Игры с призраком. Кон второй. - Витич Райдо - Страница 14

— А где Сазар? И Радомира не вижу, — нахмурилась сильней, сердце екнуло, чуя плохое.

— Полегли. Почитай треть наших степняки положили, — буркнул Миролюб.

Халена застыла, прикрыла глаза ладонями: и запрыгали в памяти картинки недавней сечи — немудрено, что почти половину потеряли.

— Вечером тризна будет, — добавил Гневомир спокойно. Халена на него уставилась: тебе все равно, что твои товарищи погибли? Правда — все равно.

— Сегодня они, завтра мы, — пояснил Миролюб, понимая состояние девушки. — Знатные воины, знатно почили. В чести. Не жалься, нечего жалеть. Жизнь на то и дана, чтоб было за что ее терять.

Халена подумала, кивнула вяло, да хлеб взялась доедать: пожалуй, лучше эпитафии не придумать. А и погибла б она — разве о том пожалела? Нет — пожалела б, что лишь один раз умереть может. А за что — есть и триста раз умереть.

Смерть воина в честной сече.

Жизнь воина в доброй памяти.

Вечером во дворе поминальный стол накрыли. На костры погребальные смотреть, товарищей убитых провожать в чертоги мирянских да Полянических Богов, Халена не пошла — больно. Да и живы они для нее — воины, други. Пока мертвыми не видела, тела огню отданные — казалось, уехали товарищи или ратиться ушли за лес, за Белынь. И вернутся обязательно — настанет срок, встретятся.

Горько терять, но война есть война.

За столом тихо было: не галдели — чинно рассаживались дружники, брагу пили молча, ели степенно.

Халена мясо ела, а брагу пить остерегалась — больно она у поляничей ядреная, не то что медовуха мирян, и пьется-то, что квас. Кружку выпила — в голове зашумело. На чем настаивают? На пчелином улье, что ли?

Малик сидел во главе стола, поглядывал на девушку, словно сказать что хотел да не решался. А может Лютабор мешал, что меж ними сидел? Но вот тот встал, князя поблагодарил и ушел, а на его место женщина села, да такая красивая, что Халена залюбовалась: на голове обод с каменьями, волосы русые по плечам косами стелятся, глаза синие, ласковые, на щеках румянец, ямочки, улыбка смущенная, нежная. Прильнула женщина к Малику, на воительницу косясь.

— Жена моя, Лебедица, — представил ее Малик, и по голосу, по взгляду ясно — любит жену.

— Долгих вам лет и счастья, — кивнула Халена с пониманием.

— Я вам в тереме постелила, — тихо молвила Лебедица. А голос действительно, что пух лебяжий. Не зря имя женщине дали.

— Зачем трудились? Я лучше на улице, как все.

— Да ладно ли богине-воительнице с ратными людьми, мужами во дворе почивать?

— Не противься, Лебедица, сказано во дворе, знать так и будет, — похлопал жену по руке Малик. — Оно, и правду сказать, душно в тереме-то. Ты поди, ляг, умаялась небось. Тяжел день был.

— Что ты? Тебя пожду.

— Иди, надо мне с Халеной Солнцеяровной поглаголить.

Женщина кивнула: хорошо. И к девушке качнулась, в глаза заглянула:

— Правду сказать, не обманула молва: не одному мужу краса твоя глаза застить будет. Сватов жди, Халена дщерь Солнцеярова, великих, от мужей знатных, именитых, княжьего рода.

— Вы дочь Ханги? — насторожилась девушка.

— Вещунья она, — ответил Малик за жену.

— Тогда знать должны, что свататься ко мне дело пустое.

— Знаю, — опечалилась отчего-то. — Только Мирославу ты пара, иной ему не сыскать.

У Халены брови вверх взметнулись. Гневомир, услыхав про князя, крякнул досадливо, а Миролюб тяжко вздохнул, за брагой потянулся.

— Прости, Лебедица, но слишком честь велика. Да есть у меня тот, о ком сердце болит, к кому душа рвется.

Женщина промолчала, лишь головой качнула, отводя печальный взгляд:

— Пойду, — и ушла.

Малик к Халене качнулся:

— Горузд сказывал, поутру домой двинетесь?

— Значит двинемся.

— Просьба у меня будет: возьми гонца с собой поклон Мирославу бить.

— Почему нет? А в чем поклон и почему мне о гонце говоришь? Лютабор за старшего.

— Он сказывал, как ты решишь.

