О зверьках и зверюшах - Лукьянова Ирина - Страница 41
- Предыдущая
- 41/44
- Следующая
— Нет, ну что же это такое! — говорил он сам себе, хотя обращался, конечно, не к себе. — Как это называется, я Тебя спрашиваю! Крошечные зверек и зверюша дождливой ночью в густом пустом лесу! Куда Ты смотришь, где совесть, какие могут быть мотивы? Ну хорошо, допустим, Ты решил их проучить, чтобы они не сбегали в лес без разрешения. Но одной ночи под кустом вполне хватило бы, чтобы на всю жизнь закаяться делать такие глупости! Почему Ты не спас их, я спрашиваю! Ведь это дети, что они такого сделали?! Подумаешь, сбежали без спросу! Не надо только говорить мне про грехи отцов, не надо! Я вообще не понимаю этого — расплата за чужие грехи…
— Я и не говорю, — пискнуло внизу. Филя сам не заметил, как в пылу очередной ссоры с Господом принялся обвинять Его уже вслух.
— Да я не тебе! — мотнул Филя заросшей головой. — Вот тоже, — продолжал он свой перечень претензий, — бегает беспризорный зверек. А кому он что сделал, чем он виноват, что в Гордом столько бесхозных младенцев? Сам знаешь, какие матери из зверок, есть и такие, что при живых родителях ребенок бегает некормленый и неодетый! Он-то чем виноват? И эта дура несчастная, типа Катя, поперлась с ним в лес на ночь глядя — и не за папоротником этим идиотским, конечно, а просто чтобы не отпускать зверька одного… Как это все называется, можешь ты мне объяснить?! Каким образом ты терпишь это свинство?!
Зверюша у него на руках сопела, хрипела и ворочалась, а Петька держался за штаны. Филя не мог взять в толк, как маленькие существа умудрились проделать такой большой путь: даже он устал, два часа тащась с ними в избу. Правда, зверюша была хоть и маленькая, но тяжелая: зверюши не только пушисты, но и упитанны.
В избе Филя немедленно напоил Петю горячим отваром из целебных трав, растер зверюшу настойкой и уложил под одеяло на собственную кровать, затопил баньку — и все это время не переставал возмущаться:
— Ну ладно, я понимаю — когда со взрослыми. Но когда с детьми?! Ведь это черт-те что, и если без Твоего ведома не упадет волос с головы, то неужели Ты тоже на что-то отвлекся, когда они вдвоем сбежали в лес?! Тут могло быть все что угодно, молния ударила в дерево, волк загрыз, упали в овраг и лапы переломали! Где стыд, где правила, где мораль, в конце концов?! Если идиот-турист заблудился и кору жрет — это одно, но когда дети… Нет, я отказываюсь понимать категорически. Если в лесу такое возможно, я плюну на все и в горы уйду. В горах по крайней мере не шляются дети…
Он отхлестал веничком зверька и зверюшу, уложил обоих спать с твердым обещанием наутро доставить в город, а сам сел писать дневник наблюдений за природой. Но о природе не думалось, а думалось все о том же. Это он и записал.
«А если бы я туда не пошел?! — писал он, негодуя. — А если бы я вообще весь день крышу чинил? А если бы я не аукался? Нельзя запретить детям сбегать в лес, потому что мир держится и развивается только за счет свободы воли. Но надо же обеспечить, я не знаю, какие-то механизмы, чтобы они по крайней мере не пропадали в лесу! Вот она, допустим, эта Катя, заболела, и неизвестно еще чем. Ей вообще семь лет, и может быть, это опасно. Что бы он тут с ней делал? Я не говорю уже о том, что они запросто могли забрести в Третий Лес, и поминай как звали. Ведь это все той же самой природы, это то же самое, что во время войны! Еще бы чуть — и капут!!! — Он поставил три восклицательных знака и посадил кляксу. — Нет, я не понимаю и никогда не пойму!». Он захлопнул тетрадь и скоро заснул, уронив на нее голову. В эту ночь он так и спал за столом — ведь на его кровати лежали Петя и Катя. Петя, впрочем, не спал.
