Западня для леших - Алексеев Иван - Страница 48

• Предыдущая
• 48/88
• Следующая

Низенький толстый дворянчик, с жиденькой бороденкой на лоснящемся от жира лице, с маленькими бегающими глазками, которые обычно выражали лишь жадность и похоть, а сейчас пылали лютой ненавистью, заслуживший среди своих почетное прозвище Хряк, принявший начальство над опричниками вместо поверженного красавчика, скомандовал:

– Готовьте кол, соколики!

Несколько опричников секирами заострили сверху кол в ближайшем плетне, предварительно отломав от него жердины. Растерзанный Степан, из уст которого еще вырывалось слабеющее дыхание, неподвижно лежал посреди пыльной улицы. Хряк с мерзкой улыбкой наклонился над стражником.

– Чего ж ты скрючился-то так, соколик? А то ужо стоял-то давеча перед нами гордо, возносился высоко! Ну, да ничего, сейчас мы тебя выпрямим да вознесем, смерд поганый!

– Рано радуешься, гад, – с трудом разлепляя залитые кровью губы, прошептал Степан. – Близко… подмога… Друзья… поморы… Михась… за меня воздаст…

Хряк открыл было рот, собираясь продолжить словесные издевки над находящимся в его власти беспомощным противником, получая от этого процесса ни с чем не сравнимое сладострастное наслаждение, как вдруг с противоположного конца слободки раздался условный свист. Из проулка показался верховой опричник, поставленный «на стремя» (выражение, почерпнутое опричниками у своих дружков-разбойников), чтобы вовремя предупредить шайку о приближении возможной опасности.

– Братие! Поморы к нам скачут! – крикнул верховой.

Опричники, как по команде, кинулись наутек, волоча полторы дюжины трупов своих дружков. Хряк даже не попытался их остановить. Он схватил лежавшую на земле рядом со Степаном его казацкую саблю, судорожно протянул ее здоровенному опричнику, отрубившему недавно голову женщине, который увлекся возней с колом, и потому не успел еще стартовать в нужном направлении.

– Охлобыся, прибей злодея! – приказал здоровяку Хряк.

Опричник схватил саблю, замахнулся и с силой воткнул ее в грудь Степану, пригвоздив его к теплой земле, а затем бросился вслед за своими улепетывающими дружками.

Опричники попрыгали в стоящие за слободкой возки и галопом помчались восвояси. Когда они отъехали на безопасное расстояние, укрывшись в узких запутанных улочках стольного града, и наконец-то дали отдых хрипящим коням, Хряк привстал на возке и преувеличенно веселым голосом произнес подобающую случаю речь:

– Что ж, соколики! Не щадя животов своих, выполнили мы приказ отца нашего, Малюты, покарали злодея паршивого, подручника подлого разбойников и ненавистников государевых, московской стражи предателя. Теперь и в гнездо свое пора возвращаться с чувством долга хорошо исполненного, друзей, героически погибших за дело правое, хоронить!

После его слов опричники одобрительно загудели и окончательно успокоились. Они вдоволь насытились убийствами и были не слишком опечалены гибелью полутора десятков своих дружков, доля добычи которых, награбленной в многочисленных погромах, теперь достанется им самим. Проклятые дружинники-поморы, задержавшиеся, видно, в слободке, не смогли организовать погоню по горячим следам. Хотя, как точно знали опричники, поморам сейчас не до погони, поскольку их собственные беды должны надолго сковать действия этих дикарей, заставить не нападать, а обороняться.

Михась, получив задание от сотника перед самым полуднем, прямо с рынка отправился на другой конец столицы в плотницкую слободку в сопровождении боевой тройки леших. Они мчались по кривым улочкам широкой плавной рысью, почти не встречая на своем пути людей, по старинной русской привычке завалившихся спать после обеда. Тревожный стук копыт их коней звучал резким диссонансом в умиротворенном спокойствии и пустоте разомлевшего от жары города. Внимание леших было сосредоточено на дороге, чтобы не налететь на неожиданно возникшее за очередным изгибом улицы препятствие или не сбить конем случайного зазевавшегося пешехода, поэтому черный дым, занимавшийся над плотницкой слободкой, они увидели только тогда, когда приблизились к ней вплотную и выехали на пустырь, на котором прежде располагалась застава леших, положившая в ночном бою больше сотни лучших Малютиных бойцов.