Халена бровь выгнула: здрасте! Начальницу нашли!

— Я не против.

Малик довольно улыбнулся, браги из кувшина себе и ей плеснул:

— Благодарствую.

— А в чем просьба? — не поняла Халена.

Малик кружку обратно на стол поставил, вздохнул:

— Слух пошел — степняки лишь начало. Дале боле будет. По всем украинам всполохи. Лютичи в набег пошли.

Мужчины дружно головы в сторону князя повернули. Гневомир про мясо забыл, Миролюб про брагу.

— По всем землям сеча будет. Сговор у лютечей с росками. Те до урочища уже всех потеснили… Не выстоять нам. Я князю служить готов как простой гридень, лишь бы род поляничей сохранить. Да, многие идут у Мирослава правды искать. Всем уже ведомо — сила за ним, раз сами Боги ему бережу дали. Тебя, Халена Солнцеяровна.

— Приехали, — кивнула девушка. — Я что, вымпел?

Князь моргнул недоуменно — что сказала?

— Ладно, — рукой махнула. — Как Мирослав скажет, так и будет. А я за слияние двух племен, и трех, и десятка. Одним не выстоять, в этом ты прав князь, а что главенство свое Мирославу передаешь ради сохранения людей. Благородный поступок — поклон тебе за него. Что в моих силах будет — сделаю, помогу.

Малик заулыбался:

— Благодарствую, Халена Солнцеяровна, славная богиня-воительница, — поднял кружку.

Девушка поморщилась:

— А нельзя без патетики? И вообще, спать пора…

Легла она на лавке под навесом, под голову куртку бросив. В паре бегов от нее побратимы развалились.

— Защитники, — хмыкнула и к бревенчатой стене отвернулась. Да тут же и заснула. А парни еще долго маялись, ворочались, вздыхая.

— Слышь, Гневомир, а ежели вправду Мирослав Халену сосватает? — выдохнул Миролюб в небо, усыпанное звездами, глядя.

Тот долго молчал и выдал наконец:

— О другом печалюсь: лихо грядет. Лютичи беспонталычны да злы, что осы, а роски хитры да осторожны. Ежели вместе встанут — большая беда во весь мир настанет. А Халене поперед всех достанет.

— Почто ей-то? — приподнялся на локте парень, в лицо товарища заглядывая.

— А ты сам мерекай: слух о ней ужо за Белынь ушел. Князья, о том прознав, к Мирославу потянулись. Гнедко баял, сбираются у Любодара, то один, то другой, гонца шлет. Знать всем Халена наша надобна. Как бы не удумали веред учинить, не один, так другой. Засылов лютичей и ранее отлавливали, а ноне ежели роски за дело примутся — не уследим. Слышал, что она баяла? Пока вместе — сила. А вместе — с ней. Знать, много ума имать не надобно, чтоб понять — ее первой и будут убирать. Чтоб аймаки, значит, в сговор не вошли.

Миролюб лег на место, задумался:

— Бережить нужно шибче, — сделал вывод.

— Угу, убережешь ее! Горяча, что кострище, и норов, что у необъезженной кобылки! Только и гляди, чего еще удумает да утворит. В сечу поперед гридней лезет!

— На то она и рожена…

— Как рожена, так могёт быть и положена! Не-е, пущай бы ее Мирослав сосватал. В тереме бы сидела…

— Угу, — хмыкнул Миролюб насмешливо.

— А чего? Пущай так, а то узрят ее князья и ужо без лютечей сечу устроят.

— Гром… — простонала девушка во сне. Парни дружно приподнялись, прислушались и вновь легли.

— Спи! — буркнул Миролюб недовольно. — Ишь, мелит незнамо что! Спокою нет!

— Ты мне?!

— Спи говорю, балаблка. `Мне', `тебе'.

— Энто я балаболка?! Аюкла!

— Погудала!

— Тьфу на тя!

— И на тя тьфу!

— А ну, хорош лаяться! — прикрикнул на дружников кто-то из своих. Парни смолкли, повернувшись друг к другу спиной, обиженно засопели.

Глава 5

Утром чуть рассветало, дружники в путь засобирались. Халена на лавке сидела, хмуро на товарищей поглядывая. На душе муторно, темно: то ли не выспалась Солнцеяровна, то ли плечо болит, то ли не с той ноги встала.

Мужики косились на нее, но подходить да выспрашивать остерегались — больно вид неподступный, в лоб бы не заработать словом или делом — с нее станется.