Банальная история - Витич Райдо - Страница 38

• Предыдущая
• 38/81
• Следующая

Ольге достался его друг, парень совершенно противоположного формата от комплекции до мозговой потенции — Вадим. Бритоголовый, туполобый культурист, которому было мало шестичасового общения, чтобы определиться с предметом своего желания и интереса. Он никак не мог решить, кто ему нравится больше — я или Ольга, и его амплитудные колебания то в мою, то в ее сторону изрядно нам наскучили. Как и все больше впадающие в низкую пошлость шутки. Но все ж он был мил, галантен и настолько огромен, что поражал воображение. И дарил нам одним своим присутствием незабываемое ощущение полной и безнаказанной свободы. Мы пользовались этим без ограничений и с опытностью искусных кокеток. Завлекали загулявших юнцов, импозантных дядечек, и случайно забредших на неоновый огонек, любителей легких связей и дармовых угощений.

Нами двигал азарт — кто кого переиграет, кто из нас более талантлив в искусстве обольщения, игры на пять, десять полей. Но это было лишь прикрытие — красивое, но фальшивое. А скрывало оно столько негатива, что, пожалуй, и ведать о нем не стоило, тем более касаться даже вскользь. Я понимала это.

Ольга была влюблена в Сергея и вымещала безответную страсть, пытаясь избавиться от нее методом — клин клином вышибают. Я же старалась забыть те проблемы, что остались за витринами клуба, за неоном и мерцанием огоньков, за шумом голосов, звуками музыки, за дежурными фразами случайных знакомых. Забыться и забыть, не думать, не выбирать, тем более сейчас, когда в дуэт вплелся третий голос, грозя образовать трио. А это было настолько возможно, что о невозможности и мечтать не приходилось.

Мне нравился Сергей, и искушенная братьями, я знала, что легко могу его взять. Но в моем сознании он обладал теми недосягаемыми достоинствами, что блазнится любой наивной дурочке, но именно поэтому такой, как я, не было места рядом.

Что было бы проще решить все проблемы разом, перехватив лозунг Ольги, и приобрести славный «клин» в виде хорошо спланированного поклонника? Такого пылкого, но не навязчивого, молодого, но перспективного, а еще лучше уже состоявшегося. Знающего себе цену, но не переоценивающего. Дальше по списку: формат — без предпочтений, статус — свободен или около того, интеллект чуть выше, чем у парнокопытных, опыт на стезе дипломата, щедрое сердце, нрав пластилина. И безграничная любовь к раритетным экземплярам свободных женщин с пепельными волосами, искрометным юмором да парочкой незначительных недостатков, таких, как болезнь Верльгофа, да два брата — любовника и третий — кандидат.

Объяви я это подруге, она бы долго думала, как можно найти подобный экземпляр, совмещающий, вернее, вмещающий в себя все эти пункты. Где сей дивный индивид может пастись в наше развращенное прелестями капиталистических отношений время?

Но нашелся же! Кирилл мне нравился все больше, и даже его бородка, которую я вначале знакомства мечтала срезать по самый подбородок, уже не раздражала. Наоборот, под воздействием винных коктейлей принялась очаровывать и казалась, не только уместной на его худой физиономии, но и незыблемой, неотъемлемой частью лицевой анатомии, как глаза, острый нос и полные губы. Впрочем, Вадим привлекал меня еще больше, но им всерьез занялась Оля, шаг за шагом приручая этого дикого мустанга к своим нежным, но твердым ручкам. Однако видела она не его, а Сергея, и именно его кормила с рук, гладила по гриве и пыталась накинуть узду. Я знала об этом и злилась, глядя, как она преуспевает. Мое раздражение росло и ширилось и уже касалось не только присутствующих, но в большей мере отсутствующих — братьев, особенно Алешу. Именно эту особенную злость на него я и не могла себе объяснить и аргументировать четко. Но наделила ею щедро.

