О чем поет ночная птица - Витич Райдо - Страница 8
- Предыдущая
- 8/41
- Следующая
Мелочь, а тепло на душе. Если кто-то в этом дерьме еще любить способен, значит не зря ребята здесь ложатся, значит, есть еще за что воевать, кроме гребанной нефти…
Руслан волосами тряхнул, откидывая воспоминание, воззрился на девушку. А та меню изучает, пальчиком вензеля по краям обводит.
— Красиво, — пояснила, заметив его взгляд.
Кто ж спорит, девочка? — затосковал.
Двенадцать лет прошло, двенадцать! Есть же такие, что все через себя кидают. Почему он не такой, что ему та история покоя не дает? И не в такую задницу попадал, не из такого дерьма выгребал. Но все забылось, затерлось, а это помниться, будто вчера было, миг назад, а не двенадцать лет.
В ней все дело, в русоволосой девчонке- незабудке с синими как небо над Уралом глазами… которые он погасил. А вот за каким? — зубами скрипнул. Враги, боевики — одно, а женщина — другое. В упор выстрелить в безоружную, доверчиво смотрящую на тебя девчонку, на которую просто указали рукой и выкупить ее жизнью свою. Такое не забыть, потому что той самой выкупленной жизни этот счет оплатить не хватит.
— Вам плохо? — заметив, как изменилось лицо Руслана, спросила Вита.
— Нет, — солгал. А на душе черти дерутся и никак не успокоятся.
Вот если бы она была снайпером, если б она точно была той "ночной птицей"!
— Вы чай закажите, зеленый. Он полезен.
— Тебе? — не понял о чем она.
— Вам.
— Мы же на «ты» договорились, — растянул губы в улыбки, а она сползает, не держится.
— Мне привыкнуть надо, — улыбнулась смущенно.
— Хорошо, — согласился: мне тоже. Подозвал официантку, сделал заказ, опять на девушку уставился. Вита — Лилия — Виталия. Даже имя созвучно. И сама… Коса по груди вьется. А у той волосы растрепаны были — таскали твари за них.
— Расскажи что-нибудь, — попросил, чтобы только не думать о том.
— Что?
— Например, чем вчера занималась?
— В кино ходила.
— В кино? — как по-домашнему, с горчинкой ностальгии по пролетевшим десятилетиям.
— Ага. В «Кировец».
Где же такой кинозал? Был один, помнит Руслан, недалеко от завода. Он туда пацаном с друзьями на "Укрощение строптивого" бегал, грудь Орнеллы Мути рассматривал. Двадцать лет назад. Да, почти двадцать.
Только нет этого кинотеатра давным — давно.
— Что же смотрела?
— "Не могу сказать прощай".
— В «Кировце»?
— В «Кировце».
Приплыли. Нет кинотеатра, фильм двести лет как с проката снят, а она смотрела.
— Одна ходила?
— С подругами.
— Какие они?
— Хорошие.
— Андрей был не против?
— Андрея еще не было.
— С работы не пришел?
— Совсем не было.
— Не родился.
— Наверное.
Зеленин за сигаретами полез. Разговор с ненормальной удовольствие для гурманов. Только видно и он нормальным не был, потому как не смешно было, а грустно до одури, и жалко девчонку, жалко так, что готов был что угодно сделать. Ему хотелось сбежать от нее и от своей щемящей жалости, и остаться, выпить эту чашу до дна, одновременно.
— Закурю? — спросил.
— Пожалуйста.
— Андрей курит?
— Да… Нет. Он бросил. Вчера… Нет, три дня назад или… Ну, где-то так, — жестами попыталась подтвердить свои слова и чуть салфетницу не сбила. Сникла, сжалась и добавила виновато. — Я вообще-то даты путаю.
"Заметил. А еще видимо дни и года".
— Ничего. У каждого свои странности. Я, например, постоянно забываю, что мне надо купить в дом. Утром оказывается, что кончились сигареты, кофе или совсем нет хлеба.
— Вы один живете.
"Догадливая".
— Холостяк, — улыбнулся.
— Андрей тоже холостяк. Я ему все говорю, говорю, чтобы женился, а он ни в какую. Упрется, как козерожка. А он и есть козерог. Упряя-ааа-мый.
— Трудно с ним?
— Нет, — отмахнулась, развернулась боком к Зеленину и давай болтать, лепнину на потолке кафе разглядывая. — Он хороший, чуткий, добрый. Но тоже все всегда забывает. Рубашку с плеч не стащишь, так и будет в грязной ходить. Интересно, это из гипса сделано? Вручную или штамповка? — спросила без перехода.