Он уже не боялся лесника и просто удивлялся всему. Как это — среди леса стоит маленькая странная избушка, под потолком сохнут целебные травы, топится печь, уютно светит керосиновая лампа… Он никогда не думал, что зверьки могут жить в лесу и так хорошо знать в ней все тропинки. В избушке пахло мятой, сухим деревом и печкой. Даже если Филя в действительности был леший, этот леший устроил себе замечательную жизнь. Вот бы устроить в городе что-то такое, а то ночуешь непонятно где…
Рано утром зверюша чувствовала себя уже гораздо лучше. Она была все еще очень слаба, говорила еле слышно и закатывала глазки, но сумела внятно объяснить, что живет на Вишневой улице, 12, и надо ее поскорей доставить туда или хоть оповестить, а то мама, наверное, уже с ума сошла. Конечно, если бы она знала, что Катя именно в лесу, — она бы первым делом побежала к леснику, да и все зверюши, чья солидарность очень высока, скорее всего уже прочесывали бы лес в поисках кладоискателей, — но даже они вряд ли нашли бы Катю и Петю под дальним кустом. Филя закутал Катю в одеяло, взял на руки и понес. Петя, опасаясь отстать, по-прежнему держал лесника за штаны, чем здорово мешал идти, — но теперь он уж слишком боялся потеряться.
— Нет, это черт знает что такое! — думал Филя. — Вот я приведу ребенка в город, а что он там будет делать? Так бы его еще взяли зверюши, но теперь, когда он сманил эту свою Катю в лес, точно не возьмут. Кому нужен зверек с придурью? И как это можно терпеть, что ребенок будет шляться по свалкам, жрать черт-те что и ночевать в подъездах?! Не понимаю, категорически не донимаю!
Весь запас уважения к Богу, который он накопил за время одиноких размышлений в глухом лесу, вылетел из его косматой головы за одну ночь.
Когда Филя со зверьком и зверюшей появился в городе, там уже все стояли на ушах. Естественно, вся катина семья примчалась в Гордый и теперь искала Катю по подъездам и свалкам. Пети никто не хватился, потому что другим беспризорным зверькам было все равно, каждый день кто-нибудь пропадал, за всеми не уследишь. Зверьки тут же потребовали сдать Петю в приют, но Петя оглушительно заверещал, что он уже был в приюте и что там с ним обращались совершенно бессердечно, он один раз уже убежал и еще убежит. Катина мама, насмерть перепуганная молодая зверюша, висела у Фили на шее и рыдала в голос — теперь уже от счастья. Зверюши кричали, что назовут Филиным именем улицу и дадут ему медаль. Зверек был ужасно смущен всеми этими проявлениями чувств, ворчал и отмахивался. Он не привык к такому шуму, потому что лес шумит совершенно иначе.
— Приходите к нам жить! — предлагали зверюши.
— Петя не виноват, — лепетала Катя, — это я придумала в лес…
— Молчи, молчи, — шикала на нее зверюшливая бабушка и вливала в нее чай, потому что при простуде рекомендовано обильное питье.
Вечером, когда все несколько угомонились, Филя сидел у катиной постели вместе со зверюшей-мамой и пытался выяснить мучительный вопрос.
— Ну хорошо, — говорил он. — Я все понимаю. — Но вот вы, зверюши, верите в Бога. Как же вы допускаете, что Он допускает…
Он путался в словах, потому что привык разговаривать сам с собой, а новые собеседники были ему в диковинку.
— Но как же?! — сказала молодая зверюша-мама, округлив и без того круглые глаза и распушив в удивлении усы. — Разве ты сам не видишь?
— А что?! Что я должен такого видеть?!
— Но ты… но ты же сам… как же ты говоришь, что Он терпит, когда Он не терпит?!
— Как это Он не терпит?
— Господи! — всплеснула руками зверюша. — Но ты же сам, вчера днем… нашел их и принес! Как еще, по-твоему, Он мог этого не стерпеть? Перенести по воздуху, что ли?
— Он мог не пустить их в лес, — буркнул зверек.
— Но тогда Он мог не пустить и тебя, когда ты захотел уйти в лесничие! Разве может что-нибудь остановить зверька, когда он хочет в лес?! Сколько зверька ни корми, он всегда в лес смотрит, это известно… Вот ее папа тоже в лес смотрел, и я даже не знаю, где он сейчас… Вас, зверьков, очень трудно удержать на месте.
— Погоди, — остановил ее Филя. — Ты хочешь сказать…
Он был совершенно поражен одной простой мыслью и дивился, как она не приходила ему в голову раньше.
— Ты хочешь сказать, что Он вмешался посредством меня?!
— Ну конечно! — заверещала зверюша-мама. — Как ты не догадывался, я не понимаю! Сидел там в лесу и думал, и не видел такой простой вещи! Как еще Он может вмешиваться, если не посредством тебя?!
- Предыдущая
- 41/44
- Следующая
