Соблазненная - Хенли Вирджиния - Страница 37

• Предыдущая
• 37/117
• Следующая

— О, очень-очень красивая. Как английская королева.

Тони улыбнулась. Ясно, что Джон Булль не видел королеву. Однако из его слов она поняла, что легендарная красота матери не подлежит сомнению.

— Почему ты зовешь его Леопардом?

— Так его зовут все на Цейлоне. Его плантация называется Прыжок Леопарда.

— Как интересно! Ты мне расскажешь о ней, Джон?

— Постараюсь, Светлость, но если говорить, то ваша страна много интереснее.

— Мы будем рассказывать друг другу. У меня на Керзон-стрит есть книги, которые тебе понравятся. Джон Булль смущенно отвел взгляд.

— Я произвел очень плохое впечатление на Керзон-стрит. Назвал вашу миссис Хогг женщиной-свиньей.

Тони зашлась от восторга:

— После твоих слов действительно кажется, что в ее облике и манерах есть что-то от свиньи. Иногда люди бывают похожими на свои имена, как, скажем, Цветок Лотоса. Извини, что я принял ее за твою жену.

— Лотос — это просто водяная лилия, — пренебрежительно отозвался он. — Она телослужительница хозяина.

Тони покраснела из-за своей недогадливости. Вот дурья голова! Экзотическое создание — наложница Адама Сэвиджа! Она почувствовала необъяснимый укол ревности, не в силах оторвать глаз от легкой винтовой лестницы. Вот вам еще один, кто соответствует своему имени — Дикарь.

Когда Сэвидж спускался по лестнице, она поняла, почему его люди называли его леопардом, и вдруг застеснялась. Инстинктивно обернулась к Джону Буллю:

— Может быть, это и не так уж много, предлагаю тебе свою дружбу.

— О, Светлость, для меня она не имеет цены!

— Он хочет сказать, бесценна, — тихо поправил Сэвидж, весьма признательный молодому Лэмбу за терпимость и отсутствие предрассудков.

Тони весело рассмеялась:

— Никогда не думал, до чего же нелеп английский язык. Эти два понятия должны быть синонимами.

— Пока еще достаточно светло, можно посмотреть парк. А экскурсию по дому отложим до завтра. Не хочется пропустить ни одной детали.

Сэвидж повел по парку, где уже были аккуратно разбиты дорожки и клумбы. Они прошлись по усеянной маргаритками траве, которая скоро превратится в стриженые газоны. Подошли к тисовой рощице, через которую была проложена тропка.

— Замечательно, — отметил Адам. — Как я скучал там по этим деревьям!

— Но и на плантации одни деревья, — возразила Тони.

— Ты меня не понял. В индийских владениях растут великолепные деревья. Красное дерево, черное дерево, тик, атласное дерево. Ради них я прежде всего и поехал. Потом на плантации мы сажаем эвкалипты и другие деревья, чтобы затенить нежные чайные кусты. Я хотел сказать, что скучал по английским деревьям.

С другой стороны тисовой рощицы перед ними раскинулось небольшое озеро. По поверхности скользила пара черных лебедей. У Тони захватило дух от красоты.

— На Цейлоне так же красиво, как здесь?

— Так же красиво, только там своя, экзотическая, дикая красота.

Сумерки сгущались. Повсюду появились глубокие тени. В озере отражались темно-синее небо и черные деревья. В вечерней тишине слышалось лишь кваканье лягушек да еще вдали, за густыми деревьями, плеск воды в Темзе. Внезапно над водой раздался пугающий зов кваквы, и оба одновременно подняли головы, пытаясь разглядеть птицу.

В темноте раздавался низкий голос Адама. Антонии пришло на ум сравнение с темным бархатом.

— В Прыжке Леопарда я приходил в сумерках на край озера и смотрел, как день превращается в ночь. Когда садится солнце, из прохладной воды выходят дикие буйволы. Их встречает сердитое верещание обезьян, усыпавших ветви деревьев. Над водой вьются тучи москитов. Рыбы, выпрыгивая из воды, кормятся ими и в свою очередь становятся добычей крокодилов. Обезьянки до того нахальны, что подбираются вплотную к пресмыкающимся, рискуя попасть им на ужин. Иногда так и случается. Ночных бабочек больше, чем дневных. У некоторых крылья шириной с фут. Ночные запахи до того пьянят, что можно лишиться чувств… жасмин… камфара… гранат. Воздух наполнен музыкой ночи — шорох миллионов крыльев летучих мышей, леденящий кровь вопль шакала, глухое урчание камышовых котов. Если хватало терпения дождаться восхода луны, то часто можно было мельком увидеть приходящего на водопой леопарда. Они обладали поразительной способностью возникать ниоткуда и так же в мгновение ока исчезать.

