Дерзкая пленница - Хенли Вирджиния - Страница 50

• Предыдущая
• 50/63
• Следующая

Мораг дома не было — она пошла к дочери Эльфриды принимать роды. Эдела отправилась туда. В хижине было полно женщин. Дочь Эльфриды лежала на полу на камышовой подстилке. Роды продолжались уже два дня, и к помощи Мораг прибегли как к последнему средству.

Старуха оказалась между двух огней. Ей было ясно, что дело плохо — женщина умрет. Поэтому Мораг не хотела прикасаться к роженице. Она знала, что, если попытается помочь, а толку не будет, ее обвинят в смерти роженицы — такова уж человеческая природа. Но и бездействовать нельзя, иначе она утратит почитание крестьян. Мораг внимательно изучала настроение присутствующих. Женщины помоложе умоляли Мораг помочь. Те же, кто вышел из детородного возраста, были спокойны, твердя, что в родах положено мучиться. Наконец Мораг решилась. Не приближаясь к молодой женщине, она велела налить в пустую яичную скорлупу солода с хмелем, разогреть на огне и дать выпить это роженице.

Эдела с ужасом следила за происходящим. Равнодушие окружающих, их безжалостные разговоры, муки несчастной роженицы — все это заставило ее принять собственное решение. Выскочив из хижины, она во весь дух помчалась в дом.

— Леди Элисон, идите быстрее! Дочь Эльфриды уже два дня не может разродиться, а эти невежественные люди ворожат над ней! Мы должны помочь бедняжке!

Увидев роженицу, ее восковое лицо, Элисон поняла, что смерть рядом.

— Выйдите все вон! И ты тоже, Эльфрида! — приказала она.

Потом посмотрела на Мораг.

— Ты же лучше них во всем разбираешься, стыдись! Ступай с Эделой, она даст чистые простыни, а ты, Эдела, принеси болотную мяту. Она в кладовой.

Прошло много времени, прежде чем Элисон с помощью Эделы и Мораг смогла помочь роженице, и когда наконец показались ножки (как и предполагала Элисон, ребенок шел неправильно), а затем высвободились плечики и головка, Элисон облегченно вздохнула: все живы!

Домой Эдела возвращалась медленно. Она была в раздумье. Действительно ли ей хочется еще раз выйти замуж и пережить все, что связано с замужеством? «Да, — решительно ответила она сама себе. — Потому что это и есть жизнь».

Окончив все дела в Лондоне и отправив своих людей в Беркхэмстед, Ги впервые остался с Лили наедине с тех пор, как они покинули Годстоун. И любовь их расцвела на свободе, в уединении уютной комнаты.

— Я хочу показать тебе Лондон, — говорил Ги. Но один поцелуй влек за собой другой, и прогулка откладывалась: они жили для любви.

Однажды вечером, после мытья, Лили сидела на краю кровати, обнаженная, и волосы окутывали ее подобно рыже-золотому плащу. Ги зачарованно смотрел на нее.

— Ты великолепна! А что это ты делаешь? — полюбопытствовал он.

— Натираю тело листьями мяты, чтобы быть благоухающей.

— И вкусной, — добавил он.

— Об этом я не думала, — улыбнулась Лили.

— А я только об этом и думаю! — Голос Ги стал хриплым от желания.

Он приподнял ее волосы над плечами, чтобы видеть нагие груди. Лили прикусила губу, стараясь удержать страстный стон.

— Не надо, не сдерживайся, — прошептал Ги. — Мне нравится, когда ты кричишь от страсти. Боже мой, ты такая благоуханная и вкусная! Некоторые английские обычаи мне очень по душе.

— А чем пахнут нормандки? — прошептала она.

— Чесноком, — соврал Ги.

— Ги, это неправда. Я слышала, что рассказывают о французах.

— Что мы — лучшие в мире любовники? Что мы знаем больше любовных штучек, чем все другие народы, вместе взятые? — спросил он, искушая ее.

— Какие, например? — Лили затаила дыхание. Ги опрокинул ее на постель и, перевернув на живот, сел на нее верхом. Легкими прикосновениями он тронул ее лопатки, затем пробежался по спине — Лили задрожала от наслаждения. Ги провел кончиками пальцев по ее ногам и ягодицам и, перевернув на спину, так же легко погладил по груди.

