Прощай, оружие! - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 38

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая

– Раскачайте ее, Барто, – сказал я.

Он дал задний ход, потом снова передний. Колеса только глубже зарывались. Потом машина опять уперлась дифференциалом, и колеса свободно вертелись в вырытых ими ямах. Я выпрямился.

– Попробуем веревкой, – сказал я.

– Я думаю, ничего не выйдет, tenente. Здесь не встать на одной линии.

– Нужно попробовать, – сказал я. – Иначе ее не вытащишь.

Машины Пиани и Бонелло могли встать на одной линии только по длине узкой дороги. Мы привязали одну машину к другой и стали тянуть. Колеса только вертелись на месте в колее.

– Ничего не получается, – закричал я. – Бросьте.

Пиани и Бонелло вышли из своих машин и вернулись к нам. Аймо вылез. Девушки сидели на камне, ярдах в двадцати от нас.

– Что вы скажете, tenente? – спросил Бонелло.

– Попробуем еще раз с прутьями, – сказал я. Я смотрел на дорогу. Вина была моя. Я завел их сюда. Солнце почти совсем вышло из-за туч, и тело сержанта лежало у изгороди.

– Подстелим его френч и плащ, – сказал я. Бонелло пошел за ними. Я ломал прутья, а Пиани и Аймо копали впереди и между колес. Я надрезал плащ, потом разорвал его надвое и разложил в грязи под колесами, потом навалил прутьев. Мы приготовились, и Аймо взобрался на сиденье и включил мотор. Колеса буксовали, мы толкали изо всех сил. Но все было напрасно.

– Ну его к …! – сказал я. – Есть тут у вас что-нибудь нужное, Барто?

Аймо влез в машину к Бонелло, захватив с собой сыр, две бутылки вина и плащ. Бонелло, сидя за рулем, осматривал карманы френча сержанта.

– Выбросьте-ка этот френч, – сказал я. – А что будет с выводком Барто?

– Пусть садятся в кузов, – сказал Пиани. – Вряд ли мы далеко уедем.

Я отворил заднюю дверцу машины.

– Ну, – сказал я. – Садитесь.

Обе девушки влезли внутрь и уселись в уголке. Они как будто и не слыхали выстрелов. Я оглянулся назад. Сержант лежал на дороге в грязной фуфайке с длинными рукавами. Я сел рядом с Пиани, и мы тронулись. Мы хотели проехать через поле. Когда машины свернули на поле, я слез и пошел вперед. Если б нам удалось проехать через поле, мы бы выехали на дорогу. Нам не удалось проехать. Земля была слишком рыхлая и топкая. Когда машины застряли окончательно и безнадежно, наполовину уйдя колесами в грязь, мы бросили их среди поля и пошли к Удине пешком.

Когда мы вышли на дорогу, которая вела назад, к главному шоссе, я указал на нее девушкам.

– Идите туда, – сказал я. – Там люди.

Они смотрели на меня. Я вынул бумажник и дал каждой по десять лир.

– Идите туда, – сказал я, указывая пальцем. – Там друзья! Родные!

Они не поняли, но крепко зажали в руке деньги и пошли по дороге. Они оглядывались, словно боясь, что я отниму у них деньги. Я смотрел, как они шли по дороге, плотно закутавшись в шали, боязливо оглядываясь на нас. Все три шофера смеялись.

– Сколько вы дадите мне, если я пойду в ту сторону, tenente? – спросил Бонелло.

– Если уж они попадутся, так пусть лучше в толпе, чем одни, – сказал я.

– Дайте мне две сотни лир, и я пойду назад, прямо в Австрию, – сказал Бонелло.

– Там их у тебя отберут, – сказал Пиани.

– Может быть, война кончится, – сказал Аймо.

Мы шли по дороге так быстро, как только могли. Солнце пробивалось сквозь тучи. Вдоль дороги росли тутовые деревья. Из-за деревьев мне видны были наши машины, точно два больших мебельных фургона, торчавшие среди поля. Пиани тоже оглянулся.

– Придется построить дорогу, чтоб вытащить их оттуда, – сказал он.

– Эх, черт, были бы у нас велосипеды! – сказал Бонелло.

– В Америке ездят на велосипедах? – спросил Аймо.

– Прежде ездили.

– Хорошая вещь, – сказал Аймо. – Прекрасная вещь велосипед.

– Эх, черт, были бы у нас велосипеды! – сказал Еонелло. – Я плохой ходок.

– Что это, стреляют? – спросил я. Мне показалось, что я слышу выстрелы где-то вдалеке.

– Не знаю, – сказал Аймо. Он прислушался.

