Встречи с животными - Спангенберг Евгений Павлович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/78
• Следующая

Наконец, я купил прочный сундук и стал запирать туда на ночь отстрелянных птиц. Хищение прекратилось, но начались другие странности.

Вечерами, когда, потушив лампу, я ложился в постель, из другой комнаты до меня стали доноситься странные звуки. Частые, громкие — будто кто-то колотил маленьким молоточком по деревянной дощечке. Эта необычайная музыка наполняла весь дом. Я вскакивал, зажигал лампу и шел с ней в пустую комнату. Тогда звуки прекращались. Но как внимательно я ни осматривал голые, покрытые трещинками глиняные стены комнаты, пол, окна, нигде не мог обнаружить присутствия живого существа. Стоило мне снова лечь в постель и потушить свет, как звуки возобновлялись. Я опять вскакивал и принимался за безрезультатные поиски до тех пор, пока усталость не брала верх и я засыпал под таинственную барабанную дробь.

Я был уверен, что и эти звуки, по вечерам не дававшие мне покоя, и порча шкурок исходят все от одного, неизвестного мне животного. Оно мешало мне жить и работать.

Однажды я убил редкого, очень ценного для коллекции голубя и рано возвратился домой, бережно неся добычу. Положив птицу на стол, я минут на десять вышел из комнаты, а вернувшись, прямо-таки остолбенел от изумления и гнева. У голубя была оторвана голова, а его окровавленные перья разлетелись по полу. И по-прежнему в комнате, ярко освещенной солнцем, было пусто и тихо.

Случай с голубем переполнил чашу моего терпения. Я решил во что бы то ни стало выследить своего мучителя и избавиться от него.

Рано утром на следующий день, добыв пару воробьев, я бросил их на стол как приманку, а сам вышел из дому и уселся под окном. Греясь на солнышке, я время от времени осторожно посматривал в окно. Прошло около получаса. В доме стояла тишина, но вдруг до моего слуха донесся чуть слышный шорох. Затаив дыхание, я одним глазом прильнул к углу окна и заглянул внутрь дома.

Что же я увидел? Под самым потолком на вбитом в стену деревянном клине сидел домовый сыч — небольшая ночная птица из отряда сов. Очевидно, он заметил за окном мою тень и с минуту пристально следил за мной круглыми зелеными глазами. Убедившись, что за ним наблюдают, сычик камнем упал вниз и исчез в дыре, прогрызенной песчанками в полу, в углу комнаты.

По-видимому, сычик уже давно жил в этом долгое время пустовавшем доме, ловил грызунов, а когда пищи не хватало, не брезговал и убитыми мной птицами.

Обнаружив разбойника-невидимку, я теперь знал, что предпринять. Над отверстием в полу я положил кирпич, подпер его палочкой и протянул от него наружу тонкий шнурок. Стоило дернуть за шнурок, и кирпич, падая, закрывал вход в норку.

На другой день таким способом я отрезал сычику отступление в подполье. Мой мучитель попался мне в руки, но, конечно, был помилован. Разве у меня поднялась бы рука на эту энергичную и полезную ночную птицу!

Так сычик стал моим первым пленником. Я поселил его в первой комнате, предоставив ему полную свободу в истреблении грызунов, и еще регулярно подкармливал маленького охотника застреленными воробьями.

Однако поимка сычика еще не раскрыла мне всех секретов моего временного обиталища. По-прежнему по вечерам комната наполнялась странными деревянными звуками, причем звуки стали сильнее и громче. Значит, в доме жил еще какой-то невидимый сожитель, и мне нужно было разгадать и вторую загадку.

Как-то вечером, лишь только начался обычный концерт, я внес в пустую комнату лампу, поставил ее на стол, а сам прижался к стене и застыл в ожидании. Минут двадцать я простоял неподвижно, звуки не возобновлялись. Тогда я небольшой палочкой постучал по столу, стараясь подражать своеобразным звукам неизвестного животного. Так я вызвал невидимку на ответ.

