Синдром синей бороды - Витич Райдо - Страница 41

— Да хватит тебе иронизировать, — скривилась Маша, осуждающе. Катя к ней качнулась:

— Не нравится, да? Тогда что как Офелия, блин? Нравится Вадим — бери, а мораль и церковные постулаты почтой неимущим отправь. Тебя шанс выпал! А он как в песне: `не получка и не аванс'! Пришел к тебе, а ты? `Пардону просим, но на кровосмешение мы никак не согласные'! — скривилась презрительно, сверкая глазами от возмущения. — Жалеть, Машка будешь! Вот придешь ко мне, по счастью загубленному плакаться, я тебе дуре и носового платка не дам!

— Что ж тебя так разозлило? — удивилась Маша.

— Глупость твоя непрошибаемая! И эгоизм! Я может, тоже дяденьку иноземца хочу. У родственника-то твоего, наверное, все знакомые как войско Черномора — на подбор. И я вроде Богом не обижена, подберу какого-нибудь банкира заволященького.

— Слушаю тебя и просто в осадок выпадаю, — качнула головой Грекова. — С головой у тебя, Кать, точно — плохо, а с моралью, в принципе — никак.

— Вот и сиди со своей моралью, правильная, но для счастья загубленная. А я и без нее как-нибудь проживу. Целее буду, — буркнула блондинка обиженно. Отодвинулась и тетрадь раскрыла.

— Меня Вадим сегодня в институт провожал… и встретить обещал, — протянула Маша.

— Вот! — хлопнула ладонью по тетради Рябинина. — А я что говорю? Ему, поди, плевать, что родственник, а ты? `Ой-ах'!..

— Рябинина! — прервал ее Радянский. — Что вы так бурно обсуждаете?

— Химию, Вячеслав Юрьич, — проблеяла Катерина, скромно потупив глазки.

— Тогда повторите последнее из мной сказанного….

— Вот и все, малыш, — сказал Вадим, забрасывая объемный пакет с дубленкой на заднее сиденье. — Дела закончились, мы свободны. Предлагаю пообедать. Ты как?

— Положительно, — кивнула с улыбкой.

— За-ме-чательно, — кивнул и Вадим, выруливая со стоянки.

— Я знаю недорогое кафе.

— Недорогое?… Малыш, давай забудем о дорогом и недорогом. Предоставь выбор мне, хорошо?

— Извини, но ты привык к ресторанам, а я… Нет, лучше высади меня у метро, вот здесь. Я домой поеду. Вадим!

Мужчина рассмеялся:

— Лика, девочка моя, что ж ты из машины выпрыгнуть норовишь? И зачем тебе метро? Скажи куда, я отвезу. Через… обед. В том заведении, что выберу я.

— Нет, Вадим, я не хочу есть.

— А я — да.

Лика сникла не в силах противиться мужчине, и, понимая, что привезет он ее в какой-нибудь шикарный ресторан с помпезной обстановкой, и будет она себя чувствовать чучелом, под насмешливыми взглядами официантов давится пищей.

Вадим провел по ее волосам, успокаивая:

— Привыкай к нормальным заведениям.

— Угу, — вздохнула девушка, но хоть бы слово поперек сказала. Грекову все больше нравилось, что она послушная, безответная и доверчивая. Наелся он уже саблезубыми стервочками — сыт их кривляньями, фальшивыми ужимками, эмансипированными взглядами на жизнь. Женщина должна оставаться женщиной, чтоб и мужчина оставался мужчиной и чувствовал себя соответственно — ответственным. И если из всех нормальных женщин остались вот такие `ненормальные', то ему нет дела до свихнувшегося мира! Он найдет силы и возможности украсть из него Лику и сохранить для себя. Пока — любовницей. Податливой ласковой малышкой…

Вадима бросило в жар от воспоминаний о ее теле, ласках. Он покосился на девушку и завладел ее рукой: моя. Послать бы весь мир к чертям, вместе с обедом, делами, и вновь оказаться в постели с Ликой, трогательной женщиной — ребенком. Его женщиной.

— Ты моя? — спросил, скрывая шутливым тоном серьезность вопроса. И невольно напрягся, ожидая ответ.

— Да.

— Только моя?

Лика улыбнулась и потерлась лбом о его руку:

— Странный вопрос.

— Поясни: в чем странность?

— Всецело человек принадлежит лишь Богу.

— Бог на небе, малыш, а мы на земле.

— Но его законы никто не отменял.

