Зимняя сказка - Хелприн Марк - Страница 106
- Предыдущая
- 106/140
- Следующая
– Вы забываете о банкирах. Они откажутся оформлять наши долговые обязательства, ведь вы их уже прокляли!
– Разве они этого не заслуживают? Они сосут кровь из простого народа. Я прокляну их еще не раз!
– Вы поступаете как истинный популист. Народ обожает политиков, которые критикуют банкиров. Главное, не заходить слишком далеко.
– Вы назвали меня популистом? Эти жалкие и алчные слепни, готовые душу продать за ковры и цветные телевизоры, достойны своей участи! Не будь их, не было бы и банкиров!
Руководитель предвыборного штаба принялся нервно постукивать пальцами по фляжке, висевшей у него на поясе.
– Если я правильно понимаю, вы хотите подвергнуть остракизму и господина Бинки?
– Разве он этого не заслуживает?
– Крейг Бинки – ваш главный спонсор.
– Вы его переоцениваете.
– Господин де Пинто, так вы потеряете всех своих избирателей!
– Вы ошибаетесь. Они проголосуют за меня уже потому, что я говорю им правду!
– Но ведь это не так! Вы иногда лжете!
– Я этого не скрываю! Они понимают, что истина и ложь мало чем отличаются друг от друга. Я лгу единственно из сострадания, и они это понимают! Они считают, что я один из них, и это действительно так! Время покажет, кто из нас прав!
– Ладно-ладно, – поспешил согласиться руководитель предвыборного штаба. – Не будем вдаваться в философию. Мне хотелось бы обсудить с вами один вполне конкретный вопрос.
– Какой именно?
– Вашу следующую встречу с избирателями.
– Что вам в ней не нравится?
– Кто проводит такие встречи на рассвете да еще в Монастыре?! Цель любого политического митинга состоит в привлечении как можно большего количества людей, которых могли бы заснять телерепортеры. В такое время и в такую погоду вы не соберете и дюжины слушателей! Почему бы нам не провести эту встречу днем где-нибудь на Центральном вокзале или в Фойблс-Парк?
– Видите ли, в чем дело, – сказал Прегер, устало вздыхая. – Всего, как известно, предусмотреть невозможно…
– К тому же у вас заявлено всего три митинга! Их должно быть куда больше!
– Нет. Я ненавижу митинги. Если я и испытываю к чему-то отвращение, так это к людским толпам.
Руководитель предвыборного штаба залился горькими слезами, Прегер же, потеряв к нему всяческий интерес, довольно откинулся на спинку стула, который был единственным предметом обстановки во всем штабе. Прегер никак не мог решить, стоит ли ему устанавливать здесь телефон. Он нисколько не сомневался в своей победе. Проходи выборы где-нибудь в Чикаго, Майами или Бостоне, он мог бы и проиграть. Нью-Йорк же походил на укушенную пчелой лошадь, которая неслась вперед не разбирая дороги. Единственное, что оставалось сделать Прегеру в этой ситуации, так это бежать вслед за ней.
Он появился возле монастырских стен на рассвете и с полчаса молча следил за тем, как оживает река и как поднявшееся из-за горизонта солнце растапливает появившиеся возле берегов прозрачные льдинки. Активность избирателей оставляла желать лучшего. Он не видел рядом с собой не только зевак или репортеров, но и своих помощников и секретарей. Утро выдалось настолько холодным, что попрятались даже обычные для парка Форт-Трайон белки, голуби и политически активные полевки, присутствие которых позволило бы Крейгу Бинки написать о посещении митинга «дамами, одетыми в роскошные меха».
Решив не мерзнуть зря, Прегер начал блистательную речь, посвященную анализу обширного круга политических проблем. Любой слушатель сполна оценил бы политический, хозяйственный и технический гений де Пинто и наверняка решил бы отдать за него свой голос. Речь эта понравилась бы не только простым людям, но также банкирам и крупным торговцам недвижимостью. Его предвыборная программа поражала ясностью, тем более что на сей раз он мало говорил о зиме и о грядущем Армагеддоне.
Речь его все-таки сорвала аплодисменты. Он увидел стоявшего неподалеку лысеющего человека со старомодными усами, который показался де Пинто похожим на дежурного механика и действительно являлся таковым. Прегер решил, что тот пришел в парк выгуливать свою собаку.
