Сильнодействующее лекарство - Хейли Артур - Страница 17

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая

По-моему, вы обладаете каким-то особым качеством.., даром, чутьем, что ли. Умеете распознать, где правда, а где нет. В нашей отрасли грядут большие перемены, но я их уже не застану… У нас в компании считают, что вы далеко пойдете. Это хорошо… Так что позвольте кое-что вам посоветовать. Это будет мой последний совет… Воспользуйтесь своим даром. Доверьтесь вашему доброму чутью, а когда добьетесь власти, будьте крепки духом, не отступайте от своих убеждений.

Эли Кэмпердаун умер через две недели.

В компании “Фелдинг-Рот” последовали большие перемены: совет директоров избрал нового президента, началась общая передвижка по служебной лестнице. В числе тех, кого это коснулось, был и Сэм Хауторн.

Однажды утром в кабинет Селии без стука вошел сияющий Сэм Хаутор.

— Клянусь Богом, свершилось! — объявил Сэм. — Мне пришлось выпустить кишки кое-кому из наших твердолобых, и кровь текла ручьем, но своего я добился. Отныне, Селия, ты — глава своей епархии и, что еще важнее, тебя внесли в официальный список кандидатов на ускоренное продвижение.

Сэм Хауторн был человеком разносторонних интересов. Они выходили далеко за рамки его профессии. Несмотря на крайнюю загруженность делами компании, Сэм не изменял и своей давней любви к литературе, живописи и музыке. В зарубежных столицах Сэм всегда умудрялся находить время, чтобы посетить книжные магазины, галереи и побывать на концертах.

В живописи он отдавал предпочтение импрессионистам, в особенности Моне и Писсарро. Его любимым скульптором был Роден. Как-то в разговоре с подругой Лилиан Хауторн призналась, что видела, как Сэм простоял в одиноком молчании перед скульптурной группой “Граждане Кале” в саду музея Родена в Париже целых пятнадцать минут, его глаза застилали слезы.

Он был страстным поклонником Моцарта. Хороший пианист, хотя и не блиставший особым талантом, Сэм любил, чтобы в отелях, где он останавливался, в номере стоял рояль.

За номер с роялем Сэм платил из собственного кармана. Он был человеком состоятельным — владел значительной долей акций компании “Фелдинг-Рот”, которые унаследовал от матери. Фамилия матери была Рот, и Сэм был последним отпрыском клана Ротов, а значит, и Фелдингов, непосредственно связанным с управлением делами компании. Однако его семейные связи не особенно отражались на его карьере и не определяли нынешнее положение. Он достиг его благодаря своим способностям и целеустремленности. Это был общепризнанный факт.

В личной жизни Сэма и Лилиан Хауторн связывали прочные узы брака. Оба они обожали Джулиет, которая в свои пятнадцать лет, невзирая на родительскую любовь, казалась совсем неизбалованной.

В свое время Сэм занимался спортом. Еще в колледже он увлекался бегом на длинные дистанции, да и сейчас любил побегать рано утром несколько раз в неделю. Он довольно неплохо играл в теннис; правда, азарта в его игре было больше, чем техники. Его излюбленным приемом на корте был резкий удар у сетки с лета, что снискало ему популярность среди партнеров по парной игре.

Но над всеми увлечениями Сэма доминировало главное: Сэм Хауторн был англофилом. Он испытывал восторг и преклонение почти перед всем, что было связано с Англией: перед английскими традициями, произношением, системой образования, английским юмором, манерой одеваться, монархией, Лондоном, сельскими пейзажами и классическими автомобилями, Что же касается науки, тут преклонение Сэма было безграничным. Именно это обстоятельство послужило толчком для смелого, неожиданного предложения, с которым он выступил в первые месяцы пребывания на посту президента компании.

В конфиденциальном письменном докладе, который он представил совету директоров, Сэм сделал упор на “удручающем бесплодии”, переживаемом компанией, и грозящем ей финансовом кризисе. “Я со всей ответственностью настаиваю, — писал Сэм, — на создании научно-исследовательского института компании “Фелдинг-Рот” в Англии. Институт должен возглавлять британский ученый самой высокой репутации. Действовать он будет независимо от исследовательских программ, проводимых нами в США”.