— Да, но кто последний их применял? Назови хоть одного, кто помнит о них?

— Святые отцы.

— Священники? — хмыкнул. — Не хочу тебя разочаровывать, но с одним `святым' знаком близко, и ответственно заявляю — большего грешника не встречал.

— Мы не в праве судить людей, мы вправе лишь судить себя и не грешить…

— Подставлять правую щеку, если ударили по левой? — посерьезнел мужчина.

— Да. Если так угодно Богу…

— Лика, когда тебя насиловали отморозки, это тоже было угодно Богу…

Девушка побелев, вырвала свою руку из ладони Вадима, отпрянула, вжалась в дверцу, грозя ее вынести и вывалится.

— Так… `Замечательно', - прошептал Греков, сворачивая к обочине. Остановил машину и замер, глядя перед собой:

— Значит мое предположение — правда?

Лика зажмурилась, склонив голову чуть не до коленей.

— Ясно… Ну, и как за это не убивать? — спросил сам себя. Стукнул в сердцах кулаком по рулю, встретившись с испуганным, даже затравленным взглядом девушки, и поспешно вылез из машины, чтоб только не видеть Лику, не представлять, что было с ней, не думать, кто тому виной, и не напугать ее озвучив свои далеко не добрые мысли.

Пара вздохов стылого, с запахом опавшей, промокшей листвы воздуха, взгляд на снующих мимо прохожих, и злость чуть отступила. Вадим поднял голову, подставляя лицо моросящему дождику:

— Чудесный уик-энд… Сейчас бы сигарету, `радость' задымить, — посмотрел на витрину с рекламным плакатом сигарет Winston, и решил купить Лике что-нибудь попить, чтоб успокоится, да сладкого, чтоб горечь заесть. Обоим. Ресторан явно отменяется: в таком настроении к братве с заказом, самый раз или в оружейный, за двустволкой… А лучше — трех! — пошагал в магазин.

Лика сидела в машине, верная данному обещанию, а не сбежала, как он боялся.

— Ты меня ненавидишь? — спросила шепотом, огромными полными страха и отчаянья глазами, глядя на Вадима. Тот нахмурился, сунул ей пакет в руки и сел:

— Да, настолько сильно, что готов обедать в машине, раз ты против ресторана.

— Ты шутишь, а я серьезно…

— Лика, давай оставим эту тему, иначе я буду зол и груб. Хотя и то и другое заслуживаешь не ты.

— А кто? Откуда ты вообще знаешь?

— Егор сказал. Видимо ты не взяла с него обещание молчать, — прищурился на Лику насмешливо, но вышло упрекающе-зло. Девушка опустила голову, и Вадим вздохнул: что ж ты такая безответная, малыш? — Давай пировать. Не знаю, что ты любишь, набрал, что понравилось, — принялся вытаскивать из пакета провиант. Распечатал плитку шоколада, открыл минералку. Лика не двигалась.

— Бери, — протянул шоколад. Девушка головой мотнула, старательно разглядывая упаковку пирожных на своих коленях. — Не любишь шоколад с орехами?

— Люблю…

— Тогда в чем дело? Покормить, как лялечку с ложечки?

Девушка взяла кусочек от плитки и всхлипнула.

— Что опять не так? — всерьез начал сердится Вадим, решительно не понимая, как себя с ней вести: успокаивать?… Обнять, впиться в губы, чтоб с них слетали стоны, а не всхлипы, скинуть все упаковки на пол и взять Лику прямо здесь, чтоб она и думать о плохом забыла, и он, и… Прекрасная мысль, да ни ему, ни девушке, ни ситуации не подходящая. Остаются варианты шуток, прибауток — к чертям! И расставания.

— Куда тебя отвести? — завел мотор.

— На Радищева 34 — 18, - уронила тихо, потерянно.

— Мне Машу нужно забрать, обещал. Время почти три, — пояснил, видя, как расстроилась Лика.

— Ты не должен ее обижать, — почти приказала девушка. Греков на минуту потерял дар речи: странное заявление, а тон? Ничего себе — беззащитная. Или, когда ее задевают, легче проигнорировать выпад, а когда другого то не грех и зубки показать, и ноготки выпустить?

— Первое: я никому ничего не должен, — заявил, придя в себя. — Второе: с чего ты решила, что я обижаю или желаю обидеть Машу? Третье: ты всех защищаешь, или только ее? Если — да — огласи причину, любопытно, а заодно просвети, почему ты себя с тем же рвением не защищаешь? За мыслью успела или повторить?