Засечная черта - Алексеев Иван - Страница 39

• Предыдущая
• 39/70
• Следующая

Властитель городка поднимался по лестнице своего терема в малую столовую палату, тяжело дыша, невольно взявшись рукой за грудь, словно боясь, что бешено колотящееся от возбуждения сердце выскочит наружу прямо сквозь ребра и дорогущий бархатный кафтан и скатится вниз по ступенькам. Сзади сопел верный Хальник, не отстававший от хозяина ни на шаг. На самом верху лестницы стольник обогнал воеводу, предупредительно распахнул перед ним дверь в палату.

Обе гостьи сидели за сравнительно небольшим дубовым столом в компании трех дворяночек, усиленно изображавших радушное гостеприимство. Но привечать гостей женского пола дворяночки были не приучены, поскольку обычно специализировались совсем по другой части. Они в основном лишь переглядывались, перемигивались и бессмысленно хихикали, не забывая при этом уплетать за обе щеки и хлебать дорогущие фряжские вина, как простую воду в жаркий день. Воевода, нахмурив брови, с неудовольствием отметил про себя, что блюда перед двумя красавицами стояли практически нетронутыми, а кубки – полными до краев.

При виде воеводы дворяночки повскакали со своих мест, умудрившись проглотить целиком все, что только что успели запихать себе в рот. Они поклонились хозяину в пояс, хотя и не без труда, поскольку интенсивный пищеварительный процесс отрицательно сказывается на гибкости стана.

– Что ж вы, девицы благородные, гостей ваших так плохо потчуете? – тон воеводы был отеческий, добродушный, слегка игривый. – А сходите-ка к поварам да велите подать нам еще блюд!

Дворяночки мгновенно испарились, прекрасно понимая, зачем их выпроваживают, и, естественно, не собираясь более возвращаться в палату вплоть до соответствующего распоряжения.

Воевода уселся за стол напротив красавиц, а Хальник тем временем незаметно, как ему казалось, и бесшумно задвинул хорошо смазанный тяжелый засов на массивной двери и сел рядом с хозяином. В палате воцарилось довольно продолжительное молчание. Обе красавицы выжидательно и совсем без робости смотрели на воеводу. В принципе, так открыто и спокойно могли смотреть на мужчин прежде всего весьма искушенные женщины, точно знавшие, чего от них хотят. Однако воевода, являвшийся большим специалистом по части женского пола, не ощущал в их взглядах какого-либо призыва. Поэтому он и молчал, не понимая, как себя с ними вести и что говорить. Может быть, просто завалить обеих на скамьи, впиться жадным поцелуем в их восхитительные губы и насладиться вволю гибкими трепетными телами? Верный Хальник, безусловно, поможет хозяину, как делал это не раз, ловко скрутит хрупких девиц, не позволит им брыкаться и кусаться. Ну а кричать они могут сколько угодно, хоть до утра. Естественно, что в тереме никто и пальцем не пошевелит. Слуги давно привыкли к женским крикам, зная, что хозяин любит, когда во время любовных утех его жертвы вопят и стонут.

Наконец, одна из девиц, та, что с золотистыми волосами, чуть наклонившись вперед, в упор взглянула на воеводу и произнесла решительно, тоном человека, наделенного властью и привыкшего повелевать:

– Господин воевода, ты хотел сообщить нам сведения о дружиннике, в конце лета очутившемся нежданно в твоих владениях. Так не томи, говори, что знаешь.

Вместо воеводы тут же откликнулся Хальник, весьма искусный в игривых беседах:

– Так, девица-красавица, ты вначале, как в сказках сказывается, накорми, напои да спать уложи, – Хальник особо подчеркнул два последних слова. – А поутру и спрашивай. Ибо утро вечера мудренее!

Он заржал счастливо, весьма довольный своей к месту произнесенной удачной репликой, и продолжил:

– Да мы ведь и имен-то ваших еще знать не знаем, ведать не ведаем. Вот воевода наш, муж великий, царем обласканный, по имени-отчеству с почетом именуется Аверьян Мартемьянычем. А меня, слугу его верного, по должности стольника, люди кличут попросту Хальником.

Он вновь заржал, запрокинув голову, преданно косясь на своего господина.

Девушки не произнесли в ответ ни звука.