Нарисованная Сэвиджем яркая картина сказала Тони, как глубоко он любил Цейлон.

— Вы скучаете по нему.

— Да, но далеко не так, как скучал по Англии. Это был момент, полный волшебства. Адам перенес ее с собой в другое время и другое место. Казалось, они были одни во всей Вселенной. Тони так сильно хотелось чтобы он коснулся ее, что она лишилась сил. Он стоял чуть позади нее, и ей хотелось прислониться к нему спиной ощутить его силу. Представив, как он нежно целует ее в затылок, она невольно вздрогнула. Что-то промелькнуло мимо них.

— Летучая мышь! — воскликнула Тони, очнувшись от игры воображения. — На Цейлоне летучие мыши такие же, как и у нас?

Сэвидж тихо засмеялся:

— Нет, там они плодоядные. Они жадно поглощают плоды дерева конг, пока не падают мертвецки пьяные. Совершенно не знают меры. Возможно, здесь лежит разница между двумя мирами. Англия — страна умеренности. На Цейлоне же все восхитительно необузданно.

Только в доме до нее дошел смысл слов Сэвиджа, когда Киринда, подойдя к нему, тихо спросила:

— Вас можно искупать, хозяин?

— Да. — И он повернулся к Тони. — Пойдешь с нами в бассейн?

Тони в жизни не испытывала подобного потрясения. Ужас отразился на ее лице.

— Ты смотришь на меня так, будто я, черт возьми, главный развратник Малабара. На Востоке принято купаться, а не просто мыться. Это очень приятно. Я хочу, чтобы ты испытал множество вещей из разных стран. Не настолько же ты узколоб, чтобы не стремиться познавать новое?

— Разумеется, нет, — робко возразила Тони. — Просто я не смею нарушить, как мне представляется, интимный ритуал между вами и Цветком Лотоса.

Как ни смешно, но Сэвидж подумал, что парень еще ни разу не обнажался в присутствии женщины.

— Все вещи с корабля распакованы? — спросил он Киринду. — Дай ему один из моих халатов и проведи в другую купальню, Джон Булль просто не станет нас кормить, пока мы не вымоемся.

«Я не смею нарушить, как мне представляется, интимный ритуал между вами…» Как это, скажите на милость, ей удалось ввернуть такое выражение? Она безнадежно старалась отогнать от себя картины «интимного ритуала». До этого Тони было безразлично, как он выглядит без одежды. А теперь она мысленно начала его раздевать. Она отчаянно пыталась не пускать эти видения но они становились все более отчетливыми и навязчивыми. Как должны выглядеть эти широкие плечи без рубахи? У него, несомненно, могучая мускулатура. А грудь покрыта таким же густым загаром, как лицо и руки? Она не могла представить Адама Сэвиджа бледнокожим. Она почему-то знала, что он покрыт бронзовым загаром. И потрясающе зарос черной шерстью. Просто знала. Она уже заметила обтянутые бриджами мощные седалищные мышцы, так что без труда представила его оголенные ноги.

Антония никогда не видела голого мужчину. Разумеется, она знала, что у особей мужского пола имеется штука, которая сильно отличается от ее интимных органов, но не пыталась ее представить. Она действительно была еще настолько невинна, что не могла вообразить, как он выглядит ниже пояса. Он представлялся ее мысленному взору в бассейне вместе с обнаженной Цветком Лотоса. Щеки ее пылали так жарко, что, закрыв глаза, она молила о капле самообладания. За один короткий день, с тех пор как она узнала Адама Сэвиджа, в ее голове пронеслось больше нарушающих покой мыслей, связанных с мужчинами, чем за всю предыдущую жизнь. Что с ней происходит?

Казалось, что ее мужской облик обострил до предела женские мысли и чувства. Ее груди и первичные органы стали невозможно чувствительными. Краснея, она призналась себе, что, когда Сэвидж приближался к ней, эти коварные органы порочно трепетали. Гори он в адском пламени, этот черный дьявол!

• Предыдущая
• 37/117
• Следующая