Имя - Война - Витич Райдо - Страница 20
- Предыдущая
- 20/41
- Следующая
И опять Александра в бок легонько локтем ткнул:
— Не спи.
Тот зевнул, глаза потер:
— Не сплю.
И опять кемарить.
— Саня, сейчас в колодец суну, чтобы очнулся.
— Фыр-р… Эх дали б мне суток двое спокойно поспать! — зевнул опять. — Давай хоть поговорим, что ли?
— Угу, а еще покурим, анекдоты потравим и к девушке на свидание сбегаем, «караульный».
— Ну, ладно тебе.
— Ох, и разгильдяй ты, как тебя из академии не погнали?
— Как и тебя, — хмыкнул. — Ты что думаешь, наши соединения далеко? Долго топать до них будем?
— Не знаю, а предполагать можно что угодно.
— Мне кажется, со дня на день наши придут, столкнемся в дороге. Лишь бы нас за фрицев не приняли.
— Там разберемся.
— Слушай, сегодня какое число? Все дни перепутались.
— Вроде двадцать пятое…Или двадцать шестое?…
Николай приподнялся: послышалось или нет?
Нет — тарахтение.
— Немцы!
С Дроздова мигом и сон и лень спали, встрепенулся и огородом к сараю, подъем объявлять. Санин в дом:
Рядовой посреди хаты сидел, курил. Девочки в углу играли, а Пелагея и Лена ужин готовили.
— Жихар — карту! — с места в карьер, потребовал мужчина.
Матвей табачным дымом подавился, Лена картошку из рук выронила, побледнела:
— Немцы?
— Быстро! Мы уходим, рядовой!
— Вот и идите, а он остается! — постановила Пелагея. Матвей суетясь кипу карт со стола взял, передал лейтенанту. Лена в сенки кинулась.
— Ты куда, оглашенная?! Не ходи! — крикнула женщина.
— Приглядите за ней, — бросил Николай и во двор с картами, запихивая их под гимнастерку. Время тратить, чтобы отбить у жены мужа для воинской службы не было.
Пелагея что было из пищи в первый попавшийся под руку мешок запихала, за ним выскочила, мужа в дом отталкивая:
— Сиди, сказала!
Бойцы уже построились.
— Цепью, огородами к лесу! — объявил Николай.
— Ну ты-то куда, дура! — гаркнула на Лену Пелагея, сунула Густолапову мешок с провизией и попыталась девушку задержать. Но та отмахнулась и за бойцами ринулась.
— Спасибо, хозяйка, — бросил Николай, глянул на мужчину, что за спиной женщины стоял и слов достойных для него не нашел. Молча ушел.
До леса лопухами и полем пара минут быстрым темпом, а там уже залегли. Солдаты смотрели, как немцы в деревню входят, Николай карты сортировал, выискивая обычную с планом местности. Саша на Антона смотрел, а тот на Лену, щерясь.
— С нами, значит?
Та бы ответила, да почудилось в голосе мужчины что-то противное и с толку сбило — промолчала. Дрозд Перемыста за ворот пиджака к себе подтянул, на ухо шепнул что-то и у того улыбочка мигом с губ слетела, взгляд растерянным и серьезным стал.
— Дурка, — бросил, но больше глаза о девушку не мозолил.
Николай карту наконец нашел, развернул, рассматривая, и губы поджал: до ближайшего населенного пункта киселя хлебать и хлебать. И дилемма — Пинск или Барановичи? Отряд на развилке в аккурат находится — что туда, что сюда — одинаково. Эх, знать бы еще, где регулярные части стоят, в каком из означенных на карте населенных пунктов.
А по деревне уже фрицы маршировали, в дома как к себе заходили. Жителей со дворов выгоняли к сельсовету. И тихо было, ни одного вскрика, слова — только гортанная речь да стрекот моторов мотоциклов.
Странно это.
— Не рано ли мы ушли? — протянул Васечкин.
— Если бы нас нашли, было бы плохо всей деревне, а так может обойтись. К чему жителей, не оказавших сопротивление давить, — сказал рядовой Полунин.
— Так-то оно так, за укрывательство сбежавших военнопленных понятно бузу бы устроили, только чего они всех к сельсовету сгоняют?
— Новый порядок, наверное, объявят, — предположил Иван Летунов.
— Угу, и декларацию о правах зачитают, — хмыкнул Саша и на друга прищурился. — Глянем, чего они там затеяли?
