Банальная история - Витич Райдо - Страница 55
- Предыдущая
- 55/81
- Следующая
Алеша с каменным лицом застыл у подоконника и молча наблюдал метания зятя. У него возникал вполне естественный вопрос — если Олег сделал то, что должен был, что ж он так нервничает?
— Хорошо, успокойся. Сделал и сделал. Молодец, — ровным голосом сказал Алеша, старательно прикрывая маской равнодушия презрение к этому человечку — лжецу и параноику. Его белое от возмущения лицо, чуть трясущаяся нижняя губа и хаотичные жесты руками вызывали у мужчины чувство гадливости и не понимания — как он мог верить этому?! Как он мог допустить, чтобы Анечка жила с ним?!
Алексей развернулся и, не прощаясь, стремительно направился к выходу.
На душе было пасмурно и серо. Он не просто не верил Олегу, теперь он был почти уверен — Киманов дал фиктивную справку. Значит, Олег опасен для Ани. И был опасен все эти годы.
От одной этой мысли Алексей дрогнул и сжал кулаки — почему он не озаботился этим вопросом сразу, тогда, пять лет назад?
Он вышел на улицу и поежился — из-за его халатной доверчивости Анечка могла погибнуть. Как хорошо, что он успел, вернее — успеет — исправит ошибку.
Нужно собрать ребят и поставить их в известность, все обсудить, разработать оптимальный план действий. Четко распределить роли.
В конце концов, перемены коснутся каждого.
Жар души, навеянный любовью, словно ветер тлеющие угли, раздувает разлука и препятствия. Невозможно его затушить прохладой мудрых книг и заботами друзей, как невозможно заслонить образами близких и далеких. Его не залить вином, не утопить в чужих объятьях, не смыть рутиной бесконечных дел. Он так и будет тлеть, гореть и разгораться, поглощать в своей топке твою волю и разум, мысли и желания, все то, чем ты пытаешься его погасить, затопить. Он неразумен и принимает все это за топливо, с урчанием ест его, а вместе с ним и тебя, пожирая сначала изнутри, а потом снаружи. Но ты не замечаешь этого, как и не заметишь того, что уже сгорел…
И прежде чем ты это обнаружишь, ты упадешь в бездну необдуманных поступков, пройдешь по ее дну и обретешь ад, познаешь его истинную суть, еще не ступив за ту черту, что делит людей на живых и мертвых.
Я верила, что смогу потушить жар любви. И честно стремилась к этому. Хваталась за книги, пустые беседы и глупые сериалы, как иной погорелец за песок, лопату и огнетушитель.
И у меня получалось.
Почти получалось…
Сергей лег спать с мыслями об Ане. С ними же он и встал. Но спал ли? То ли бред, то ли явь — ускользающий образ любимой, манящий и желанный. Миг она была рядом, всего лишь на миг приоткрыла ему дверцу в другой мир и показала его.
В том мире была лишь ее любовь, радость и нежность, тихая, еле слышная нотка надежды на бесконечность звучала на его просторах. Нирвана. Вот как для него назывался тот мир.
Пусть он был там лишь миг, но — был. И познал его.
И был там с ней. Был самим собой, был любим и востребован.
Пусть то мгновенье ушло, но оно все же оставило свой отпечаток в душе, четкий след недавних радостей.
Память о нем и тот след, что остался, что-то сломали в Сергее, порвали, как струну на гитаре. То неосознанное и невысказанное, что еще держало его в своих четких в рамках, еще подчиняло ритму нормальной жизни, еще строило заслоны и плотины чувствам и привязанностям. Еще удерживало в рядах здравомыслящих людей.
Теперь его не было. Оно исчезло и забрало с собой того, вчерашнего, Сергея. А этот был, что новорожденный — слеп и глух, хоть слышал и видел. Но разве воспринимал?
Да, он был здесь, в мире жестких условий и четких уравнений, но жил уже там, откуда его гнали. В том мире, что показала ему Аня.
И только он ему был нужен. Только с ней, только для нее и ради нее.
Для того, чтобы вернуться, он готов был пойти на что угодно. И пошел от противного. Замкнулся, закрылся, отключил телефоны, в слепой уверенности, что только так он образумит любимую, вернет ее и себя, тот мир, что ждал их.
