Банальная история - Витич Райдо - Страница 52

• Предыдущая
• 52/81
• Следующая

— Обычные. Ноги, руки, смазливые мордашки. Сережа, я не вижу повода к беспокойству. Аня хочет ребенка лет с восемнадцати. Это не та тема, на которую стоит обращать внимание. И потом, она вполне ясно дала мне понять, что расстанется с Олегом.

— Да не расстанется она с ним! Я ж тебе уже двадцать раз повторил — передумала!

— Уверен? Может, она только тебе так сказала? — пытливо прищурился мужчина.

Сергей нахмурился и потер шею, обдумывая услышанное. Это было похоже на правду, но в таком случае получалось, что Аня просто поиграла им, как мячиком, и откинула. Значит, она не любила его, не воспринимала всерьез? В это верить не хотелось. Да и не получалось. Она была искренней — он чувствовал это и душой, и разумом. Видел. Нет, с ним она не играла. А вот с Алешей — могла.

— Леша, мне все это не нравиться, — протянул он задумчиво, чем и насторожил брата. — Хочешь, верь, хочешь, дураком выставляй, но что-то происходит. И очень нехорошее….Они муж и жена. Они спят в одной постели и явно, не как монахи. Что из этого выйдет, предугадать не сложно.

"А вот тут ты не прав", — прищурился Алексей. И все же почувствовал в груди тревогу. Слова брата невольно разбудили давно уснувшие опасения. Ему вспомнился разговор, состоявшийся с Олегом, в этом же кабинете пять лет назад…..

— …Алексей Дмитриевич, я не понимаю вашего отношения ко мне. Чем я заслужил подобное?

— Ничем, в том-то и дело — ничем. Анечка наивна и чиста, ей неведома корысть, оттого она не видит ее в других. Но я смею вас заверить, она человек другого склада. И еще раз повторяю: вы Ане не пара. Поищите другую выгодную кандидатуру.

— Вы пытаетесь меня оскорбить? Не стоит. Это ваши измышления, и я к ним не имею ни малейшего отношения. Более того, хочу заметить, я не претендую на что-либо еще, кроме руки Ани. Я люблю ее, если вы знаете, что это такое, если можете понять.

— Ну-у, песня про любовь не нова. Мотив один и тот же на все времена, слова только разные…Разговор закончен, молодой человек. Вы свободны.

— Алексей Дмитриевич, вы не поняли…

— Это вы не поняли! — повысил голос Алексей, пресекая попытку оппонента вновь и вновь идти по одному и тому же маршруту разговора. — Вы значительно утомили меня за эти годы. Повторяю в последний раз — свадьбы не будет! Все! Если вы еще раз попытаетесь изнасиловать мой слух и разум своим нудением, мне придется применить грубую силу. Можете, конечно, не лишать себя, да и меня подобного удовольствия.

— Алексей Дмитриевич, я люблю Аню, а она меня! Вы не можете…

— Пошел вон! — бросил Шабурин, предостерегающе сверкнув глазами, и указал ладонью на выход. Олег чуть побледнел, но с места не сдвинулся и лишь упрямо уставился на него из-подлобья:

— Никуда я не уйду! Понимаю, для вас слова — не аргумент. Но я могу доказать, что действительно люблю вашу сестру.

Ладонь Алеши опустилась на поверхность стола, и он спросил с нескрываемым сарказмом:

— Вот как? И чем, позвольте спросить? Достанете ей звезду с неба?

— Нет. Я сделаю то, что вы тогда просили.

— Просил?

— Нет, говорили…неважно. Я сделаю это.

Алеша с минуту сверлил парня испытывающим взглядом и, наконец, кивнул:

— Вот когда сделаете, тогда и приходите. Поговорим, — согласился нехотя.

Через две недели Кустовский предоставил ему справку о проведенной стерилизации, подписанную довольно известным в своих кругах врачом — Геннадием Кимановым.

Взамен, Алеша дал ему согласие на брак с Аней….

Сейчас, видимо, заразившись волнением Сергея, он подумал — а если Киманов выдал фиктивную справку? Если Олег обманул его? С одной стороны — это вполне возможно, причем — легко и просто. С другой — за те пять лет, что они живут с Аней, сложности в сфере гинекологии не возникало.

Но опять же — данный факт мог говорить как за стерилизацию, так и за ее отсутствие, и точно ничего не доказывал.