Воевода, окончательно обалдевший от созерцания двух ослепительно прекрасных незнакомок, находившихся сейчас в его тереме, то есть в полной власти, почти не слушал речи своего холуя, а лишь сопел и облизывался. Он молча таращился на девушек, сидевших напротив него на расстоянии вытянутой руки, словно раздевая их своим липким пристальным взглядом. На его лбу выступили крупные капли пота.

Уловив наконец состояние хозяина, Хальник прекратил игривые речи, которые гостьи, впрочем, полностью игнорировали, и резко сменил тактику.

– А ведь и вправду, девицы-красавицы, к чему нам с вами на ночь глядя пустые разговоры вести? Да и жарко что-то в палате. Видать по всему, надо вам прямо сейчас взять да и снять платьица-то! – в его голосе, вначале приторно-сладком, прозвучала неприкрытая угроза.

И Хальник, и воевода после таких слов ожидали увидеть испуг и растерянность на лицах своих гостей, вернее – пленниц, услышать их жалобные крики и мольбы о пощаде. Но оба доблестных мужа, искушенных в насилии над беззащитными жертвами, слегка ошиблись. Хотя одна из девушек, та, что с золотистыми волосами, после прозвучавшей в их адрес недвусмысленной реплики все же нарушила молчание:

– Боже мой! Как вы мне все надоели. Везде и всюду – одно и то же! Лучше бы вы с таким же усердием пеклись о государственной пользе.

Златовласая зевнула, лениво потянулась, высоко подняв руки, потом резко бросила их вниз круговым движением и легко вскочила, словно вспорхнула со скамьи.

– Мне отойти в угол, как всегда? – на ломаном русском языке обратилась к ней вторая девушка и тоже поднялась из-за стола.

«А ведь она и вправду иноземка, – подумал воевода и возгордился своей проницательностью, вспомнив, что подобная мысль посетила его еще при первой встрече с незнакомками на постоялом дворе. – Пусть тогда Хальник берет себе вначале эту златовласую, а я займусь иноземкой. Их у меня еще не было».

Воевода открыл было рот, чтобы сообщить стольнику о своем решении, но уже через мгновенье так и не произнесенные слова застряли у него в глотке, и он забыл обо всем на свете.

Разик сидел за обильным воеводским столом, машинально грыз горбушку, отщипнутую им собственноручно от каравая, который ели все. Причем полусотник предварительно повернул каравай, чтобы отщипнуть эту самую горбушку не с той стороны, которая вначале была обращена к нему. Отравление ядом, опаивание всяческими зельями на пиру – дело весьма распространенное и на Руси, и в Европе, да и во всех других странах, как древних, так и нынешних, и посему у леших давно выработалось жесткое правило: даже умирая с голоду и от жажды, из чужих рук яств и питья не принимать. Основатель их тайного воинского стана великий князь Александр Невский был отравлен в расцвете сил. Только-только созданная тогда особая сотня пыталась его спасти, провела для этого свою первую тайную операцию, сложнейшую и опаснейшую, стоившую жизни многим бойцам, но буквально считанных часов не хватило особникам, еще молодым и неопытным, чтобы предотвратить злодеяние... Но это совсем другая история.

Разик от голода и жажды вовсе не умирал, поскольку, перед тем как идти в гости к воеводе, поужинал согласно распорядку. Естественно, в дружине Лесного Стана, как и в профессиональных войсках всего мира, свято блюли и всегда будут блюсти незыблемое правило: «Война – войной, а обед – по расписанию». Сейчас он просто сидел и ждал, когда же его начнут убивать или калечить. За Катеньку и Джоану, домогаться которых отправился с пира воевода, разыграв незамысловатую сценку с появлением гонца, принесшего якобы чрезвычайную весть, Разик особо не переживал. Понятно, что сердце его всегда трепетало при мысли о любимой девушке, но холодный и расчетливый рассудок дружинника говорил ему, что боец особой сотни Катерина, имевшая под платьем пару пистолей и абордажный кортик – подарок брата, легко справится с воеводой и компанией. В общем-то Катенька и голыми руками, используя фактор внезапности, способна положить первыми ударами трех-четырех мужиков. Ага! Судя по всему, использовать технику первых внезапных ударов сейчас придется и ему самому.

• Предыдущая
• 39/70
• Следующая