Стакан водки под пристальным взглядом сестры, смотрящей на него с огромной фотографии на стене, и вот он не так укоризнен, мир вокруг не так черен. На минуту. Пока жгучая жидкость падает в желудок, и ты ждешь, что она затуманит твой разум и окружающую действительность. Но туман начинает клубиться лишь в прошлом, в том, что осталось за спиной и травмирует душу. Туман не укрывает его, а лишь разбавляет, расчленяет на составные и выдает один за одним самые больные темы, самые тяжелые картинки. Все то, отчего ты безуспешно бежишь.
Еще стакан, еще, в слепой надежде добиться своего. И опять — ничего. Только Анины глаза становятся все печальней, а на душе все противней. И гаснет свет надежды, а в опустившемся на душу мраке живет лишь страх, обида и непонимание. Они множатся, растут и рвутся наружу горькими слезами и всхлипами отчаянья…
Сергей рухнул на диван и, уткнувшись лицом в Анин пеньюар, заплакал, как мальчишка.
И гладил немой атлас, хранящий ее аромат, словно кожу любимой.
И так заснул.
Олег злился. Я видела это по его лицу, судила по недовольным взглядам, что он бросал в мою сторону.
Я не понимала причины его не довольства и терялась в попытке найти ее. И начала обижаться. Мрачнея с каждой минутой, следила за его манипуляциями, за его нудной, методичной уборкой, что он затеял в моей палате.
Книга к книге, корешок к корешку, по цвету и формату. И в тумбочку. А средства гигиены из нее в санитарную комнату, а полотенце, тщательно свернутое и проверенное на наличие микробов методом придирчивого обнюхивания и осматривания, на спинку кровати. А вазу с цветами на середину стола. Точно на середину, чуть не сантиметр в сантиметр от края до края.
Наверное, Алеша прав — шевельнулась мысль. И как ей не шевельнуться, если Олег, как робот уборщик, с угрюмым выражением лица и в полном молчании бродит по палате, вот уже час как занимается уборкой. Даже не уборкой, а суетливой видимостью оной.
Я терялась в догадках и все больше зябла от скверных предположений из области психиатрии. Но иных причин столь странного поведения найти не могла, как не старалась. Список моих грехов за эти дни не увеличился, разве что немного разбух в плоскости мыслей. Но не на деле! В этом плане я была чиста и почти непорочна. Эти дни я вела себя, как не вела себя и в детстве — скромно и тихо. И не могла по другому. Не имела права, как будущая мать.
Тогда в чем дело? Чем недоволен Олег? Что опять не так? Что происходит?
Зачем он пришел?
Мое непонимание сменилось обидой. Она созрела для серьезной заявки. И мне стало все равно, чем занимается Олег, есть ли он вообще в помещении.
Я легла на кровать и, отвернувшись к стене, сделала вид, что заснула.
Пусть сомневается, сколько хочет. Пусть попытается разбудить. Пусть хоть симфонический оркестр для этого приводит в палату. Я все равно не проснусь. Видеть его не хочу, слова ему не скажу. Особенно про ребенка…
Как мы будем жить с ним дальше? Как жили? Говорить на разных языках, думать о разных вещах и мучиться в вечном непонимании? А может дело не в нем, во мне? Я слишком мнительная и чувствительна. Именно так сказала Оля. Именно так считает. А я просто чувствую себя белой мышкой, помещенной в одну клетку с серыми, живущей в стенах лаборатории по изготовлению универсального средства уничтожения. И не знаю, в кого я такая уродилась? Почему именно мне дано чувствовать малейшее движение души человека? Еще только оформляющиеся мысли, только зарождающиеся эмоции, чувства тайные, глубинные и скрытые от глаз посторонних. И все-таки не от меня.
Впрочем, некоторые эмоции невозможно не чувствовать. Например, такие, как у Олега сейчас. Я даже спиной ощущала его раздражительность, нервозность и… страх. Мне казалось — Олег вернулся. Тот, кому я верила, умер в новогоднюю ночь. И меня одолевала тоска, оттого, что это не так, оттого, что я ошиблась, а Алеша нет. Было очень неприятно от одной мысли, что все вернулось на круги своя. Мы вновь будем лгать, играть отведенные роли и ползти по инерции в заданном направлении, не замечая, что давно умерли друг для друга, давно не греем, не ждем, не любим. И прекрасно обойдемся друг без друга, стоит только попробовать.
- Предыдущая
- 55/81
- Следующая