Изложив дополнительные соображения в пользу своей идеи, Сэм выразил уверенность, что создание подобного исследовательского центра усилит позиции компании на самом критическом направлении — ускорит открытие принципиально новых препаратов, в которых она столь отчаянно нуждается. Но почему в Англии?

Словно предвидя подобный вопрос, Сэм постарался дать исчерпывающее объяснение. Он писал, что Британия является ведущей страной в мире в области фундаментальных научных исследований.

“Известно, — писал далее Сэм, — что все эти открытия были взяты на вооружение и поставлены на поток американскими компаниями, — именно они-то в основном и сорвали плоды коммерческого успеха. Это произошло благодаря исключительной американской способности внедрять и продавать, способности, которой так часто не хватает британцам”.

Значительную часть своего доклада Сэм посвятил финансовой стороне вопроса. Закончил его он следующими словами:

“Возможно, кому-нибудь покажется, что осуществление крупного, дорогостоящего проекта в критический период существования нашей компании — идея безрассудная и опрометчивая. Действительно, новый научно-исследовательский институт ляжет тяжелым финансовым бременем на бюджет. Но я убежден, что еще более безрассудно и опрометчиво продолжать бездействовать и не предпринять смелых и решительных демаршей, нацеленных в будущее”.

Оппозиция планам Сэма Хауторна проявилась с удивительной силой и быстротой. Не успел его доклад, как кто-то выразился, “выскочить из ксерокса” и лишь только начал поступать к директорам компании и ряду высокопоставленных служащих, как телефон Сэма буквально раскалился от звонков. Возражения сыпались одно за другим. “Спору нет, британцам в научной славе не откажешь, — доказывал ему один директор, — но сегодня американцы намного превзошли их по своим достижениям. Так что, Сэм, ваша позиция попросту смехотворна”. Других возмущала — как сгоряча выразился еще один член совета директоров — “абсурдная и ретроградная идея разместить исследовательский центр в истощенной, отсталой стране, охваченной всеобщим упадком”.

— Можно подумать, что я выступил с предложением об отмене Декларации независимости и возвращении нашей страны в статус колонии, — заметил как-то Сэм в разговоре с Лилиан за обедом несколько дней спустя.

Вскоре после вступления на должность руководителя компании Сэму пришлось убедиться, что его положение отнюдь не дает ему карт-бланш в смысле принятия независимых самостоятельных решений, равно как не высвобождает из болота корпоративной политики.

Главным знатоком практической политики компании оказался директор научно-исследовательского отдела доктор Винсент Лорд. Он сразу же занял негативную позицию по отношению к плану Сэма. Согласившись с предложением о необходимости дополнительного финансирования на исследовательские цели, доктор Лорд отозвался об идее создания соответствующего центра в Англии как о “наивном заблуждении”. По его словам, представление Сэма Хауторна о состоянии науки в Великобритании являло собой пример “детского мышления на основе пропагандистского мифа”.

В подобных крайне резких, даже оскорбительных выражениях была составлена служебная записка, направленная Сэму. Прочитав ее, Сэм буквально закипел от гнева. Он оставил свой кабинет и отправился разыскивать Винсента Лорда в научно-исследовательском отделе, на его территории.

Он застал Лорда в ярко освещенном кабинете, вдоль обшитых панелями стен которого тянулись книжные полки. Дверь кабинета была открыта, и Сэм Хауторн вошел внутрь, привычно кивнув по пути секретарше.

Доктор Лорд сидел за рабочим столом и, как обычно нахмурившись, изучал какой-то документ. Застигнутый врасплох, он резко поднял глаза: темные зрачки напряженно уставились на Сэма сквозь очки без оправы, на аскетическом лице появилось раздражение, вызванное столь бесцеремонным, с его точки зрения, вторжением.

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая