Заморозь мне «Маргариту» - Хендерсон Лорен - Страница 29

• Предыдущая
• 29/70
• Следующая

– Что-то ты ничего не ешь, – обнаружил Хьюго, откинувшись в кресле и вытянув свои длинные ноги. На нем по какой-то загадочной хьюгской причине был твидовый костюм. Курил он сегодня «Собрание».

– Так и ждешь, что ты вот-вот достанешь из кармана часы на цепочке, – безразличным голосом заметила я.

– Как ты смеешь сравнивать меня с Белым Кроликом[61]? – Он высокомерно посмотрел на меня и выпустил изо рта облачко дыма. – Рассказала бы лучше, что там сегодня произошло. Ты же знаешь, я обожаю сплетни.

– Да я вроде бы все уже рассказала. Мы с Софи проверили чашку Фиалки и нашли на дне густой белый порошок. Если она не положила туда что-то сама, это – антигистамины.

– С чего ты взяла? – с интересом спросил Хьюго. Я поставила чашку на стол.

– Фиалка очень удивилась, когда почувствовала слабость. Она не притворялась. Кроме того, разве стала бы она глотать экстази или даже самое безобидное лекарство за минуту до начала репетиции? А потом я вспомнила, как чихала Софи, и подумала о сенной лихорадке, антигистаминах и одурманивающем эффекте… Это так просто – взять несколько пилюль и раздавить их на кухне ложкой. Там ведь никто ни на кого не обращает внимания. Разве что когда кто-нибудь беседует с ММ – тогда остальные пытаются подслушать, умирая от ревности. Они все заняты исключительно собой.

– Верно, – согласился Хьюго. – Можно было бы прямо там задушить Фиалку, а все занимались бы своими будущими костюмами и ничего не заметили. Ну и кто, по-твоему, это сделал?

– Понятия не имею, – призналась я. – Поскольку речь идет о Фиалке, в голову сразу приходят ревнивые дамочки. Фиалка – женщина для мужчин, так сказать. Девушки либо ее ненавидят, либо, как Софи, влюблены в нее. У нас есть Табита, Хелен, Хэзел…

– Хэзел – темная лошадка, – вставил Хьюго. – Из тех актрис, которых не волнует ничего, кроме Профессии. – Он совершенно отчетливо произнес последнее слово с большой буквы. – А такие бывают самыми жестокими.

– А по-моему, Хэзел намеренно производит такое впечатление, – заметила я, наслаждаясь возможностью говорить что на ум взбредет. – Она мне кажется хамелеоном. Или айсбергом. Хэзел почти вся – под водой… Хьюго внимательно смотрел на меня, но мне казалось, что он не слушает. Его реплика тоже прозвучала несколько не в тему:

– Ты так ничего и не съела. И я, кстати, тоже… Знаешь, пожалуй, я приму душ, если ты не возражаешь.

Хьюго встал и вальяжно побрел в ванную. Дверь закрылась, я услышала, как потекла вода. Хм, он действительно собирается принять душ. С минуту я смотрела на закрытую дверь ванной, потрясенная загадочным поведением Хьюго, затем потянулась к сигаретам, которые он оставил на столе. Я курю, только если пребываю в полном замешательстве, а сейчас была именно такая ситуация.

Минут через десять Хьюго вышел из ванной в халате из черной парчи. Свои волосы он насухо вытер полотенцем и собрал в хвостик. Солнечный свет лился в комнату через окно за спиной Хьюго, и его волосы горели золотом. Он остановился в дверях и некоторое время молча смотрел на меня. Затем, точно приняв решение, медленными, ленивыми движениями развязал пояс и уронил халат на пол. Как и следовало ожидать, он был совершенно голый.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – поинтересовался он совершенно обыденным тоном. Если бы в нем было хоть какое-нибудь жеманство, хоть капелька кокетства, я бы сумела оправиться от шока и сказала бы что-нибудь игривое. Но ничего подобного не произошло, поэтому я не сумела выдавить ни звука – сидела, уставившись на Хьюго, на длинные узкие мышцы бедер, на плечи, на золотистое мерцание бледного тела в солнечном свете. Какая-то часть моего мозга, сохранившая способность мыслить здраво, отметила, что у него есть икры, и дала добро. Во рту у меня пересохло. Хьюго пошел ко мне, оставив халат валяться на полу кляксой черной парчи. За его спиной я увидела мутное, запотевшее зеркало ванной. Хьюго источал аромат мужского «Иссеи».

– Хьюго? – слабо проговорила я. Чем дальше, тем меньше я понимала, что происходит. Разум цеплялся за все подряд, чтобы не утонуть окончательно. Впервые в жизни мне стало ясно, что значит «хвататься за соломинку».

– Я знаю, что своим поведением, – сказал он, – убедил тебя, будто я – гей. Ты такая самоуверенная, Сэм, что я не смог устоять перед искусом застать тебя врасплох. Какое-то время мне нравилась новая игра, но недолго. У меня были периоды самых разнообразных извращений, – добавил он, как бы ставя меня в известность, – но я бесповоротно и определенно предпочитаю женщин. Надеюсь, не слишком разочаровал тебя.

Он встал прямо передо мной, ничуть не стесняясь своей наготы. Я и сама порой пользуюсь этим приемом, но испытать его на себе мне довелось впервые. От обычного мужчины такого, как правило, не ждешь. Хотя Хьюго, конечно, обычным мужчиной не был.

Он наклонился и начал расстегивать мою рубашку. Аромат «Иссеи» окутал нас, сквозь него я почувствовала запах самого Хьюго, который был ничуть не хуже. У меня закружилась голова. Хьюго сунул ладонь под рубашку и коснулся моей груди.

– Ты представить себе не можешь, как давно я мечтаю сделать это, – спокойно сказал он. – Боже, Сэм, мне очень нравится твое безмолвие – как-никак разнообразие. Я понимаю, что мне надо пользоваться моментом, да?

Расстегнув рубашку, он начал медленно и с явным удовольствием стаскивать ее с меня.

– Хьюго… – снова начала я, слабо представляя, что, собственно, хочу сказать.

– Уже хватит болтать, ты не согласна? Кстати, есть какая-то цитата по этому поводу. Вспомню потом. Сейчас ты слишком отвлекаешь меня, и я не могу думать ни о чем другом.

Он принялся поглаживать мне бедра. Я закрыла глаза, опустилась на диван и, не найдя в себе сил сделать хоть что-то, избрала тактику минимального сопротивления.

– «Стой, рот тебе зажму я!»

– Правда? – Хьюго глубоко затянулся очередной розовато-лиловой сигареткой. – Ты не могла бы подождать хотя бы полчаса, дорогая? Я чувствую себя несколько вымотанным.

– Это «Много шума из ничего». Цитата, к твоему сведению[62]. Бенедикт обращается к Беатриче.

– А, точно. Знаешь, я чувствую себя просто восхитительно. После поцелуя все кружится и переворачивается вверх ногами.

– Примерно так я ощутила себя, когда ты разделся. Кстати говоря, ты раньше проделывал этот трюк?

– Кажется, нет. На меня снизошло вдохновение, когда я мылил подмышки и думал о том, что настало время поторопить события. И, поразмышляв, решил, что ты возражать не станешь.

– То, что я ничего не ела, еще не значит…

– Когда девушка признается в болезненном пристрастии к песочному печенью, а потом вообще ничего не ест… вывод, знаешь ли, может быть только один.

– А еще я выкурила две твои сигареты. Если бы ты знал меня лучше, у тебя не осталось бы сомнений.

– Надо будет запомнить и использовать в будущем… Ну вот, я стоял в душе и думал, что не нужно ничего объяснять. Это бы подействовало отрезвляюще, как ты считаешь?

– «А, кстати, Сэм, забыл тебе сказать: я не гей, хочешь трахнуться» – так, что ли? – предположила я.

– О, глупое, глупое созданье! – вскричал Хьюго, изобразив, будто тушит сигарету о мой пупок. – До чего же ты любишь облекать неуловимое в грубые слова. Придется отучить тебя от этой безобразной привычки. В общем, я подумал, что уместнее всего будет какой-нибудь драматический жест, который невозможно не понять. А потом, естественно, двинуться в решительное наступление. Идею я, видимо, похитил у Модести Блэйз[63]. Она имела привычку обнажаться до пояса, когда предстояло войти в комнату, полную враждебно настроенных мужчин. Тогда у нее было больше времени на то, чтобы их перестрелять.

– Мне кажется, ты больше похож на лорда Питера Уимси[64], чем на Модести Блэйз.

• Предыдущая
• 29/70
• Следующая