И он ответил. Спустя несколько секунд, вторя мне, послышались знакомые звуки. Они доносились с противоположной стены, покрытой глубокими трещинами. Я поднес к стене лампу и после внимательного осмотра обнаружил возле одной из трещин маленькую стенную ящерицу — серого гекона.

Геконы — своеобразная группа ящериц. У многих геконов на подошвах лапок имеются особые присоски, которые позволяют им лазать не только по древесным стволам, каменным и глиняным стенам строений, но и по более гладкой вертикальной поверхности. Они ведут ночной образ жизни, имеют крупные глаза с вертикальными зрачками. Многие геконы охотно поселяются в строениях человека и прячутся в дневные часы в стенных трещинах.

Зимовавший в доме, согретый теплом печки гекон очнулся от зимнего оцепенения и, по-видимому, решив, что настала весна, стал издавать свои весенние звуки. Окраска ящерицы настолько сливалась с окраской стенки, что заметить гекона было очень трудно.

В эту ночь я впервые уснул спокойно. Самое мучительное — неизвестность. А теперь я знал своих соседей и находил, что худо или хорошо, но жить с ними можно.

Многие люди питают суеверный страх перед домовым сычиком. Закричит в сумерки сычик на чьей-нибудь хате, и ее хозяин повесит нос и ждет несчастья. На самом же деле безобидны, а во многих случаях и полезны для нас сычики и ящерицы, и серый гекон в частности. В большом числе они поедают насекомых, причиняющих много неприятностей человеку.

В 20 километрах от станции Солотобе Ташкентской железной дороги среди сети глубоководных озер затерян маленький островок Иринбет. На этом клочке твердой почвы, окруженной обширными чистыми плесами и тростниковыми крепями, я работал в студенческие годы как начинающий натуралист. С этим уголком у меня связаны воспоминания об охоте на кабанов, о местных собаках.

В то время на острове Иринбет появился крошечный поселок. Он состоял из небольшой землянки, широкого навеса, защищенного от дождя и солнца, огромного ледника и четырех палаток. Обитали на острове два здоровенных парня — оба Петра, посвятивших себя охоте и рыбной ловле. На острове жили также 12 собак различных пород и ободранный, невероятно злой кот, ведший полудомашнее, полудикое существование.

Несмотря на относительную близость аулов и наличие в 20 километрах станции, остров Иринбет редко посещался охотниками. Свора необузданных собак внушала страх всем соседям.

Увлекаясь кабаньей охотой, я частенько приезжал на станцию Солотобе и охотился в ее окрестностях. Многочисленные кабаны нередко травили здесь колхозные посевы.

Как сейчас вижу обычный ландшафт богатых водой частей Казахстана. Вдали высоко поднимаются сухие тростниковые крепи; арык, заросший джингилем и лохом, тянется среди равнины; здесь и там разбросаны то зеленые, то уже пожелтевшие участки посевов.

Вдвоем со стариком казахом мы сидим на его пшеничном поле, окруженном живой колючей изгородью, и беседуем в ожидании вечера.

— Как солнце спрячется, — ломая русский язык и жестикулируя, говорит мой собеседник, — сразу чушка пшеница придет.

Поле сильно потравлено дикими свиньями, и старику хочется, чтобы я убил потравившего поле крупного кабана со сломанным копытом, оставляющим уродливый след.

— Кош — прощай, — говорит он, пожимая мою руку, когда солнце низко опускается к горизонту, и осторожно идет по направлению к аулу.

А я ложусь на согретую землю и начинаю мечтать о предстоящей охоте: вот заходит солнце, еще совсем светло, а нетерпеливый кабан уже вышел на поле и ест пшеницу. Мишень настолько велика, что мне — хорошему стрелку — промахнуться почти невозможно. Но, увы, это только мечты охотника — не так просто убить осторожного, чуткого зверя.

Уже не в воображении, а на самом деле заходит солнце, сгущаются сумерки, потом выплывает луна, а кабана нет и в помине. Стараясь защитить лицо и шею от комаров, я закрываюсь темным женским платком; под ним душно, потеет лицо, а целое облако назойливых насекомых все же лезет в глаза, гудит в воздухе.

• Предыдущая
• 41/78
• Следующая