Алеша вонзился в нашу компанию, как заноза под ноготь, в разгар веселья, как раз в тот неподходящий момент, когда третьему рядом с двумя делать нечего. Но он не церемонился — схватил меня за локти и потащил к выходу, даже не дав сказать слова на прощанье вожделенной «бородке». Парни дружно встали и изобразили композицию богатырей-защитников отечества из воинства Святославова, видимо, с передозировки коктейлями приняв оное за мою особу. Однако их пыл не простерся далее взглядов, так как Ольга не преминула озвучить персону, столь грубо нарушившую наше уединение и похитившую меня. Слово «брат» было произнесено с приличествующей случаю интонацией и произвело должное впечатление. Богатыри выдохнули набранный от возмущения в грудь воздух и превратились в потрепанного перса и изможденного сфинкса. Я захихикала и мгновенно надулась. Мимолетность рыцарских стремлений потрясла меня до негодования, и я пожелала высказаться на сей счет во всеуслышание. Но они услышали лишь первую фразу, остальное вылилось на голову Алеши.

Я верещала как мартышка, у которой отобрали банан. Брат молчал, стисну зубы и все пытался натянуть на меня куртку. В итоге, решив, что с него хватит концерта, подхватил меня под мышку, как папку с бумагами, и вынес вон. Я брыкалась до самой улицы и притихла, увидев мир под непривычным углом. Но, как только он вернулся в прежнее состояние, только прикрылся стеклом машины, я вновь вспомнила, что имею дар речи и массу претензий к родственнику. И понесла ту пьяную ахинею, что люди в таком состоянии воспринимают за гениальные изречения. Я не сдерживалась в выражениях и поведала ему, что он типичный травоядный, ведет себя соответственно статусу с грубой бесцеремонностью и, как положено оному, слишком недалек в своих стремлениях, и имеет лишь одну мысль на весь изгиб мозговых извилин…

Именно на этом я и потеряла свою мысль в лабиринте собственных извилин и попыталась ее найти. Алеша вздохнул в сотый раз, остановил машину и понес меня домой. Уже в ванне, полоская меня, как пододеяльник, изнутри и снаружи, высказал все, что думает о безумных эскападах современной молодежи. После литра кофе, влитого в меня насильно, я немного пришла в себя и начала что-то видеть, слышать, соображать. Пусть еще местами, но уже четко.

Взгляд брата вгонял меня в тоску, голос предвещал великое вселенское оледенение, будущее рисовалось в самых мрачных тонах.

Я задумалась и нашла выход — принялась огрызаться и винить Алешу во всех смертных грехах, начиная со времен Адама. Множила их легко и изящно, придумывая на ходу для успокоения собственной совести. А заодно поведала ему о своей негасимой любви к Кириллу и нашем совместном желании еще вчера официально узаконить отношения.

Все это произвело неизгладимое впечатление на брата — он рассердился, обиделся, возмутился и сгреб меня с дивана, насильно впихнув в одежду. И потащил с собой на работу. Его утомленный бессонной ночью рассудок был бессилен в борьбе с моим нигилизмом, но интеллект не подвел и выдал вердикт — пусть она побудет рядом, пока не придет в себя окончательно и не сможет адекватно воспринимать действительность.

На этой ноте он завел меня в пустую больничную палату, толкнул на кровать и заявил безапелляционным тоном, что в случае непослушания и моего явления в коридоре, он оставит меня здесь жить, причем в смирительной рубахе.

Я возмутилась до глубины души и запустила подушкой в закрывшуюся за ним дверь. Немного подумала, поплакала над свершенной несправедливостью и…заснула.

Проснулась я от громкоговорящих тараканов в моей голове. Они гудели, как рой рассерженных пчел, и бились в виски. Я открыла глаза и поняла, что это голоса не внутри, а вовне, за дверью, за стеной палаты.

Конечно, это было не первое мое знакомство с крепкими напитками заграничного производства, но подобной интенсивности их потребления организм еще не испытывал, и оттого бунтовал сверх меры. Состояние похмелья мне не понравилось и, глядя на себя в зеркало местного санузла, я решила от него поскорее избавиться. Двинулась на поиски Алеши, желая потребовать большую таблетку от всего разом: начиная с жуткого озноба и заканчивая не менее жуткой головной боли.

Но в коридоре бродили тучные стада будущих Чазовых и Амосовых, сквозь которую не представлялось возможным пробраться, а уж найти в ней брата или обычную медсестру — тем более. Видимо у студентов наметился период сдачи зачетов — они оккупировали все подоконники, сестринский стол и кучковались по периферии всего видимого помещения, преимущественно с озабоченными лицами и толстыми, внушающими трепет, томами академического направления. И каждый что-то говорил. Вместе получался дикий гам, буквально бьющий по моей многострадальной голове.

• Предыдущая
• 38/81
• Следующая