Руслан моргнул, на секунду потерявшись и кивнул, сообразив, о чем она:
— Стандартные натяжные потолки.
Девушка тут же потеряла интерес к потолку и занялась изучением столового набора из солонки, перечницы и уже знакомой ей салфетницы.
"Как же ее брат одну на улицу отпускает? Не запрещает открытками торговать?" — подумал мужчина.
— Андрей против твоей торговли открытками?
— Наверное… А? Нет. Дома хуже. Я дома все изучила. А на перекрестке стоишь, смотришь, как люди живут. Интересно, — протянула мечтательно, взгляд опять в сторону потолка ушел. — Машины едут, прохожие бегут — все по каким-то очень важным делам. Детей мамы за ручки ведут… Я, когда в школу ходила, у меня был белый, белый бант, вот такой! — растопырила пальцы, словно огромный мяч в руки взяла. И тут же сникла не понятно отчего. — Пить хочу, — прошептала.
— Сейчас, — обернулся на официанта за стойкой, поторапливая взглядом. Минута и им сервировали стол. — Коктейль и твой зеленый чай. Только осторожно, он горячий, — предупредил, видя, что девушка засуетилась и может нервным движение просто смахнуть чайник со стола себе на ноги, обжечься, чего доброго.
И подивился: Вита послушно притихла и выжидательно уставилась на мужчину.
— Я сам, — понял тот, налил ей чай в чашку, сахарницу пододвинул. Сахар Вита проигнорировала, а чашку к себе пододвинула и принялась ложечкой чай черпать, дуть на воду.
У Зеленина возникло ощущение, что он в детский сад попал и готовиться занять место нянечки. Но и это его не напрягло, даже любопытно стало — как это о ком-то заботится? Как он жил без этого?
Неполноценно, безответственно, вот как. В свое удовольствие, как лопух у дороги.
Любопытное открытие.
— Пирожное бери, — предложил. Вита взглядом по нему мазнула и головой мотнула:
— Не хочу.
И опять в чашку уткнулась, дуть на воду принялась да чаинки гонять ложкой. Увлеклась настолько, что видно о Руслане забыла.
— Вита? Виталия?
Ноль. «Пыф» в чашку и все.
— Девушка?! — позвал громче. Вита вздрогнула, так что стол качнулся, ложку выронила и с ужасом на Зеленина уставилась. Губы затряслись, в глазах слезы появились.
Руслан потерялся, не понимая, что такого сделал и что теперь делать.
А та носом шмыгнула, сообразила, кто перед ней и вздохнула тяжело, головой закачала:
— Ты что? Нельзя на людей кричать, — зашептала, будто страшную тайну открывала. — У нас же уши есть. У нас знаешь, какой слух? Острый. Его криком испортить можно. А еще у нас есть аура. Когда кричат, она резонирует и бьется о тело: бум-бум, как шарик о бортик. От этого потом болеешь.
Бред! — еле сдержал фырканье Рус.
— Извини, — бросил сухо. — Больше не буду.
Девушка словно не услышала. Ладонями чашку обхватила и заулыбалась в чай:
— Когда кричат — ничего не слышно, а тишина, она знаешь, как звучит? А паутинка в углу, а этот вот чай? Их только в тишине можно услышать. Каждая вещь шепчется, а когда вместе — такая музыка, что равной не найти. Так небеса звучат. Особенно ночью, когда тихо — тихо, можно услышать, как звезды звенят, шепчутся, а лучики, как струны.
Вита жмурилась, выдавая бред с очаровательным вдохновением. Руслан уже не слушал ее — просто смотрел.
Чечня. 95 год
Жека, новенький, совсем еще зеленый, два месяца как призванный, сидел у костерка и портил зрения, пытаясь что-то рассмотреть в книге.
— Что читаешь? — спросил Зеленин.
Парень вздрогнул. Совсем «хорошо». Это как же надо увлечься и чем, чтобы забыть об осторожности? Лейтенант вырвал книгу, глянул на обложку, отклоняя в сторону огня. Жека вытянулся, готовый ринуться за томиком, если его бросят в огонь.
Вот, придурок! — качнул головой Руслан и бросил книгу на землю.
— Нашел место и время стихи читать. Лучше б отдыхал, пока возможность есть.
- Предыдущая
- 8/41
- Следующая