Прощай, оружие! - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 48

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая

– Смотря как жить. Эта жизнь очень приятна. Я хотел бы жить вечно. – Он улыбнулся. – Мне это почти удалось.

Мы сидели в глубоких кожаных креслах, разделенные столиком с бокалами и шампанским в серебряном ведерке.

– Если вы доживете до моего возраста, многое вам будет казаться странным.

– Вы не похожи на старика.

– Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться, как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.

– Вы мудры.

– Нет, это великое заблуждение – о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.

– Быть может, это и есть мудрость.

– Это очень непривлекательная мудрость. Что вы цените выше всего?

– Любимую женщину.

– Вот и я так же. Это не мудрость. Жизнь вы цените?

– Да.

– Я тоже. Потому что это все, что у меня есть. И еще дни рождения, – засмеялся он. – Видимо, вы более мудры, чем я. Вы не празднуете день своего рождения.

Мы оба потягивали вино.

– Что вы в самом деле думаете о войне? – спросил я.

– Я думаю, что она нелепа.

– Кто выиграет ее?

– Итальянцы.

– Почему?

– Они более молодая нация.

– Разве молодые нации всегда выигрывают войну?

– Они способны на это в известном периоде.

– А потом что?

– Они становятся старыми нациями.

– А вы еще говорите, что не мудры.

– Дорогой мой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.

– Мне это кажется величайшей мудростью.

– Это не совсем так. Я мог бы вам привести примеры в подтверждение противоположного. Но это неплохо сказано. Мы выпили все шампанское?

– Почти.

– Может быть, выпьем еще? Потом я пойду переодеться.

– Пожалуй, не стоит больше.

– Вам в самом деле не хочется?

– Да.

Он встал.

– Желаю вам много удачи, и много счастья, и много, много здоровья.

– Благодарю вас. А я желаю вам жить вечно.

– Благодарю вас. Я так и делаю. А если вы когда-нибудь станете набожным, помолитесь за меня, когда я умру. Я уже нескольких друзей просил об этом. Я надеялся сам стать набожным, но этого не случилось.

Мне казалось, что он улыбнулся с грустью, но я не был уверен. Он был очень стар, и на его лице было очень много морщин, и в улыбке участвовало столько черточек, что оттенки терялись в них.

– Я, может быть, стану очень набожным, – сказал я. – Во всяком случае, я буду молиться за вас.

– Я всегда ожидал, что стану набожным. В моей семье все умирали очень набожными. Но почему-то этого не случилось.

– Еще слишком рано.

– Может быть, уже слишком поздно. Может быть, я пережил свое религиозное чувство.

– У меня оно появляется только ночью.

– Но ведь вы еще и любите. Не забывайте, что это тоже религиозное чувство.

– Вы думаете?

– Конечно. – Он сделал шаг к бильярду. – Вы очень добры, что сыграли со мной.

– Это было большим удовольствием для меня.

– Пойдемте наверх вместе.

Ночью была гроза, и, проснувшись, я услышал, как дождь хлещет по оконным стеклам. В открытое окно заливала вода. Кто-то стучался в дверь. Я подошел к двери очень тихо, чтобы не разбудить Кэтрин, и отворил. Это был бармен. Он был в пальто и держал в руках мокрую шляпу.

– Мне нужно поговорить с вами, tenente.

– В чем дело?

– Дело очень серьезное.

Я огляделся. В комнате было темно. Я увидел лужу на полу под окном. – Войдите, – сказал я. Я за руку провел его в ванную комнату, запер дверь и зажег свет. Я присел на край ванны.

– В чем дело, Эмилио? У вас какая-нибудь беда?

– Нет. Не у меня, а у вас, tenente.

– Вот как?

– Утром придут вас арестовать.

– Вот как?

– Я пришел сказать вам. Я был в городе и в кафе услышал разговор.

– Понимаю.

Он стоял передо мной, в мокром пальто, с мокрой шляпой в руках, и молчал.

– За что меня хотят арестовать?

– Что-то связанное с войной.

– Вы знаете – что?

– Нет. Но я знаю, что вас прежде видели здесь офицером, а теперь вы приехали в штатском. После этого отступления они каждого готовы арестовать.

Я минуту раздумывал.

– В котором часу они собирались прийти?

– Утром. Точного часа не знаю.

– Что вы советуете делать?

Он положил шляпу в раковину умывальника. Она была очень мокрая, и вода все время стекала на пол.