– Кажется, да, – сказал я.

– Раньше всего мы увидим кавалерию, – сказал Пиани.

– По-моему, у них нет кавалерии.

– Тем лучше, черт возьми, – сказал Бонелло. – Я вовсе не желаю, чтобы какая-нибудь кавалерийская сволочь проткнула меня пикой.

– Ловко вы того сержанта прихлопнули, tenente, – сказал Пиани. Мы шли очень быстро.

– Я его застрелил, – сказал Бонелло. – Я за эту войну еще никого не застрелил, и я всю жизнь мечтал застрелить сержанта.

– Застрелил курицу на насесте, – сказал Пиани. – Не очень-то быстро он летел, когда ты в него стрелял.

– Все равно. Я теперь всегда буду помнить об этом. Я убил эту сволочь, сержанта.

– А что ты скажешь на исповеди? – спросил Аймо.

– Скажу так: благословите меня, отец мой, я убил сержанта.

Все трое засмеялись.

– Он анархист, – сказал Пиани. – Он не ходит в церковь.

– Пиани тоже анархист, – сказал Бонелло.

– Вы действительно анархисты? – спросил я.

– Нет, tenente. Мы социалисты. Мы все из Имолы.

– Вы там никогда не бывали?

– Нет.

– Эх, черт! Славное это местечко, tenente. Приезжайте туда к нам после войны, там есть что посмотреть.

– И там все социалисты?

– Все до единого.

– Это хороший город?

– Еще бы. Вы такого и не видели.

– Как вы стали социалистами?

– Мы все социалисты. Там все до единого – социалисты. Мы всегда были социалистами.

– Приезжайте, tenente. Мы из вас тоже социалиста сделаем.

Впереди дорога сворачивала влево и взбиралась на невысокий холм мимо фруктового сада, обнесенного каменной стеной. Когда дорога пошла в гору, они перестали разговаривать. Мы шли все четверо в ряд, стараясь не замедлять шага.

Позднее мы вышли на дорогу, которая вела к реке. Длинная вереница брошенных грузовиков и повозок тянулась по дороге до самого моста. Никого не было видно. Вода в реке стояла высоко, и мост был взорван посередине; каменный свод провалился в реку, и бурая вода текла над ним. Мы пошли по берегу, выискивая место для переправы. Я знал, что немного дальше есть железнодорожный мост, и я думал, что, может быть, нам удастся переправиться там. Тропинка была мокрая и грязная. Людей не было видно, только брошенное имущество и машины. На самом берегу не было никого и ничего, кроме мокрого кустарника и грязной земли. Мы шли вдоль берега и наконец увидели железнодорожный мост.

– Какой красивый мост! – сказал Аймо. Это был длинный железный мост через реку, которая обычно высыхала до дна.

– Давайте скорее переходить на ту сторону, пока его не взорвали, – сказал я.

– Некому взрывать, – сказал Пиани. – Все ушли.

– Он, вероятно, минирован, – сказал Бонелло. – Идите вы первый, tenente.

– Каков анархист, а? – сказал Аймо. – Пусть он сам идет первый.

– Я пойду, – сказал я. – Вряд ли он так минирован, чтобы взорваться от шагов одного человека.

– Видишь, – сказал Пиани. – Вот что значит умный человек. Не то что ты, анархист.

– Был бы я умный, так не был бы здесь, – сказал Бонелло.

– А ведь неплохо сказано, tenente, – сказал Аймо.

– Неплохо, – сказал я. Мы были уже у самого моста. Небо опять заволокло тучами, и накрапывал дождь. Мост казался очень длинным и прочным. Мы вскарабкались на железнодорожную насыпь.

– Давайте по одному, – сказал я и вступил на мост. Я оглядывал шпалы и рельсы, ища проволочных силков или признаков мины, но ничего не мог заметить. Внизу, в просветах между шпалами, видна была река, грязная и быстрая. Впереди, за мокрыми полями, можно было разглядеть под дождем Удине. Перейдя мост, я огляделся. Чуть выше по течению на реке был еще мост. Пока я стоял и смотрел, по этому мосту проехала желтая, забрызганная грязью легковая машина. Парапет был высокий, и кузов машины, как только она въехала на мост, скрылся из виду. Но я видел головы шофера, человека, который сидел рядом с ним, и еще двоих на заднем сиденье. Все четверо были в немецких касках. Машина достигла берега и скрылась из виду за деревьями и транспортом, брошенным на дороге. Я оглянулся на Аймо, который в это время переходил, и сделал ему и остальным знак двигаться быстрее. Я спустился вниз и присел под железнодорожной насыпью. Аймо спустился вслед sa мной.

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая