Аметист - Хейз Мэри-Роуз - Страница 28

• Предыдущая
• 28/81
• Следующая

Бейлод плакал.

«Боже мой, он плачет, — подумала Гвиннет, — Натурально плачет. Самые настоящие слезы».

— Гвиннет, я никогда не причиню тебе зла. Я никогда, никогда… ты должна верить мне. Я люблю тебя. Я просто не могу делить тебя с кем-либо. Ты — моя. Прошу тебя, Гвиннет, верь мне. Ты нужна мне, Гвиннет. Прошу тебя…

Гвин обняла Бориса, чувствуя, как его тщедушное тело содрогается от рыданий.

— Все хорошо. Успокойся. — Гвин принялась гладить растрепанные волосы. — Я тебе верю.

— Он умер полчаса назад, — отрешенным голосом сообщила Андреа.

Они с Максом сидели рядышком на штампованных зеленых металлических стульях, безжалостный больничный свет делал их лица мертвенно-бледными.

— Его сердце уже было ослаблено, — добавил Макс. — Еще в первый раз.

— Что это было? — спросила Джесс.

— Кокаин. — Взгляд Макса застыл на висевшем на противоположной стене плакате, призывавшем бороться с курением, — единственном украшении больничного коридора. — Парадизо дал ему кокаин. И не только понюхать.

— Игла все еще торчала у него в руке, — деревянным голосом пояснила Андреа.

Парадизо взяли на следующий день. В багажнике его «феррари» нашли пасхальное яйцо работы Фаберже, древнюю статуэтку из розового нефрита и небольшую картину Шагала. Мерзавец клялся, что вещи были подарены ему Стефаном фон Хольценбургом.

Всю кошмарную неделю перед похоронами Макс и Андреа жили как безвольные роботы. Репортеры, почуявшие запах хорошего скандала, связанного с убийством известной персоны и наркотиками, словно мухи сахар, облепили прекрасный дом в Юнтвилле.

— Останься с нами, — попросила Андреа Джесс. — Прошу, будь с нами, пока не кончится весь этот ужас.

Джесс осталась и делала все, что было в ее силах. Но реальную поддержку Хольценбургам оказал Джерико Рей.

Это был высокий худой старик с обветренным лицом цвета тика и темными когда-то глазами, выцветшими до голубизны от старости, яркого пустынного солнца и ветров.

Джерико без особого труда уладил все проблемы с прессой: высоко подняв голову и задрав хищный орлиный нос, он быстро расправился с журналистами и любителями скандальных подробностей, пригрозив засадить их всех за решетку за нарушение права частной собственности в его, Рея, владениях.

В день похорон Макс и Андреа легли спать очень рано, и Джесс пришлось обедать один на один со стариком.

Джерико сидел во главе стола и невозмутимо обгладывал великолепно прожаренные бараньи ребра.

— Ну-с, маленькая леди, и что же теперь будет с вами? — холодно и настойчиво поинтересовался Рей.

— Не знаю.

— Кажется, дело обернулось не совсем так, как вы ожидали? — С холодным равнодушием Джерико снимал ножом мясо с кости. — Послушайте, оставим чувства в стороне. Вы ведь с самого начала все продумали. Вам доставались все деньги.

— Мистер Рей, дело было не в деньгах, Я о них совершенно не думала.

Рей положил вилку, скрестил руки на груди и, не мигая, будто ящерица, уставился на Джесс холодными старческими глазами.

— Я могла выйти за Стефана только по любви, потому что действительно его любила, как люблю и его родителей.

Но я художник, мистер Рей, и я должна работать. Всю свою жизнь я хотела стать художницей. Я никогда не вышла бы замуж за того, кто требовал бы с моей стороны так много заботы. Это было бы нечестно. Ни в отношении его, ни в отношении меня.

— Гм-м-м, художница? — немного помолчав, переспросил Рей. — Художница… — Рей направил на Джесс указательный палец. — И можете это доказать?

— Да, — с вызовом подтвердила Джесс.

— Идет. Вы сами напросились. Попытайтесь убедить меня. Нарисуйте мне картину. Завтра.