Николай оглядел местность: справа можно незаметно переместиться и оказаться на пригорке, откуда небольшая площадь перед сельсоветом, как раз как на ладони. Смысла в передислокации он не видел, но с другой стороны, отчего бы не узнать, что происходит в деревне? Информация лишней не бывает.
Решено.
— По одному, вон на тот пригорок, — приказал. И перехватил Лену, что вперед солдат полезла:
— Какого ж ты?…
И смолк — взгляд у девушки тоскливый и сумрачный. Пенять бесполезно.
Подтолкнул за рядовым Лучинным, сам цепь замкнул.
На новом месте почти всю деревню видно.
— Как в кинотеатре, — сказал рядовой Голушко и брови кустистые на переносице свел, пытаясь услышать, что там офицерский чин балаболит.
Начищенный, аккуратненький, в блестящем плаще стоял тот, ноги расставив и руки за спиной сложив. Толпу сельчан рассматривал через пенсне. Бабы, дети, парни, старики жались друг к другу, окруженные фрицами, молчали.
— … доблестный, победоносный немецкий армий, — втирал крепыш переводчик, более блеклый, но не менее внушительный, чем стоящий рядом офицер. — Принес вам свобода! Вы есть немецкий подданный! Советский режим рухнуть!
— Эк его разбирает, — не сдержавшись, фыркнул Полунин.
— Тихо…
— … доблестный войска немецкий армий взяли Минск, Киев, Ригу, Ленинград, бомбить Москва и маршировать Красный площать! Сталин капут! Вы дольжен помогать нам, как мы есть ваш освободитель! Официры, коммунисты, красноармейци есть?!
Толпа молчала.
— Москву бомбили? — глаза Лучина стали огромными.
— Гомель, Минск их? — переглянулся с Густолаповым Полунин.
— Киев? — побледнел Голушко.
— Верьте больше! — шикнул на него Дроздов.
У Лены сердце сжалось — неужели правда? На Николая глянула — тот головой качнул: не правда. И поверилось, хоть и понимала — не может он знать.
— … Кто есть желать служить наш доблестный армий?! — разнеслось над деревней. И опять тишина.
— Ты! — ткнул пальцем в толпу немец. Автоматчики живо вытолкали к нему Жихара, отпихивая вцепившиеся в него руки сельчан. — Господин официр назначать тебя свой помощник! Ты отвечать за порядок в деревня перед немецкий власть!
Матвей мялся, косясь на жену в толпе, а та изваянием стояла, дочек обнимала — даже с пригорка видно было ее осанистую фигуру.
— Кто есть твой деревня коммунист?!
— Так никого, товарищ…
Хлесткая пощечина заставила его смолкнуть.
— Товарищ волк тебе Тамбов! Тут есть господа!
Матвей пролепетал что-то, склоняя голову.
— Надо было его грохнуть! — сжал кулак Гурьянов. — Дезертир — перебежчик!
— Помолчи ты, — шикнул Густолапов. — Не слышно же ничего!
Немец что-то втолковывал Жихару, поглядывая сверху вниз на согнутую голову, а в это время из-за избы слева показались фрицы. Они тащили перевязанного бойца, подпихивая его стволами винтовок. Следом вели фельдшерицу, растрепанную, испуганную.
— Янис! — пискнула Лена и зажала рот, чтобы не закричать.
— Ничего не будет, — беспечно заявил Антон. Солдаты глянули на него, предлагая заткнуться. Николай напрягся: у него не было сомнений, что Лапалыса ждет что-то скверное. Судя по бесцеремонному отношению к нему, конвенция о ненападении на раненных, немцами была похерена. Но то, что было дальше, Санин все-таки не ожидал.
Парня поставили перед толпой на колени перед офицером и… застрелили. Просто и без затей — одиночным выстрелом в затылок. Не демонстративно — чуть лениво, обыденно. Так уток по осени отстреливают…
Николай лицом в траву уткнулся, зубы сжал: нельзя было Яниса оставлять, нельзя было без боя уходить.
На нем теперь смерть рядового. Он виноват — не отмыться.
— Так будет каждый, кто против немецкий порядок! — объявил переводчик.
Грохнул еще один выстрел — упала фельдшерица.
Кто-то вскрикнул, запричитал.
— Так будет каждый, кто помогать Зоветам! Кто укрывать коммунист, солдат — расстрель! Кто пособник Кр-расный армий — расстрел! Саботаж — расстрель! Подрыв порядок, сопротивление — расстрел! За каждый наш убитый зольдат — пять ваших! Кто ни ез-сть с нами, тот ез-сть против, тот есть враг! Расстрель!
- Предыдущая
- 20/41
- Следующая