Сейчас на пустыре лишь одиноко торчали покосившиеся обломки столбиков от навеса, когда-то принадлежавшего заставе. Возле одного из столбиков, судорожно вцепившись в него ручонками, скорчился в пыли малец лет десяти. Он уже не мог даже плакать и лишь еле слышно хрипел, судорожно сотрясаясь всем телом. Михась на ходу соскочил с коня, поднял ребенка на руки. Тот забился всем телом, пытаясь вырваться, но, открыв глаза, увидел знакомую серо-зеленую ткань мундира, оскаленную лесную рысь на рукаве, затем поднял голову и узнал Михася. Паренек обхватил лешего ручонками, прижался к нему и закричал громким, как ему казалось, голосом:

– Дяденьки, помогите, ради Бога! Скорее!!! Стражник Степан бьется насмерть с опричниками в слободке! Они мамку, братьев и сестриц поубивали!

На самом деле он едва шептал высохшими почерневшими губами.

Михась скорее почувствовал, чем расслышал мольбу ребенка.

– Держи! Охраняй! – Он протянул мальчонку одному из леших и скомандовал тем особым хриплым и грозным голосом, вырывающимся из глубины груди, которым отдаются самые суровые и ответственные военные приказы: – К бою!!!

Вскочив в седло, он с места поднял коня в галоп. Сквозь грохот копыт сухо и отчетливо щелкнули взводимые курки пистолей.

Они домчались до дома стражника за считанные минуты. Михась, позабыв обо всем на свете, бросился к растерзанному телу Степы, поднял его голову обеими руками, попытался заглянуть в закатившиеся глаза. Бойцы с двух сторон прикрыли своего командира, внимательно осматривая с высоты седел улицу, строения и огороды, держа пистоли на изготовку. На улице лежали несколько трупов слободчан и стояла мертвая тишина.

– Кто это сделал?! – закричал Михась, обращаясь к опаленному зноем летнему небу. – Выходи, падлы, всех порешу!!!

Вдруг со стороны соседнего двора раздался шум приближающихся шагов, свидетельствующий, что невидимый лешим человек бежит не разбирая дороги, путаясь в ботве огородов. Михась резко повернулся, поднял пистоль. Из-за плетня показался высокий широкоплечий молодец. Он одним движением перемахнул через плетень и застыл, глядя не на целившегося в него Михася, а на тело стражника.

– Степа, братик, – глухим сдавленным голосом произнес он.

Михась, уже спустивший курок, за те два мгновенья, пока горит порох на полке, успел отвести выстрел в сторону.

Трофим, не заметив просвистевшей в вершке от его головы пули, не обращая внимания на леших, медленно подошел к телу брата, опустился на колени, обнял его неподвижные ноги и зарыдал.

Михась, опомнившись и оценив обстановку, скомандовал:

– Рысью – до конца слободы и немедленно назад, один за другим в пятидесяти футах, на поворотах сближаться, видеть друг друга, приготовить гранаты, боя не принимать, отступать отстреливаясь!

Он расстегнул поясной подсумок с гранатами, перезарядил пистоль. Потом подошел к рыдающему возле мертвого тела человеку, тронул его за плечо. Тот медленно поднял голову, в упор посмотрел на лешего.

– Ну, здравствуй, атаман, – первый нарушил молчание Михась.

Теперь он понял, почему лицо и весь облик Степы показались ему смутно знакомыми при первой встрече. Братья были довольно похожи внешне.

– Здравствуй, дружинник, – печально произнес Трофим. – Лучше бы ты зарубил меня тогда в лесу, чтобы не видеть мне гибели брата любимого.

– Кто это сделал? – намеренно жестко спросил Михась, заставляя собеседника забыть о своем горе, сосредоточиться на том, что было сейчас главным.

– Не знаю, – медленно произнес Трофим. – Но скоро узнаю и не прощу!

Раздался приближающийся топот копыт, условный свисток, и из-за изгиба улицы показались оба бойца. Один из них, осадив коня, доложил Михасю:

– Слобода вырезана поголовно, часть домов горит. Издали видели на пригорке отъезжающие возки. – Боец сделал паузу и почти выкрикнул, как ругательство: – Опричники!

• Предыдущая
• 48/88
• Следующая