На высотах твоих - Хейли Артур - Страница 24
- Предыдущая
- 24/112
- Следующая
— Признаюсь, я тоже об этом подумал. Медленно взгляды остальных обратились на Люсьена Перро — избранника, идола и представителя Французской Канады. Как и другие до него: Лорье, Ляпуент, Сен-Лоран — он один в ходе двух выборов обеспечивал правительству Хаудена поддержку Квебека. А за спиной Перро — трехсотлетняя история: Новая Франция. Шамплейн, королевское правительство Людовика XIV, британское вторжение — и ненависть французских канадцев к завоевателям. Со временем ненависть прошла, но недоверие — причем с обеих сторон — осталось. Дважды разногласия и споры вокруг двух войн в двадцатом веке, в которые была вовлечена Канада, приводили к расколу в стране. Компромиссы и сдержанность помогли спасти зыбкое единство. Но теперь…
— Мне, похоже, нет нужды говорить, — язвительно заявил Перро. — Сдается, вы, коллеги, способны читать мои мысли.
— Трудно игнорировать факты, — бросил Коустон. — Или историю.
— Историю, — тихо протянул Перро и вдруг обрушил кулак на столешницу. Стол затрясся. — А вам не доводилось слышать, что история не стоит на месте? — сердито гремел его голос. — Что в умах людей происходят перемены, что раскол не может длиться вечно? Или вы все проспали — почивали себе мирно, пока лучшие умы обретали зрелость?
Атмосфера в зале наэлектризовалась. Неожиданные слова обрушились на собравшихся подобно грому.
— Кем вы считаете нас — нас в Квебеке? — яростно вопрошал Перро. — Вечными мужиками, глупцами, невеждами! Мы что, несведущи, слепы и не замечаем происходящих в мире изменений? Нет, друзья мои, мы разумнее вас и менее одурманены прошлым. Если надо что-то сделать, мы сделаем это — пусть через боль, муки и страдания. Но муки и страдания Французской Канаде не в новинку, кстати, и реализм тоже.
— А правильно говорят, — пробормотал Стюарт Коустон, — никогда не угадаешь, куда кот прыгнет.
Больше ничего и не требовалось. Сгустившаяся напряженность словно чудом растаяла во взрыве смеха. Заскрипели отодвигаемые стулья. Перро, у которого от хохота брызнули слезы, чувствительно хлопнул Коустона по спине. “Странные мы люди, — подумалось Хаудену, — непредсказуемая смесь заурядной посредственности и гениальности с проблесками величия”.
— А может, это станет моим концом. — Перро пожал плечами — типично галльский жест бесшабашного безразличия. — Но я буду поддерживать премьер-министра, и, возможно, мне удастся уговорить и других.
Это была выдающаяся по сдержанности и скромности оценка своих возможностей, и Хауден ощутил искреннюю благодарность.
Один только Адриан Несбитсон хранил молчание. И вдруг министр обороны заявил с неожиданной силой в голосе:
— Если вы все так настроены, то чего уж останавливаться на полпути? Почему бы не продаться Соединенным Штатам целиком со всеми потрохами?
Все присутствовавшие разом уставились на генерала. Старик залился румянцем, но продолжал с несгибаемым упрямством:
— Я настаиваю на том, что мы должны сохранить свою независимость любой ценой.
— Вплоть до того момента, когда дело дойдет до отражения ядерного нападения, — ледяным тоном заметил Джеймс Хауден.
Слова Несбитсона, последовавшие сразу после выступления Перро, произвели отрезвляющее действие, подобно холодному душу.
С едва сдерживаемым раздражением Хауден добавил:
— Или, может быть, у нашего министра обороны имеются такие способы отразить ядерный налет, о которых мы еще не слышали?
Хауден мысленно напомнил себе с горечью, что перед ними образчик той самой слепой и тупой глупости, с которой ему еще предстоит столкнуться в ближайшие недели.
На мгновение перед его взором мелькнули эти будущие несбитсоны: оловянные солдатики, колоннами марширующие под развернутыми линялыми знаменами прямо в небытие. Ну разве не смешно, подумалось ему, что он должен растрачивать свой интеллект на то, чтобы убедить таких глупцов, как Несбитсон, в необходимости спасать саму их жизнь.