– У меня нет собаки, – покачал головой Питер Лейк. – В любом случае, я не привел бы ее сюда в такое холодное утро. Я пришел на встречу с вами.
– Вы серьезно? – изумился Прегер.
– Еще бы не серьезно. Больше всего мне понравилась та часть вашей речи, которая была посвящена зиме. Правда это или нет, не так уж и важно. Спросите у любого человека, правдива ли музыка, и он не сможет дать вам внятного ответа, и тем не менее он ей верит, верно? Во всяком случае, я сам ей верю или, вернее, когда-то верил. В последнее время мое сознание начало проясняться… Я слушал, как кто-то играл на фортепьяно. Вы понимаете, о чем я?
– Честно говоря, нет.
– Эти звуки, долетающие до меня из далекого прошлого, кажутся мне светом, способным рассеять мрак настоящего. Я не помню ничего, только эти удивительные звуки. Я очень рад тому, что, кроме вас, здесь никого нет, сэр. О подобных вещах говорить очень сложно. Но за эту неделю мне удалось многое вспомнить, именно поэтому я сейчас и испытываю такое волнение. Простите меня за вопрос… Вы один из нас?
– Вы хотите узнать, масон ли я? – изумился де Прегер. – Нет. К масонам я не имею никакого отношения.
– Вы меня неправильно поняли, – покачал головой Питер Лейк. – Я говорю о куда более важной вещи.
– Я не гей.
– Что вы, сэр. Меня такие вещи вообще не интересуют.
– Тогда что же вы имеете в виду?
– Откуда вы родом? – спросил Питер Лейк, глядя в глаза де Пинто.
– Я родился и вырос в Бруклине.
– В каком веке?
– Конечно же в этом!
– Вы уверены? А вот я не уверен! Вы говорили о грядущей зиме, но подобное уже случалось в прошлом, и я тому свидетель!
– Я…
Питер Лейк предупреждающе поднял руку.
– Вы только не переживайте. Все в порядке. Я проголосовал бы за вас, да вот только они вряд ли включат меня в избирательные списки. Я зарегистрируюсь в Файв-Пойнтс и проголосую за вас двенадцать раз. Я очень вам благодарен. Как только вы заговорили о зиме, я услышал звуки фортепьяно и почувствовал, что прошлое стало оживать. Вы меня здорово выручили.
– И что же это за музыка?
– Чего не знаю, того не знаю…
– А кто ее исполнял?
– Тоже не знаю, но делала она это мастерски!
Одинокие люди порой обладают совершенно необъяснимым энтузиазмом. Когда что-то смешит их, заразительность и продолжительность их смеха позволяют судить о мере их одиночества. Если же их трогает какое-то чувство, оно как строка из лонгфелловской «Скачки Пола Ривира» тут же пробуждает все силы их души. Госпожа Геймли провела в одиночестве несколько лет. Когда она увидела перед собой свою дочь вместе с ее мужем и детьми (которые тем самым доводились ближайшими родственниками и ей), она не смогла удержаться от слез.
Вирджиния обняла свою маму и тоже заплакала, после чего, подобно голодным котятам, захныкали и ее дети. Сцена эта не оставила равнодушным и Хардести. Он вспомнил своих покойных родителей и почувствовал, как на его глаза сами собой навернулись слезы.
Глаза его успели стать сухими, а рыдания воссоединенной семьи все продолжались. После того как часы пробили четверть, плач только усилился. Хардести принялся нервно расхаживать по комнате и, внезапно подойдя к Вирджинии, поцеловал ее в щеку столь нежно, что госпожа Геймли на какое-то время лишилась от восторга дара речи.
Дети, мечтавшие увидеть озеро Кохирайс при свете дня, в эту ночь так и не уснули. Озеро оказалось куда прекраснее и куда величественнее, чем они ожидали. Хардести быстро освоил буер. Теперь по утрам они грузили провиант и одеяла на «Катерину» (так назывался самый тихоходный и самый вместительный буер) и отправлялись в новые путешествия по бескрайним озерным просторам. Дети изумленно взирали на синь небес и ровную, словно зеркало, гладь озера, над которой вилась похожая на поверженный наземь стяг поземка.
- Предыдущая
- 106/140
- Следующая