– Если за вами ничего нет, то вам нечего опасаться. Но попасть под арест всегда неприятно – особенно теперь.

– Я не хочу попасть под арест.

– Тогда уезжайте в Швейцарию.

– Как?

– На моей лодке.

– На озере буря, – сказал я.

– Буря миновала. Волны еще есть, но вы справитесь.

– Когда нам ехать?

– Сейчас. Они могут прийти рано утром.

– А наши вещи?

– Уложите их. Пусть ваша леди одевается. Я позабочусь о вещах.

– Где вы будете?

– Я подожду здесь. Не нужно, чтоб меня видели в коридоре.

Я отворил дверь, прикрыл ее за собой и вошел в спальню. Кэтрин не спала.

– Что там такое, милый?

– Ничего, Кэт, – сказал я. – Хочешь сейчас одеться и ехать на лодке в Швейцарию?

– А ты хочешь?

– Нет, – сказал я. – Я хочу лечь опять в постель.

– Что случилось?

– Бармен говорит, что утром меня придут арестовать.

– А бармен в своем уме?

– Да.

– Тогда, пожалуйста, милый, одевайся поскорее, и сейчас же едем. – Она села на край постели. Она была еще сонная. – Это бармен там, в ванной?

– Да.

– Так я не буду умываться. Пожалуйста, милый, отвернись, и я в одну минуту оденусь.

Я увидел ее белую спину, когда она снимала ночную сорочку, и потом я отвернулся, потому что она так просила. Она уже начала полнеть от беременности и не хотела, чтоб я ее видел. Я оделся, слушая шум дождя за окном. Мне почти нечего было укладывать.

– У меня еще много места в чемодане, Кэт, если тебе нужно.

– Я уже почти все уложила, – сказала она. – Милый, я ужасно глупая, но скажи мне, зачем бармен сидит в ванной?

– Тес, он ждет, чтоб снести наши вещи вниз.

– Какой славный!

– Он мой старый друг, – сказал я. – Один раз я чуть не прислал ему трубочного табаку.

Я посмотрел в открытое окно, за которым темнела ночь. Озера не было видно, только мрак и дождь, но ветер улегся.

– Я готова, милый, – сказала Кэтрин.

– Хорошо. – Я подошел к двери ванной. – Вот чемоданы, Эмилио, – сказал я. Бармен взял оба чемодана.

– Вы очень добры, что хотите помочь нам, – сказала Кэтрин.

– Пустяки, леди, – сказал бармен. – Я очень рад помочь вам, только не хотел бы нажить себе этим неприятности. Слушайте, – сказал он мне, – я спущусь с вещами по черной лестнице и пройду прямо к лодке. Вы идите спокойно, как будто собрались на прогулку.

– Чудесная ночь для прогулки, – сказала Кэтрин.

– Ночь скверная, что и говорить.

– Как хорошо, что у меня есть зонтик, – сказала Кэтрин.

Мы прошли по коридору и по широкой, устланной толстым ковром лестнице. Внизу, у дверей, сидел за своей конторкой портье.

Он очень удивился, увидя нас.

– Вы хотите выйти, сэр? – спросил он.

– Да, – сказал я. – Мы хотим посмотреть озеро в бурю.

– У вас нет зонта, сэр?

– Нет, – сказал я. – У меня непромокаемое пальто.

Он с сомнением оглядел меня.

– Я вам дам зонт, сэр, – сказал он. Он вышел и возвратился с большим зонтом. – Немножко великоват, сэр, – сказал он. Я дал ему десять лир. – О, вы слишком добры, сэр. Очень вам благодарен, – сказал он.

Он раскрыл перед нами двери, и мы вышли под дождь. Он улыбнулся Кэтрин, и она улыбнулась ему. – Не оставайтесь долго снаружи в бурю, – сказал он. – Вы промокнете, сэр и леди. – Он был всего лишь младший портье, и его английский язык еще грешил буквализмами.

– Мы скоро вернемся, – сказал я.

Мы пошли под огромным зонтом по дорожке, и дальше мокрым темным садом к шоссе, и через шоссе к обсаженной кустарником береговой аллее. Ветер дул теперь с берега. Это был сырой, холодный ноябрьский ветер, и я знал, что в горах идет снег. Мы прошли по набережной вдоль прикованных в нишах лодок к тому месту, где стояла лодка бармена. Вода была темнее камня. Бармен вышел из-за деревьев.

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая