Погнали - Хелл Ричард - Страница 18

• Предыдущая
• 18/43
• Следующая

Улицы влажно искрятся. Меня периодически пробивает на измену. Приступы кратковременной паранойи — безотчетный страх обнаружить себя. Но я понимаю, что это глупо, и страх отступает. Через пару кварталов до меня вдруг доходит, что я заблудился, но я не особо тревожусь, я знаю: все кончается там, где оно начиналось. Но все равно я себя чувствую слишком огромным для этих улиц. Другие прохожие — у каждого в голове свои сложные построения из побуждений и целей, — таят в себе смутную угрозу, и приходится тратить силы, чтобы отслеживать их намерения. Удивительно, сколько всего можно узнать только по одному мимолетному взгляду — какая глубинная психология заключена в лице, в позе, в одежде («Из какой вы страны?» О, нет. Заберите меня домой.), — но когда ты один среди них, это уже чересчур.

Захожу в «Мистер Донат» и беру себе кофе и пончик с медом. Очень по-американски. Один, за стойкой, в чужом незнакомом городе. Перед тобой — белая чашка с дымящимся кофе и блюдце с двумя зелеными полосочками по краю, а на блюдце — медовый пончик на бумажной салфетке. И все такое яркое. А сам ты уторчен по самое нехочу. У нас еще говорят: «скручен проволочкой». Скручен проволочкой! Она скрутила меня проволокой! Смеюсь вслух и громко. И как же мне раньше в голову не приходило?! Я даже не сомневаюсь, что сама Катя давно оценила прикол. Да, забавно. Поразительно просто, как часто мы не замечаем вполне очевидных вещей. Может быть, истина как раз в том, чего мы не замечаем, в упор не видим? Может быть, все усилия видеть и говорить правду обречены изначально, потому что правда всегда невидима — она есть, и она всегда рядом, просто мы ее не замечаем. Типа как человек не может увидеть свои глаза. Ты ищешь, ищешь и ищешь, а правду, по определению, найти нельзя. Ты ее не видишь и не можешь увидеть, потому что ты и есть правда. «Привычки внимания есть рефлексы совокупного характера индивида». А можно, вообще, заметить собственные привычки внимания? Если делать заметки, писать, то можно. А на самом глубинном уровне? Как говорится, уже без разницы. В этом-то все и дело. Это как в дзене. Истина — не в напряженной погоне за истиной, истина — в неделании. Истина в том, чтобы просто быть. Без напряжения и без усилий. Черт, получается, тут и думать особенно не о чем, а я люблю обстоятельно поразмыслить.

Внутри опять шевельнулся страх. Страх, что я снова выпал из реальности; что я где-то вовне, выступаю с очередным несмешным номером, тасую карты воображения, пытаясь показывать фокусы, а там, внутри, где настоящая жизни и реальные люди, происходит все по-настоящему важное, потому что все это делается с чистыми помыслами… с помыслами чистоты… с чистотой помыслов… кажется, я начинаю бредить.

Ладно, забей. Вот он я, здесь, с чашкой кофе. И вместе мы — сила.

Нахожу телефон-автомат и вызываю такси, чтобы меня отвезли в мотель.

Вхожу в номер. Крисса сидит у себя на кровати и надписывает открытки. Телевизор включен, но без звука. Я тоже включен. Все вокруг — включено. В комнате сумрачно, горит только лампа у кровати Криссы, и Крисса сидит в пятне света в своих ярких одеждах — единственная раскрашенная фигура среди черно-белого окружения. В голове у меня все гудит и звенит. Крисса похожа на старинную картину. Я бы назвал ее: «Та, кто творит любовь». Я опять вспоминаю ту первую ночь, которую мы провели вместе — на ней тогда была белая мужская рубашка.

— Крисса, там, на улице, так хорошо.

— Да, город красивый.

— У меня для тебя сюрприз. — Запускаю руку в карман и достаю пакетик со спидом.

— Это что?

— Это спид — метедрин.

— Где достал?

— У одного знакомого. Ты когда-нибудь пробовала эту штуку?

— Нет.

— Тебе обязательно надо попробовать. Тебе понравится. Это стимулятор, и…

— Я знаю, что это такое

— Хочешь попробовать?

— Может быть.

— Тебе понравится, раз тебе нравится кокаин. Действие очень похоже, только спид круче вставляет и дольше не отпускает. Ты себя чувствуешь великолепно, и мозги начинают работать на полную мощность. В общем, хорошая штука.

