На высотах твоих - Хейли Артур - Страница 33

• Предыдущая
• 33/112
• Следующая

Шерон рассмеялась.

— Тогда я рада, что вспомнила про Элана Мэйтлэнда. Дворецкий помог ему снять пальто, и Элан с любопытством осмотрелся.

Особняк — как снаружи, так и внутри — всем своим видом говорил о богатстве и благополучии. Они стояли в огромном вестибюле, облицованном по стенам полированными панелями, высокий потолок в стиле Ренессанса отражался в сияющем дубовом паркете. В массивном камине тюдоровской эпохи, обрамленном пилястрами с каннелюрами, весело полыхали поленья, неподалеку от него на трапезном столе елизаветинских времен стоял искусно подобранный букет алых и желтых роз. На цветастом ковре из Кермана[27] расположились друг против друга величественное йоркширское кресло и уютная софа, по обеим сторонам окон эркера висели тяжелые вышитые шерстью шторы.

— Дедушка только вчера вечером вернулся из Оттавы, — сообщила ему Шерон, — и сегодня за завтраком обмолвился, что ему нужен молодой Эйб Линкольн[28]. Тут-то я и скажи, что знавала некоего Элана Мэйтлэнда, который собирался стать адвокатом и был просто напичкан всевозможными идеями.., кстати, ты их еще не растерял?

— Да, по-моему, нет, — ответил Элан слегка сконфуженно. Видимо, в свое время он откровенничал с этой девчушкой куда больше, чем мог сейчас припомнить. — Спасибо, что подумала обо мне.

В доме было тепло, и Элан повертел шеей в жестком крахмальном воротнике белой рубашки, которую надел под единственный приличный костюм пуританского темно-серого цвета.

— Пойдем в гостиную, — пригласила Шерон. — Дед сейчас подойдет.

Он пошел за ней через зал. Шерон распахнула дверь, и на них хлынул поток солнечного света.

Комната, в которой они оказались, была еще просторнее вестибюля, но тем не менее очень светлая и потому не производившая давящего впечатления. Обставлена она была чиппендейлом и шератоном[29], на полу — светлые персидские ковры, стены обтянуты дамасской тканью и украшены золочеными хрустальными бра. Несколько подлинников маслом: Дега, Сезанн и более современный Лоурен Харрис. Один угол гостиной целиком занимала гигантская пушистая елка, поблескивавшая рождественскими украшениями, рядом стоял “стейнвей”[30]. Закрытые сейчас створчатые окна выходили на выложенную каменными плитами террасу.

— А дедушка, я так понимаю, это сенатор Деверо? — уточнил Элан.

— Ох, я забыла, что ты можешь не знать. — Шерон указала ему на канапе и сама села напротив. — Мои родители, понимаешь, развелись. Папа живет в Европе, по большей части в Швейцарии. А мама снова вышла замуж и уехала в Аргентину, а я вот живу здесь.

Произнесла она это все с подкупающей откровенностью и без тени горечи или сожаления.

— Так-так-так. Вот это и есть тот самый молодой человек, — пробасил сенатор Деверо от двери.

Седые волосы тщательно причесаны, безупречно отутюженная визитка без единой морщинки, в петлице рдел бутончик розы. Потирая ладони, сенатор прошел в гостиную.

Шерон совершила обряд представления.

— Прошу простить меня, мистер Мэйтлэнд, — с изысканной вежливостью извинился сенатор, — что побеспокоил вас в праздничный день. Уповаю, что не причинил вам уж очень больших неудобств.

— Нет, сэр, — пробормотал Элан.

— Отлично. Тогда, может быть, прежде чем мы перейдем к делу, не откажетесь отведать с нами старого хереса?

— Благодарю вас.

Только теперь он заметил стоявшие на столе красного дерева бокалы и хрустальный графин. Пока Шерон разливала херес, Элан позволил себе обратиться к старому Деверо:

— Изумительно красиво у вас здесь, сенатор.

— Приятно слышать, что вам нравится, мальчик мой, — старик, похоже, испытывал искреннее удовольствие. — Всю свою жизнь я посвятил тому, чтобы окружить себя изысканными и изящными вещами.

— Дедушка у нас весьма знаменит как коллекционер, — сообщила Шерон, протягивая им бокалы. — Беда только в том, что порой кажется, будто живешь в каком-то музее.

— Молодежь презирает старину или только делает вид. — Сенатор Деверо снисходительно улыбнулся внучке. — Хотя Шерон, по-моему, еще не безнадежна. Интерьер этой комнаты мы замыслили вместе с ней.

— И с весьма впечатляющим результатом, — польстил Элан.

— Признаюсь, я и сам так считаю, — сенатор обвел комнату любовным взглядом. — У нас здесь есть несколько совершенно особенных вещиц. Вот это, например, великолепный образец искусства времен династии Тан[31]. — Его пальцы коснулись ласкающим движением тонко раскрашенной глиняной фигурки всадника на лошади. Она стояла отдельно на мраморной плите высокой подставки. — Столетия назад ее изготовил гениальный мастер, живший в цивилизации, возможно, гораздо более просвещенной, нежели наша собственная сегодня.

— Она действительно само совершенство, — согласился Элан.

“Да в одной только этой гостиной целое состояние”, — уколола его мысль. По контрасту с окружающей роскошью сразу вспомнилось убогое двухкомнатное бунгало Тома Льюиса, где он провел вчерашний вечер.

— А теперь к делу, — голос сенатора зазвучал сухо и деловито.

Все трое расселись.

— Приношу извинения, мальчик мой, за столь внезапное и срочное приглашение. Возникло, однако, одно дело, пробудившее во мне озабоченность и сочувствие. И, как мне думается, оно не терпит отлагательства. — Сенатор Деверо далее объяснил, что его заинтересовал судовой заяц Анри Дюваль, “этот несчастный молодой человек, без крова и без родины, что стоит у наших ворот, моля во имя гуманизма о разрешении на въезд”.

— Да, — сказал Элан, — читал я вчера эту историю. Помнится, мне еще подумалось, что здесь мало что можно предпринять.

Шерон, внимательно слушавшая их беседу, вмешалась:

— Это почему же?

— Главным образом потому, что канадский закон об иммиграции весьма жестко определяет, кому разрешен въезд, а кому нет.

— Но газеты пишут, — возразила Шерон, — что его даже не выслушали в суде.

— Да, мальчик мой, вот на это что скажете? — сенатор вопросительно вздернул бровь. — Где же наша хваленая свобода, если человек — любой человек — не может обратиться в суд?

— Поймите меня правильно, — терпеливо объяснил Элан. — Я ведь не защищаю существующее положение вещей. Более того, мы изучали закон об иммиграции на юридическом факультете, и я считаю, что в нем много не правильного и несправедливого. Я говорю о законе в том виде, в каком он сейчас действует. А если речь идет о его изменении, то это больше по вашей части, сенатор.

Сенатор Деверо горестно вздохнул.

— Вот это трудно, ох как это трудно с таким негибким правительством, какое сейчас у власти. Но скажите мне, вы действительно уверены, что для этого несчастного молодого человека так-таки ничего нельзя сделать — в юридическом смысле, имею в виду?

Элан колебался:

— Но это только экспромтом.

— Естественно.

— Ладно, если предположить, что изложенные в газетах факты достаточно достоверны, то этот Дюваль не имеет вообще никаких прав. Прежде чем он смог бы обратиться в суд — если такой шаг принес бы какую-нибудь пользу, в чем я сомневаюсь, — ему было бы необходимо получить официальное разрешение на въезд в страну, что представляется маловероятным. — Элан бросил взгляд на Шерон. — По моим расчетам, все закончится тем, что судно продолжит плавание, а вместе с ним и этот Дюваль.

— Возможно, возможно, — протянул сенатор, разглядывая пейзаж Сезанна, висевший перед ним на стене. — А все же иногда в законах обнаруживаются лазейки.

— И очень часто, — согласился Элан. — Я же предупредил, что высказываю мнение, что называется, в предварительном порядке, без изучения вопроса. Чистый экспромт.

— Да, конечно, я понимаю, мальчик мой, — сенатор оторвал наконец взгляд от картины и вновь продолжил деловым тоном:

• Предыдущая
• 33/112
• Следующая