Иметь и не иметь - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 13

• Предыдущая
• 13/38
• Следующая

Он повернул левый рычаг, и лодка, покачиваясь в начавшемся приливе, вышла из зарослей. Моторы работали бесперебойно. Лодка капитана Уилли была уже мили за две, на пути к Бока-Гранде. Пожалуй, прилив такой, что можно уже пройти в озера, подумал Гарри.

Он повернул правый рычаг, открыл регулирующий клапан, и моторы заревели. Он почувствовал, как нос лодки приподнялся, и зеленые манглии быстро заскользили мимо, когда винт стал засасывать воду из-под корней. Может быть, все-таки не заберут лодку, подумал он. Может быть, все-таки мне вылечат руку. Кто мог знать, что они там вдруг поднимут стрельбу, после того как мы полгода свободно ездили туда и обратно. Вот вам кубинцы. Кто-то кому-то не заплатил, а в вас стреляют. Вот такие они, кубинцы.

– Эй, Уэсли, – сказал он, оглядываясь на негра, который лежал на том же месте, укрытый одеялом. – Как ты себя чувствуешь?

– Господи, – сказал Уэсли. – Хуже быть не может.

– Будет еще хуже, когда доктор станет зондировать рану, – ответил ему Гарри.

– Вы не человек, – сказал негр. – В вас ничего человеческого нет.

Старик Уилли не подкачает, думал Гарри. Никогда не подкачает старик Уилли. Это правильно, что мы поехали, вместо того чтобы ждать. Глупо было ждать. Меня так мутило и так кружилась голова, что я совсем сбился с толку.

Впереди уже видны были белые стены отеля «Ла-Конча», радиомачты и городские дома. Виден был паром у дока Трумбо, который ему придется обойти, чтобы попасть в Гаррисон-Байт. Старый Уилли не подкачает, думал он. Задаст им перцу. Что это за птицы у него на лодке? Черт возьми, мне и сейчас здорово скверно. У меня здорово голова кружится. Это хорошо, что мы поехали. Это хорошо, что мы не ждали.

– Мистер Гарри, – сказал негр. – Вы уж простите, что я не мог помочь вам спустить товар на дно.

– Ладно, чего там, – сказал Гарри. – Что спрашивать с негра, когда он ранен. Ты все-таки славный негр, Уэсли.

Сквозь рев моторов и громкий хлюпающий плеск воды за кормой он слышал странный звонкий гул в своем сердце. Так бывало всегда, когда он возвращался из рейса домой. Может быть, все-таки вылечат руку, думал он. Мне бы она еще очень пригодилась, эта рука.

РАССКАЗЫВАЕТ ЭЛБЕРТ

Мы все сидели у Фредди в баре, и тут входит этот длинный худой адвокат и спрашивает:

– Где Хуан?

– Еще не вернулся, – сказал кто-то.

– Я знаю, что он вернулся, и мне нужно повидать его.

– Ну конечно, вы сами выдали его и подвели под суд, а теперь вы его будете защищать, – сказал Гарри. – Нечего вам ходить сюда, спрашивать, где он. Он, наверно, у вас в кармане.

– А ну вас, – сказал адвокат. – У меня для него работа есть.

– Ну так ищите его в другом месте, – сказал Гарри. – Здесь его нет.

– Говорят вам, у меня для него работа есть, – сказал адвокат.

– Ни для кого у вас нет работы. Зараза вы, и больше ничего.

Тут как раз входит тот косматый седой старик, что торгует резиновыми изделиями: он спрашивает четверть пинты, и Фредди наливает ему, и он затыкает бутылку пробкой и впопыхах бежит с ней обратно, на улицу.

– Что случилось с вашей рукой? – спросил адвокат Гарри.

У Гарри рукав подколот к самому плечу.

– Она мне не нравилась, вот я ее и отрезал, – ответил ему Гарри.

– Вы ее отрезали или кто-нибудь другой?

– Мы с доктором вдвоем ее отрезали, – сказал Гарри. Он много выпил, и у него уже начинало шуметь в голове. – Я сидел смирно, а он резал. Если б людям отрезали руки, когда они забираются в чужие карманы, у вас бы давно не было ни рук, ни ног.

– А что случилось с ней, что ее понадобилось отрезать? – спросил его адвокат.

– Не ваше дело, – ответил ему Гарри.

– Да нет, я просто спрашиваю. Что случилось и где вы были?

– Больше вам не к кому приставать? – спросил его Гарри. – Вы знаете, где я был, и вы знаете, что случилось. Попридержите язык и не приставайте ко мне.

– Я хочу с вами поговорить, – сказал ему адвокат.

– Ну, говорите.

– Нет, не при всех.