Сажусь к себе на кровать, прямо напротив Криссы. Открываю ящик в тумбочке, смотрю, что там есть, и достаю открытку с картой Сан-Франциско. Высыпаю на нее немного спида и делаю из него дорожку книжечкой отрывных спичек.

Похоже, Крисса и вправду решила принять. И от этого мне хорошо и радостно.

Я смотрю на нее, и меня вдруг накрывает знакомое ощущение — я чувствую всех наркоманов Америки, которые вставляются в эту минуту. Наш тихий полутемный номер соединяется с другими такими же номерами в других мотелях — как один из бесчисленных срезов прозрачных реальностей, пронзенных насквозь светом сияющей наркоты, — в маленьких ледяных укрытиях, в сказочных домиках посреди леса, глубоко в сонном сумраке и пустоте континента. Да. Пройдите, пожалуйста, на посадку. ВОВНЕ: стрелочка в ту сторону. Моя прекрасная, моя кошмарная семья, мои сородичи и меценаты.

Я смотрю на нее, и мне трогательно до слез. Как будто она сладко спит, а я украдкой за ней наблюдаю. Как будто я — добрый Боженька. Она втягивает порошок сначала одной ноздрей, потом — другой. Я, словно Будда, весь преисполнен сочувствия, и светлой печали, и усталой, растраченной понапрасну любви — к себе, к ней, ко всем людям.

Я не хочу прятаться в ванной, чтобы вставиться очередной дозой. Не хочу и не прячусь. Выкладываю все свои новые причиндалы на маленький столик перед телевизором, готовлю дозу и втираю себе по полной. Крисса сто раз это видела: как я ширяюсь. Вроде бы однообразно и буднично, но в то же время — и сексуально, как легкий флирт, на который тебе отвечают таким же флиртом, хотя я понятия не имею, что она думает по этому поводу. Я возвращаюсь к себе на кровать.

— Крисса, я включу звук, ага? На пару минут. — Меня привлекло происходящее на экране.

— Включай.

Это ток-шоу с самым противным ведущим из всех ведущих ток-шоу. Сегодняшний гость — один комедийный актер, самый противный из всех комедийных актеров. Я даже не знаю, кто из двоих объективно противнее. Так что мне интересно послушать, о чем они говорят. Ведущий сегодняшней передачи — бывший третьеразрядный эстрадный певец по имени Мел Фарнум. Его основная аудитория — дамы в годах с увядающей дряблой кожей и при избытке свободного времени. Гостя зовут Пит Винтон; этот лысеющий, круглолицый живчик играет главу большой дружной семьи, где двенадцать детей, в своем популярном еженедельном телешоу. Пит рассказывает случай из собственной жизни.

— Мне тогда было всего-то тринадцать лет, Мел, но там было написано, на афише, что это зрелище познавательное и для общего развития даже необходимое. Мы в свои тринадцать лет были гораздо моложе теперешних тринадцатилетних, правда? Тогда время было другое. Да, я знаю, ты тогда был совсем сопляком, и еще даже не сделал свои первые девятьсот триллионов. В общем, там было написано, на афише: «Наполовину мужчина — наполовину женщина. Крис и Кристина». Такими большими красными буквами. Мне было страсть как любопытно… но и боязно тоже. Но я все же набрался смелости. Меня пропустили. Это был кинотеатр, но в те время в кинотеатрах не только кино показывали — на самом деле, Мел, у тебя бы здорово получилось выступить на пару с Джоджо Двуглавым Псом… В общем, в зале нас было человек тридцать. На сцену вышел мужчина в заляпанном лабораторном халате, прочитал нам серьезную лекцию о мутациях человеческого организма и о гермафродитах в истории и объявил, что сейчас выступит Мел Фарнум. Шутка, Мел. Он показал нам брошюрку, которую продавали в фойе. С описанием этого медицинского казуса… Потом вышла такая румяная пышечка, со строгим лицом. В форме медицинской сестры. Она раздвинула занавеску на проволоке, натянутой вдоль центрального прохода. Получилось, что занавеска разделила зал на две половины. Мужчина на сцене — он назвался профессором, — объяснил, что это сделано из соображений приличия. Пусть леди и джентльмены сядут раздельно. На самом деле, в зале не было ни одной женщины, но подобные приготовления нагнетали атмосферу таинственности, и мне было очень волнительно. Да и не мне одному.

• Предыдущая
• 18/43
• Следующая