Не меняя сурового выражения ястребиного лица, Хауден продолжал, подчеркнуто обращаясь только к Адриану Несбитсону:
— В прошлом наше правительство уделяло огромное внимание обеспечению национальной независимости страны. И я сам неоднократно демонстрировал свое личное отношение к этой проблеме.
За столом прокатился шепоток одобрения.
— Решение, к которому я сейчас пришел, было нелегким и, смею утверждать, потребовало кое-какого мужества. Легкий путь есть опрометчивый и безрассудный путь, кому-то он может показаться смелым, но в конечном итоге такая смелость обернется величайшей трусостью.
При слове “трусость” лицо генерала Несбитсона побагровело, однако премьер-министр еще не закончил.
— И вот еще что. Какими бы ни были наши дискуссии в ближайшем будущем, я не потерплю от членов правительства таких политически грязных фраз, как “продаваться Соединенным Штатам”.
Хауден всегда руководил своим кабинетом железной рукой, не выбирая порой выражений в адрес министров, причем не всегда высказываемых с глазу на глаз. Но никогда ранее его раздражение не было столь явным и подчеркнутым.
В неловком молчании участники заседания разглядывали Адриана Несбитсона.
Поначалу казалось, что старый боец готов дать отпор. Он подался вперед, лицо налилось злым румянцем. Генерал начал было говорить. Но вдруг — словно внутри у него лопнула самая главная пружина — он обмяк и вновь превратился в старика, беззащитного и заблудившегося среди проблем, весьма далеких от его опыта. Пробормотав что-то вроде: “Вероятно, меня не правильно поняли.., не совсем удачное выражение”, — Несбитсон расслабленно откинулся на спинку кресла, явно не желая оставаться в центре внимания.
Словно сочувствуя ему, Стюарт Коустон поспешно проговорил:
— С нашей точки зрения, слияние таможенных служб весьма привлекательно, поскольку наибольшую выгоду от него получим мы.
Под обратившимися на него взглядами коллег министр финансов сделал паузу, его острый ум прикидывал все открывающиеся возможности.
— Однако соглашение должно идти еще дальше. В конце концов речь идет не только о нашей обороне, но и об их собственной тоже. Нам нужны гарантии расширения отечественного производства и дальнейшего роста нашей промышленности…
— Требования наши не будут для них легкими, и я намерен ясно заявить об этом в Вашингтоне, — заверил их Хауден. — Сколько бы времени у нас ни оставалось, мы должны успеть так укрепить нашу экономику, чтобы выйти из войны более сильными, чем любой из наших главных соперников.
Коустон тихо проговорил:
— А что, может сработать. В конечном итоге действительно может получиться.
— И еще одно, — обратился к ним Хауден. — Еще одно требование — самое серьезное из всех, которое я намерен предъявить.
Наступило молчание, которое прервал Люсьен Перро:
— Мы слушаем вас внимательно, премьер-министр. Вы упомянули еще какое-то требование.
Артур Лексингтон задумчиво вертел в руках карандаш, храня непроницаемое выражение лица.
“Нет, он не посмеет сказать им, — решил Хауден. — Во всяком случае, сегодня”. Идея была слишком смелой, в каком-то смысле даже сумасшедшей. Он вспомнил реакцию Лексингтона, когда вчера в частной беседе открыл ему свои мысли. Министр иностранных дел сразу запротестовал:
“Американцы никогда не пойдут на это. Никогда”. А Джеймс Хауден медленно произнес в ответ: “Если окажутся в безвыходном положении, то могут и согласиться”.
Сейчас он твердо смотрел в глаза коллегам.
— Я не могу вам ничего сказать, — заявил он решительно, — кроме того, что, если наше требование будет удовлетворено, это станет величайшим достижением Канады за все нынешнее столетие. А пока не состоится встреча в Белом доме, вы должны просто довериться мне. — Повысив голос, в котором зазвучали приказные нотки, премьер-министр закончил:
— Вы доверяли мне прежде. Я вновь требую вашего доверия.
Сидевшие за столом поочередно кивнули в знак согласия.
Наблюдая за ними, Хауден ощутил нахлынувшую волну возбуждения и восторга. Они с ним — теперь он знал это. Убеждением, логикой и силой своего лидерства он доказал здесь свою правоту, а то, что сделано однажды, может быть повторено где угодно.
- Предыдущая
- 24/112
- Следующая