— Сергей, я сегодня же поговорю с Аней, а завтра соберемся все вместе и обсудим, — уже совершенно серьезно, как и ожидалось Сергеем с самого начала, заверил Алеша. — А пока — иди отдыхай. Ты только с самолета? Как перелет?

— Как всегда, — глухо бросил тот, вставая. Ему действительно хотелось в душ и спать, в надежде, что когда он проснется, все вновь вернется на круги своя, и Аня скажет — да. И его метания по Москве не окажутся напрасными, а вот волнение и тревога — наоборот.

— Ладно, Леша, надеюсь, ты понял, что это не шутка. Займись, не откладывая, а то ведь… Не мне тебе объяснять.

Алеша внимательно посмотрел на него и кивнул.

В тишине больничной палаты слышался лишь мерный стук будильника. Круглое чудо почившей в бозе совдепии было одним из тех предметов, что я хранила и буду хранить даже в самом непрезентабельном виде. Не знаю точно, что меня греет в этих милых, но отживших свое еще в момент рождения безделушках? Наверное, атмосфера тех лет, что они впитали в себя, появившись в моей жизни. И стали уже не предметами — памятниками тем дням, мыслям и эмоциям, что я испытывала. Они вобрали их в себя и продолжают хранить. И тем греют мою душу, вызывая уютное чувство тепла и покоя в груди, щемящую нотку ностальгии.

В минуты печали, в часы грусти и сомнений я перебираю их, вдыхая запахи того времени, и словно, окунаюсь в марево долгих лет, что остались позади. Медленно, но верно в каждую пору души и тела проникает сладкий яд тех мыслей, чувств и ощущений. И я забываю причину тоски, и возрождаюсь вновь.

Каждый предмет, что хранит ящик моего стола — клад. Целая эпоха, в которой и смех и слезы, огорчения и радость беззаботного бытия, наивные мечты, глупые мысли и фантазии, трепет первых неосознанных стремлений.

Деревянный лаковый зайчик, маленький, как нэцкэ, но излучающий больше тепла и света, чем театральный софит. Копеечная цепочка, хранящая в каждом своем звене больше тайн и открытий, чем Джива вселенной. Дневник, первый, наивный и напыщенный. Записки озорной мартышки, тринадцати лет от роду, начитавшейся умных книжек и думающей, что что-то поняла, мыслит не хуже и чувствует не меньше. Глупость, сплетенная с гениальностью вязью детского почерка. До сих пор те страницы не могут их разделить…

Жаль, что сейчас у меня не было возможности перебрать мое «богатство», вновь насытиться энергией, почерпнуть силы, чтобы идти дальше по спирали из ниоткуда в никуда.

Наверное, они бы спасли меня от черной меланхолии, от ненависти к себе, от стыдных поступков и скорбных мыслей, атакующих меня, как войска Наполеона Москву. Неужели я сдамся?

Нет- нет — тикает будильник. Тик — так, нет-нет…

И я согласилась, поблагодарив взглядом доброго друга — не сдамся, ты прав.

И встала с постели, стряхивая оцепенение. Зашуршала пакетами уверенная, что Сергей обязательно вложил в передачу какую-нибудь особо стерилизующую мозговые извилины книжицу. Так и есть. Что ж, пару часов я буду жить в придуманном мире автора, потом возьму другую книгу, третью. И так до бесконечности, пока печаль не сгинет, пока мысли о Сергее не перестанут давить и мучить душу. Пока разум не начнет властвовать над чувствами.

— Что ты читаешь? — качнул головой Алеша, чтоб рассмотреть обложку, и присел на постель.

— Не одобряешь? — захлопнула я книжку.

— Да, нет, — он забрал томик и склонился, чтобы удостоить меня братского поцелуя. Слишком долгого и жадного для родственника. — Как дела?

Его ладонь укрыла мою щеку, согревая своим теплом, пальцы чуть скользили по коже — нежные, ласковые. А взгляд не просто нежит, топит в любви.

— Але-ешенька….

— Что-о-о, — протянул он, подразнивая, и улыбнулся. — Так, как дела?

— Врачам видней, — пожала я плечами.

— Да, — посерьезнел он. — Со Станиславом разговаривал. С завтрашнего дня придется тебе, Анечка, под капельницей полежать. Картина крови его не радует. И меня.

— Намекаешь, что закрыл меня надолго? Спасибо.

• Предыдущая
• 52/81
• Следующая