах. Уверяю вас, мой вопрос абсолютно оправдан, потому что современной наукой достоверно установлено:
Библия содержит множество неточностей, причем по причине достаточно банальной. Библейские сказания передавались из поколения в поколение не на письме, а устно. А этот способ передачи информации, как всем нам известно, крайне ненадежен… И это уже далеко не новость. Историкам и исследователям Библии об этом известно давно, так же как и иерархам нашей с вами Церкви.
Эти слова вызвали оживление на скамьях, люди обменивались удивленными взглядами, епископ хмурился и озабоченно качал головой.
Но Малколм уже не мог остановиться.
— Приведу конкретные факты. Знаете ли вы, например, что после распятия Христа прошло пятьдесят лет, прежде чем появился первый письменный источник, где рассказывалось о Его рождении, жизни, учении и апостолах, о Его чудесном Воскресении, наконец? Полвека! И если что-то и было написано за это время, то до нас не дошло ни строчки.
Несмотря на начавшиеся кое-где перешептывания, внимание большинства прихожан было приковано к Эйнсли, который изложил сжато факты. Все это, в общем-то, были веши достаточно известные, но в церкви они не обсуждались так открыто: что Евангелия были написаны в разное время и с разными целями… Что Благовествования от Матфея и Луки почти несомненно скопированы с Евангелия от Марка… Что все четыре были написаны неизвестными авторами, несмотря на то, что поименованы… Что книги Нового завета были сведены вместе только в четвертом веке н.э… Что ни один из оригинальных текстов, написанных по-гречески на свитках папируса, не сохранился.
— Искажения и ошибки возникали также при переводе Ветхого и Нового заветов с греческого и иврита на латынь, а позднее — и на другие языки, включая английский. Таким образом, можно не сомневаться, что Библия в том виде, в каком она существует сейчас, не является даже точным воспроизведением своих первоначальных источников.
— Я рассказал вам все это, — завершил проповедь Эйнсли, — вовсе не для того, чтобы оказать воздействие на ваш образ мыслей или поколебать вашу веру. Я просто изложил факты, потому что считаю, что нельзя утаивать правду, даже если это делается с самыми благими намерениями.
По окончании службы, когда священники встали у выхода из церкви, чтобы на прощание обменяться рукопожатиями с прихожанами, Малколм выслушал немало слов одобрения. “Очень интересная проповедь, отец мой”… “Прежде ничего об этом не слышал”… “Вы совершенно правы, необходима широкая гласность в этих вопросах”.
Епископ Сэнфорд держался с достоинством и расточал пастве улыбки. Когда же все разошлись, он сделал повелительный жест тростью, подзывая Малколма к себе для разговора. Ласковая улыбка улетучилась. Ледяным тоном епископ произнес свои распоряжения:
— Отец Эйнсли, отныне вам запрещается проповедовать здесь. Я вновь выношу вам выговор. О решении вашей дальнейшей судьбы вас скоро уведомят. Пока же я призываю вас молиться о ниспослании вам смирения, мудрости и послушания — то есть качеств, которых вам столь явно не хватает. — С каменным выражением на лице он поднял руку для формального благословения. — Да поможет вам Бог встать на путь истины и добродетели.
В тот же вечер Малколм по телефону обо всем рассказал Расселу, подытожив так:
— Нами руководят закоснелые догматики.
— Конечно, чего можно ждать от людей, всю жизнь не ведавших радостей плотской любви!
Малколм вздохнул.
— Можно подумать, что мы с тобой их получаем. Нет, это какое-то извращение, честное слово.
— О, по-моему, у тебя зреет в голове новая проповедь!
— Куда там! Крепкозадый надел-таки на меня намордник. Представляешь, Рассел, он считает меня бунтарем!
— Он забыл, вероятно, что Христос Сам был бунтарем и задавал вопросы, подобные твоим.
— Пойди и скажи это Крепкозадому.
— Как думаешь, какую епитимью он на тебя наложит?
— Понятия не имею, — сказал Эйнсли. — Сказать правду, мне на это наплевать.
Выяснилось все довольно быстро.
О решении епископа Сэнфорда Малколм узнал через два дня от отца Андре Куэйла, на чье имя поступило письмо из епархии. Малколму Эйнсли надлежало незамедлительно отправляться в монастырь траппистов в горах Северной Пенсильвании и оставаться в этом уединенном месте вплоть до дальнейшего уведомления.
— Меня приговорили к ссылке во Внешнюю Монголию, — доложил Малколм другу. — Что ты знаешь о траппистах?
— Немного. Они ведут аскетический образ жизни и соблюдают обет молчания.
Рассел припомнил кое-что из прочитанной когда-то статьи. Католический орден цистерцианцев строгого обряда, как именовались трапписты официально, положил в основу своей доктрины обет самоотречения — ограничения в еде, воздержание от употребления мяса, тяжкий физический труд и полное молчание. Основанный в тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году во Франции, орден имел семьдесят монастырей по всему миру.
— Да, Сэнфорд обещал меня наказать, и он держит слово, — сказал Малколм. — Мне предстоит томиться там, предаваясь молитвам, про себя, разумеется, — пока не созрею для полного подчинения Ватикану.
— Ты поедешь?
— А куда деваться? Если откажусь, они лишат меня сана.
— Что может стать не самым худшим вариантом для нас обоих, — похоже было, что эта случайно вырвавшаяся импульсивная реплика испугала самого Рассела.
— Вполне возможно, — сказал Малколм.
Он отправился в монастырь и там с удивлением ощутил, как в его душе воцаряется мир. Трудности он всегда воспринимал спокойно. А что до молчания… Он ожидал, что блюсти его будет нелегко, но на самом деле нисколько им не тяготился. Напротив, когда позднее Малколм вернулся в мир, его поразило, как много и бессмысленно люди болтают. Малколм понял, что они боятся тишины и торопятся заполнить его звуками своих голосов. В горах он осознал, что молчание, сопровождаемое точными и понятными жестами, которым он быстро обучился, во многих ситуациях предпочтительнее любых слов.
- Предыдущая
- 61/119
- Следующая