— Это называется patte-d'-araigneenote 19. И может довести до исступления, но сейчас до исступления дошел я сам…

Он начал целовать Лили, но по-другому, не как обычно. Это были «французские поцелуи», долгие, тающие, когда языком ласкают рот любимой. Они подействовали на Лили так возбуждающе, что недра ее несколько раз свела судорога.

— О-о-о!.. — простонала она, удивившись, ее тело отзывается на эти поцелуи.

— Maraichinagenote 20, — объяснил Ги.

— Почему по-французски все это звучит так нарочно и чувственно?

— Ах, cherie, это еще не все!

— Нет, нет, Ги, хватит! Я больше не вынесу.

— А я только начал, — гортанно засмеялся он.

…Они пели, смеялись и шептали любовные слова, их души и тела сливались в едином порыве. Однажды они вышли на улицу и долго бродили по городу, закусывали снедью, купленной у уличных торговцев, плавали на лодке по большой реке и смеялись над забавными людьми, попадавшимися им по дороге. Ги покупал Лили безделушки, а она подарила ему медальон с надписью «Горячо любимому мужу». Вернувшись в свое уютное гнездышко, Лили, задумчиво стоя у окна, размышляла о том, как хорошо было бы, если бы они могли жить так всегда. Ги подошел к ней сзади и сжал ее груди. Она чувствовала его горячее тело сквозь тонкую ткань платья. Даже простое прикосновение его руквозбуждало ее. Он раздел Лили и стал целовать ее тело, а она прижалась к нему, дразня его грудями и бедрами, и когда он хотел подмять ее под себя, она покачала головой и влезла на него… Это была лучшая поездка верхом за всю ее жизнь.

На пятый день вернулись люди Ги, и все напоследок славно повеселились. Ги пригласили ко двору. Вечером он разоделся, велел Лили не ждать его и удалился. Приглашенных было много, и Ги встретил немало друзей и знакомых. Главной темой разговоров была поездка Вильгельма в Нормандию. Робер де Мортен оставался в своей резиденции в Беркхэмстеде, а другой брат Вильгельма, епископ Одо, — в Лондоне. Он будет главой государства до возвращения короля.

Ги клялся в верности Одо и обещал, что будет помогать во всем и везде: усмирять бунтующих саксов, отбивать нападения иноземцев, выполнять другие приказы. Был уже второй час ночи, когда Ги направился на постоялый двор, явно перебрав французских вин. Проблуждав до трех часов утра, он добрался до дома, где Лили с ума сходила от беспокойства. Увидев, в каком он состоянии, она страшно разозлилась.

— Где ты был? — вскричала она. — При дворе, — кротко ответил Ги.

— Вильгельм запрещает пить на своих пиршествах, а ты пьян! Ты проводил время с девками! От тебя разит винищем! Если вы надеетесь, сэр, что я разделю с вами ложе, то глубоко ошибаетесь! — заявила Лили.

— А куда же мне деваться? — грустно спросил Ги.

— Отправляйтесь в соседнюю комнату, к своим людям! — бросила она и, с силой вытолкнув его из комнаты, заперла дверь.

Но спустя некоторое время ей стало одиноко. Подбежав к двери, Лили открыла ее и выглянула в темный коридор. Там стоял Ги, слегка покачиваясь, на том же самом месте, где она его оставила. У нее гора с плеч свалилась.

— Ладно уж, входите! — сердито разрешила она.

Лили подвела мужа к кровати, помогла лечь, стянув с него сапоги и плащ. Потом легла сама, решив показать ему, что она сердита, но не успела: Ги уже громко храпел. От разочарования Лили даже рот раскрыла, но чувство юмора взяло верх, и она расхохоталась. Она каталась по кровати и хохотала до слез.

Когда они вернулись в Годстоун, в воздухе уже пахло весной. Приближались полевые работы. Ги радовался, что и поля Сен-Дени теперь перейдут к нему, так как он выиграл спор: крестьянин, взятый им из поместья Сен-Дени, работал прилежно и не помышлял о бегстве. Ги решил посадить на этом участке земли хмель для варки эля. Ему пришла в голову мысль вывозить эль во Францию в обмен на вино. Условия для пивоварения, в том числе и хорошая, чистая вода, в Годстоуне были.

• Предыдущая
• 50/63
• Следующая