Западня для леших - Алексеев Иван - Страница 33

• Предыдущая
• 33/88
• Следующая

К князю Юрию нагрянул гость. Был он незваным, но ничуть от этого не смущался, потому, что, во-первых, привык заявляться куда ни попадя без приглашения, а во-вторых, чувство смущения было совершенно неведомо его бессовестной натуре. Имя гостя было Прокоп, чаще его звали Прошкой, происходил он из когда-то знатного, но давно пришедшего в упадок боярского рода. Прошка сызмальства состоял в холуях, а затем – в особо доверенных поручителях при Малюте, чем откровенно и громогласно гордился. Он шнырял по всей Москве, нагло напрашиваясь на обеды к князьям да боярам. Те, кто пытался дать ему от ворот поворот, потом горько раскаивались: Прошка тут же подавал государю жалобу о бесчестье, и, в отличие от многих других жалоб, эти незамедлительно имели последствия, весьма плачевные для Прошкиных обидчиков. За обедами Прошка заводил скользкие разговоры. Отмалчиваться и не отвечать на его каверзные вопросы было так же опасно, как и отвечать, поскольку молчун мог быть взят на подозрение в качестве тайного злодея, которому есть что скрывать.

Князь Юрий был известен своей истовой преданностью государю и искренней приверженностью идее главенства великих князей московских, собиравших Русь воедино. Он все еще наивно верил, что казни боярских родов – печальная необходимость для искоренения притаившихся врагов, своекорыстно играющих на руку ляхам, литовцам и немцам, желающим ослабить Россию, вновь разодрав ее на мелкие удельные княжества, которые легче захватить. В таком духе князь и отвечал за обедом на все Прошкины ухищрения. Однако тот вел беседу без обычного воодушевления и цепкости, скорее по привычке. На сей раз Прошке были поставлены совсем другие задачи.

От любимой темы предателей Прошка весьма естественным образом перешел к людям верным и преданным, и в ряду других как бы невзначай похвалил боярина Ропшу и его дружину. Только с такими людьми и должны знаться и дружить верные слуги государевы. Князь Юрий, обрадовавшись такому повороту беседы, расслабился и тоже принялся нахваливать и Ропшу, и Дымка. Он с гордостью поведал Прошке, что княжна Анастасия частенько гостит у боярина, и прозрачно намекнул, что храбрый начальник славной поморской дружины уж скоро будет засылать сватов на двор некоему князю, у которого дочь на выданье.

Прошка, выведавший то, что ему было нужно, некоторое время еще рассеянно поддерживал разговор, а потом, нажравшись, как всегда, до отвала, с трудом поднялся из-за стола.

– Ну, спасибо тебе за хлеб-соль, князь. Пора мне уж и по делам отправляться. Извини, что в обиду тебе гуся с куропатками да ягодами зажаренного не смог отведать. Вели-ка его завернуть да отнести ко мне в возок с кувшинчиком вина венгерского. А сейчас окажи честь, проводи гостя по владениям своим, а то давненько я к тебе не заглядывал, да при дворе не докладывал, как процветают усердные слуги государевы злодеям на зависть, добрым людям на радость.

Князь вынужден был сопроводить наглеца по всей усадьбе. Прошка запоминающим взглядом осмотрел терем, службы и конюшни, высокий забор и сторожевые будки. Он с тщательно скрытым неудовольствием отметил на взгорке меж задней стеной терема и амбарами, откуда хорошо просматривалась большая часть периметра усадьбы, трех леших в полном вооружении, казалось, безучастно и лениво рассевшихся на травке возле каких-то воткнутых в землю шестов с толстыми свечками на концах (Прошка ни сном ни духом не ведал о существовании сигнальных ракет). Мысленно срисовав все увиденное, он попрощался с князем, уселся в свой возок и отправился посетить еще две усадьбы, боярина Задерея и князя Хвостова, а затем поздним вечером явился с докладом к Малюте.

Вечерело. Лекарская изба в усадьбе боярина Ропши была ярко освещена, хотя свет и не выбивался наружу из-за плотно закрытых ставень. Фролу клеили бороду и лохматый парик. Клей был особый, намертво держал почти месяц, его не брала вода, а нужно было отмачивать растительным маслицем или же спиритусом. Затем на кисти левой руки ему смонтировали огромный безобразный гнойник, который переливался буро-желто-зелеными цветами и смердел отвратительно. Для запаха требовалось раз в два-три дня поливать его протухшим бульоном. Кисть сикось-накось перевязали грязной тряпкой, одели особника в невероятную рвань, и он был готов влиться в огромные толпы нищих и убогих, переполнявших стольный град, выставляющих напоказ свои язвы, истинные и фальшивые, в надежде на доброхотные даяния.

Последний инструктаж проводил дьякон Кирилл в отдельно стоящей избе-блокгаузе, которую занимали особники.

– Из оружия возьмешь только чухонский нож. Он сам по себе небольшой, на вид неказистый и нестрашный. Ты, то есть любой нищий бродяга, мог его где-нибудь стянуть в убогом кабаке или лавке… И помни, что главное – не выдать свою принадлежность. Пусть погадают, кто ты такой и откуда взялся. Расспросы веди осторожно, но постоянно, постарайся охватить как можно более широкий круг: неизвестно, где клюнет. Нищий – прикрытие идеальное и для нас, и для них. Наверняка у Малюты там, среди нищей братии, своих людей пропасть. Поэтому с нашими на связь не выходи ни под каким видом. Скорее всего, за тобой будут следить, но слежку ты вряд ли засечешь, поскольку это их поле, мы здесь как слепые котята тычемся. Без подстраховки работать будешь, так как много людей послать опасно: могут затаиться в ответ, а с одним несуразным придурком и разговор другой будет… Так что, Фролушка, на тебя одного вся надежда. Если ты, согласно нашему плану, за пару недель на тайник с библиотекой не выйдешь, боюсь, что потеряет Русь свое достояние драгоценнейшее. И будь осторожен, ибо жизнь твоя сейчас не тебе одному принадлежит, а всем поколениям людей русских, прошедшим, нынешним и грядущим. Дай обниму тебя, сыне, надеюсь, что даст Бог – еще свидимся!

Фрол крепко обнялся с дьяконом, затем, отступив на шаг, четким жестом, к которому он, служивший во флагманской морской пехоте Дрейка на год раньше Михася, давно привык, поднес ладонь к рваному бесформенному колпаку, венчавшему его лохматую шевелюру, повернулся и бесшумной тенью выскользнул за дверь. Через несколько минут Фрол вышел через потайную калитку, пересек подступавшую к усадьбе рощицу и уныло, как и подобает усталому убогому бродяге, побрел по большой дороге к стенам стольного града.

Степа всегда старался избегать общения с начальством и поэтому посещал московский стражницкий приказ крайне редко, только в тех случаях, если уж его туда строго-настрого потребуют. Однако в последнее время он зачастил на совещания, не гнушался выпивкой с подьячими и десятниками в кабаках. Чтобы такая смена поведения не вызывала подозрений, Степа намекнул двум-трем наиболее болтливым собутыльникам, что ему надоело быть простым слободским стражником, а желает он выслужиться до окружного начальника. На самом же деле в душу ему глубоко запали обидные слова дьякона Кирилла о том, что в московской страже на немалой должности сидит предатель, передающий разбойному люду сведения о передвижении дозоров и застав. Вот и решил Степан проверить подозрения, в общем-то, посторонних дружинников, и если – не приведи Бог! – они подтвердятся, то изобличить и наказать злодея, не вынося сор из избы и не марая чести родного стражнического приказа.

Сегодня совещание перед вечерним разводом проводил сам Коробей – главный воинский начальник, выше которого стоял лишь Малюта. Коробей фактически руководил стражей, занимаясь всеми рутинными делами. Был он высок ростом, крепок, с ранней благородной сединой в густых черных кудрях и окладистой бороде. Взгляд у него был открытый, голос громкий, нрав веселый. Известен он был своей лихостью, даже слегка показной: ходил Коробей всегда в железном шеломе, кольчуге и нагруднике, не расставался с тяжелым мечом. Стражники такого начальника любили и уважали, сваливая все неудачи, особенно участившиеся в последние годы, на крючкотворов-подьячих, чему в немалой степени способствовал и сам Коробей, громко ругая в кругу боевых стражей проклятых щелкоперов, пергаментных червей, сидящих у него на шее и не дающих размахнуться как следует. Именно на содействие Коробея в крайнем случае и рассчитывал Степа.

• Предыдущая
• 33/88
• Следующая