Прощай, оружие! - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 16

• Предыдущая
• 16/60
• Следующая

– Легче, легче, – сказал я. – Осторожнее.

В кабине было тесно, и когда мои ноги согнулись, мне стало очень больно.

– Выпрямите мои ноги, – сказал я.

– Нельзя, signor tenente. He хватает места.

Человек, сказавший это, поддерживал меня одной рукой, а я его обхватил за шею. Его дыхание обдало меня металлическим запахом чеснока и красного вина.

– Ты потише, – сказал другой санитар.

– А что я, не тихо, что ли?

– Потише, говорят тебе, – повторил другой, тот, что держал мои ноги.

Я увидел, как затворились двери кабины, захлопнулась решетка, и швейцар надавил кнопку четвертого этажа. У швейцара был озабоченный вид. Лифт медленно пошел вверх.

– Тяжело? – спросил я человека, от которого пахло чесноком.

– Ничего, – сказал он. На лице у него выступил пот, и он кряхтел. Лифт поднимался все выше и наконец остановился. Человек, который держал мои ноги, отворил дверь и вышел. Мы очутились на площадке. На площадку выходило несколько дверей с медными ручками. Человек, который держал мои ноги, нажал кнопку. Мы услышали, как за дверью затрещал звонок. Никто не отозвался. Потом по лестнице поднялся швейцар.

– Где они все? – спросили санитары.

– Не знаю, – сказал швейцар. – Они спят внизу.

– Позовите кого-нибудь.

Швейцар позвонил, потом постучался, потом отворил дверь и вошел. Когда он вернулся, за ним шла пожилая женщина в очках. Волосы ее были растрепаны, и прическа разваливалась, она была в форме сестры милосердия.

– Я не понимаю, – сказала она. – Я не понимаю по-итальянски.

– Я говорю по-английски, – сказал я. – Нужно устроить меня куда-нибудь.

– Ни одна палата не готова. Мы еще никого не ждали.

Она старалась подобрать волосы и близоруко щурилась на меня.

– Покажите, куда меня положить.

– Не знаю, – сказала она. – Мы никого не ждали. Я не могу положить вас куда попало.

– Все равно куда, – сказал я. – Затем швейцару по-итальянски: – Найдите свободную комнату.

– Они все свободны, – сказал швейцар. – Вы здесь первый раненый. – Он держал фуражку в руке и смотрел на пожилую сестру.

– Да положите вы меня куда-нибудь, ради бога! – боль в согнутых ногах все усиливалась, и я чувствовал, как она насквозь пронизывает кость. Швейцар скрылся за дверью вместе с седой сестрой и быстро вернулся.

– Идите за мной, – сказал он. Меня понесли длинным коридором и внесли в комнату со спущенными шторами. В ней пахло новой мебелью. У стены стояла кровать, в углу – большой зеркальный шкаф. Меня положили на кровать.

– Я не могу дать простынь, – сказала женщина, – простыни все заперты.

Я не стал разговаривать с ней.

– У меня в кармане деньги, – сказал я швейцару. – В том, который застегнут на пуговицу.

Швейцар достал деньги. Оба санитара стояли у постели с шапками в руках.

– Дайте им обоим по пять лир и пять лир возьмите себе. Мои бумаги в другом кармане. Можете отдать их сестре.

Санитары взяли под козырек и сказали спасибо.

– До свидания, – сказал я. – Вам тоже большое спасибо.

Они еще раз взяли под козырек и вышли.

– Вот, – сказал я сестре, – это моя карточка и история болезни.

Женщина взяла бумаги и посмотрела на них сквозь очки. Бумаг было три, и они были сложены.

– Я не знаю, что делать, – сказала она. – Я не умею читать по-итальянски. Я ничего не могу сделать без распоряжения врача. – Она расплакалась и сунула бумаги в карман передника. – Вы американец? – спросила она сквозь слезы.

– Да. Положите, пожалуйста, бумаги на столик у кровати.

В комнате было полутемно и прохладно. С кровати мне было видно большое зеркало в шкафу, но не было видно, что в нем отражалось. Швейцар стоял в ногах кровати. У него было славное лицо, и он казался мне добрым.

– Вы можете идти, – сказал я ему. – И вы тоже, – сказал я сестре. – Как вас зовут?

– Миссис Уокер.

– Идите, миссис Уокер. Я попытаюсь уснуть.

Я остался один в комнате. В ней было прохладно и не пахло больницей. Матрац был тугой и удобный, и я лежал не двигаясь, почти не дыша, радуясь, что боль утихает. Немного погодя мне захотелось пить, и я нашел у изголовья грушу звонка и позвонил, но никто не явился. Я заснул.

Проснувшись, я огляделся по сторонам. Сквозь ставни проникал солнечный свет. Я увидел большой гардероб, голые стены и два стула. Мои ноги в грязных бинтах, как палки, торчали на кровати. Я старался не шевелить ими. Мне хотелось пить, и я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как отворилась дверь, и оглянулся, и увидел сестру, не вчерашнюю, а другую. Она показалась мне молодой и хорошенькой.

– Доброе утро, – сказал я.

– Доброе утро, – сказала она и подошла к кровати. – Нам не удалось вызвать доктора. Он уехал на Комо. Мы не знали, что сегодня привезут кого-нибудь. А что у вас?

– Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.

– Как вас зовут?

– Генри, Фредерик Генри.

– Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до прихода доктора.

– Скажите, мисс Баркли здесь?

– Нет. У нас такой нет.

– Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?

Сестра рассмеялась.

– Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она не думала, что кого-нибудь привезут.

Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кроме повязок, то стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня очень освежило. Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.

– Где вы получили ранение?

– На Изонцо, к северу от Плавы.

– Где это?

– К северу от Гориции.

Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей.

– Вам очень больно?

Она вложила мне градусник в рот.

– Итальянцы ставят под мышку, – сказал я.

– Не разговаривайте.

Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас же стряхнула.

– Какая температура?

– Вам не полагается знать.

– Скажите какая.

– Почти нормальная.

– У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ноги набиты старым железом.

– То есть как это?

– Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца, и всякий хлам.

Она покачала головой и улыбнулась.

– Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, оно дало бы воспаление и у вас поднялась бы температура.

– А вот посмотрим, – сказал я, – увидим, что извлекут при операции.

Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилой сестрой, которая дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимая меня. Это было ново для меня и очень ловко проделано.

– Кто заведует госпиталем?

– Мисс Ван-Кампен.

– Сколько тут сестер?

– Только мы две.

– А больше не будет?

– Должны приехать еще.

– А когда?

– Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.

– Я не больной, – сказал я. – Я раненый.

Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне, укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.

– Вы страшно любезны, – сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж, усмехнулась. – Я хотел бы попросить стакан воды.

– Пожалуйста. А потом можно и позавтракать.

– Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.

В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. Я посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.

– Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?

– А что? Разве вы недовольны нашим уходом?

– Вы очень любезны.

– Может быть, вам нужен подсов?

– Пожалуй.

Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я лежал и глядел в открытую дверь на балкон.

– Когда доктор должен прийти?

– Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он приехал.

• Предыдущая
• 16/60
• Следующая