– Я не хочу говорить с вами. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы.

– У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее.

– Ну ладно. Один раз послушаю, – ответил ему Гарри. – а о чем речь? О Хуане?

– Нет. Не о Хуане.

Они обогнули стойку и вошли в помещение за баром, которое было разгорожено на кабинеты, и пробыли там довольно долго. Пока они были там, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда вместе ходит, и они сели у стойки и спросили кока-колы.

– Говорят, вышло запрещение девушкам гулять по улицам после шести часов вечера и в барах показываться тоже, – сказал Фредди дочке Толстухи Люси.

– Да, говорят.

– Собачья жизнь стала в этом городе, – сказал Фредди.

– Еще бы не собачья. Выйдешь купить себе сандвич или стакан кока-колы – арест и штраф пятнадцать долларов.

– Теперь только к таким и привязываются, – сказала дочка Толстухи Люси. – Кто любит повеселиться. У кого не совсем постная физиономия.

– Если порядки в этом городе не изменятся – дело кончится плохо.

Тут как раз вышли Гарри с адвокатом, и адвокат сказал:

– Значит, вы туда придете?

– А почему вам не привести их сюда?

– Нет. Они сюда не пойдут. Приходите туда.

– Ладно, – сказал Гарри и повернулся к стойке, а адвокат пошел к выходу.

– Что будешь пить, Эл? – спросил Гарри меня.

– Бакарди.

– Два бакарди, Фредди. – потом он повернулся ко мне и говорит: – Ты что теперь делаешь, Эл?

– Я на общественных работах.

– Что делаешь?

– Рою канавы. Снимаю изношенные трамвайные рельсы.

– Сколько ты там получаешь?

– Семь с половиной.

– В неделю?

– А ты думал?

– На какие же шиши ты тут выпиваешь?

– Я не пил, пока ты не угостил меня, – ответил я. Он немного подвинулся ко мне.

– Пойдешь со мной в рейс?

– Смотря в какой.

– Об этом поговорим.

– Ладно.

– Идем, прокатимся на машине, – сказал он. – Будь здоров, Фредди. – Он часто дышал, как всегда, когда выпьет, и мы вместе с ним пошли мимо того места, где я работал весь день и где мостовая была разрыта, и дошли до угла, где стояла его машина. – Садись, – сказал он.

– Куда мы едем? – спросил я его.

– Сам не знаю, – сказал он. – Дорогой надумаю.

Мы поехали по Уайтхед-стрит, и он не говорил ни слова, а на перекрестке свернул налево, и мы поехали через центр города к Уайт-стрит и по ней к берегу. Все время Гарри не говорил ни слова, и мы свернули на набережную и по ней ехали до бульвара. Выехав на бульвар, он затормозил и остановился у самого тротуара.

– Тут какие-то иностранцы хотят зафрахтовать мою лодку на один рейс, – сказал он.

– Твоя лодка арестована таможней.

– Они этого не знают.

– Что за рейс?

– Им нужно переправить одного человека, у которого есть дело на Кубе, но ни пароходом, ни самолетом ему ехать нельзя. Так мне сказал Краснобай.

– А это можно?

– Понятно. После переворота это сплошь да рядом делается. Тут нет ничего особенного. Тьма народу переправляется так.

– Как же быть с лодкой?

– Лодку придется выкрасть. Они держат моторы незаправленными, так что я не могу сразу запустить их.

– Как ты выведешь ее из гавани?

– Выведу.

– А как мы вернемся?

– Это еще придется обдумать. Если не хочешь ехать, скажи прямо.

– Я с охотой поеду, если на этом можно заработать.

– Слушай, – сказал он. – Ты получаешь семь с половиной долларов в неделю. У тебя трое малышей, которых нечем кормить, когда они приходят из школы. У тебя семья, и у всех у вас животы подводит от голода, а я даю тебе случай немного заработать.

– Ты не сказал, сколько заработать. Если уж рисковать, так хоть было б из-за чего.

– Теперь, сколько ни рискуй, много не заработаешь, Эл, – сказал он. – Взять хоть бы меня. Я, бывало, весь сезон возил любителей на рыбную ловлю и получал по тридцать пять долларов в день. И вот в меня стреляют, и я остаюсь без руки и без лодки из-за паршивого груза спиртного, который весь не стоит моей лодки. Но одно могу тебе сказать; я не допущу, чтоб у моих детей подводило животы от голода, и я не стану рыть канавы для правительства за гроши, которых не хватит, чтобы их прокормить. Да я и не могу теперь рыть землю. Я не знаю, кто выдумывает законы, но я знаю, что нет такого закона, чтоб человек голодал...

• Предыдущая
• 13/38
• Следующая