Джесс работала истово, не замечая, как летит время, и очнулась лишь тогда, когда за окнами совсем стемнело, а пальцы от наступившего вечернего холода отказывались держать кисть. Только тогда Джесс осторожно спустилась вниз по шатким узким ступеням, совершенно измотанная вернулась в дом и, разыскав Джерико Рея в кабинете Макса, положила перед ним на стол готовый портрет.

— Вот, — сказала она довольно бесцеремонно. — То, что вы хотели.

Джесс не знала, хорошо или плохо у нее получился портрет, да ее это и не волновало. Впервые за несколько лет она взялась за кисть, но ничего не изменилось. Глаза, руки и мозг сработали синхронно, и с полотна на мир смотрел Стефан: каждый локон золотистых волос, каждая пора молодой кожи, улыбающийся рот дышали жизнью.

Джерико Рей безмолвно всматривался в картину.

— А почему вы нарисовали цветы вместо глаз? — спросил он наконец.

— Я так вижу.

Как ни странно, но старик одобрительно кивнул:

— Кажется, верно. — И чуть погодя хрипло добавил:

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел этот портрет.

— Как вам угодно, — согласилась Джесс. — Это ваше дело…

В день своего отъезда в Техас Джерико разбудил Джесс рано утром, даже раньше прислуги. Они вдвоем сидели в огромной кухне и пили кофе. Старик любил обжигающе горячий, черный как деготь кофе.

Т — Мисс Хантер, у меня к вам предложение. Андреа с Максом возвращаются в Европу. У них есть собственная вилла где-то во Франции, которую я, впрочем, сам никогда не видел. Они не смогут больше здесь жить, и потому это поместье остается пустовать.

— В таком случае они его продадут? — Джесс не совсем понимала, какое она ко всему этому имеет отношение.

— Вы хотели сказать, я продам. Поместье принадлежит мне.

— О, этого я не знала.

— Дом, постройки и пять акров первоклассных виноградников, дающих, как мне говорят, прекрасное вино. Сам я не пробовал. Если хотите, все — ваше, за исключением виноградников, их я оставлю за собой.

— Что?! — остолбенела Джесс.

— Боже правый, девочка, я и не подозревал, что ты можешь быть такой тупой. Я отдаю тебе дом под жилье. — Рей положил на кухонный стол какие-то бумаги. — Вчера составил. Ну-ка поставь свою закорючку. — Джерико ткнул пальцем в бумаги. — Здесь и здесь.

Окончательно сбитая с толку, Джесс тупо уставилась на официально оформленный документ.

— Господи Боже, до тебя доходит, как до жирафа. Послушай, деточка, я никому не делаю одолжений. Я зарабатываю тем, что использую собственный талант и таланты других людей. У меня есть отличный шанс заработать на тебе: как только у тебя появится собственное место для работы, ты будешь рисовать картину за картиной и каждый год две из них отдавать мне. Когда-нибудь ты станешь знаменитой, а я за счет этого обогащусь. С возрастом я буду становиться все богаче и богаче. Дошло?

Джесс замотала головой:

— Я не могу на это согласиться.

— Кончай морочить мне голову. — Джерико достал из внутреннего кармана пиджака ручку и всунул ее в руку Джесс. — Подписывай. А теперь подумай над тем, какой будет твоя следующая картина. Время пошло.

Шел 1971 год. Прошло более двух лет после того памятного обеда в «Фортнам», и в течение всего этого времени Катриона не переставала испытывать растущее чувство собственной вины. Ей очень хотелось взять свои обидные слова обратно и спасти дружбу с Викторией уже только потому, что подруга оказалась права.

Какое-то время Катриона убеждала себя, что положение могут изменить дети.

Первой родилась Кэролайн, сладкая толстушка Кэролайн, потешно ползавшая с угугуканьем и поразительной скоростью на четвереньках; Кэролайн-солнышко, вызывавшая улыбку даже на вечно высокомерно-холодном лице вдовствующей леди Вайндхем.

Полтора года спустя на свет появился Джулиан Эрнест Канингем, родившийся с не детски крутыми скулами, приплюснутым носом и лысым, он был поразительно похож на своего деда Скорсби. Но, несмотря на то что Джонатан безумно гордился своим отцовством, дети ничего не изменили в семейной жизни. Более того, с рождением Джулиана — наследника рода Вайндхемов, сексуальная жизнь в браке для Катрионы была окончательно похоронена.

• Предыдущая
• 28/81
• Следующая