Кровь звезд - Хеннеберг Натали - Страница 30

• Предыдущая
• 30/47
• Следующая

— Ушла, — повторил тот. — С Сафарусом.

— Этим отступником? Этим колдуном?

— Кажется, вы многое знаете об Анти-Земле. Да. Я поднимаюсь из пропасти. Чувствую я облегчение или отчаяние? Не знаю. Я полюбил ее… как больше уже не любят на Земле. Но чары рассеиваются. Я побывал в безднах, поднимался на вершины, а сейчас я чувствую головокружение. Остались только горький привкус полыни во рту и тревожное предчувствие беды. Обыкновенные люди не могут пройти через такие испытания, она приподняла меня над миром ощущений, а сейчас я снова падаю в него…

Каждое слово Жильбера было как сгусток крови, в каждом чувствовались холод и горечь.

На улицах Иерушалаима зазвенели трубы. Внизу проходили тамплиеры, гулко стуча своими копьями по мостовой.

Принц Триполи пожал плечами:

— Они могут меня схватить и судить, теперь уже все равно. Но они ничего не сделают, им нужна только ОНА. Как и все люди, жители Анти-Земли питают лютую ненависть только к одному — к сверхъестественному.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Конрад, астронавт, который оставлял обезумевшего на заселенной кашалотами или птицами-призраками планете, чтобы продолжить свою миссию.

— Я? — пожал плечами Жильбер. — Это не имеет никакого значения. Я буду продолжать обычный образ жизни принца с Анти-Земли, который обладает самым лучшим флотом на Востоке. Я вернусь в Триполи… с Анной. У меня там, на берегу моря, находится розово-фиолетовый замок. Я женюсь на Анне де Лузиньян, и она умудрится создать мне маленький ад, что в совершенстве умеют делать верные жены, лишенные воображения, когда стремятся сделать нас счастливыми. Она будет готовить для меня огромное количество мазей и отваров, я полагаю, что привыкну к вареной пище. В сентябре я буду ездить на охоту, а по воскресеньям посещать мессу. Мой исповедник даст мне прощение грехов, мои горничные — нежные ласки, а Анна — сыновей. Думаю, что это жизнь, которую, вероятно, прожил «другой Жильбер». И, не правда ли, благоразумно?

— Если только молния не ударит из другого мира и не уничтожит этот город, эту страну и эту планету! — сказал Монферрат.

— Вы полагаете, что у Анти-Земли будет другая судьба, чем у Земли?

— Я не философ. Но она движется по другому пути.

Они замолчали, затем Конрад спросил:

— Этого человека, Сафаруса, она любила?

— Он ей прислуживал. Она презирала его.

— Она не знает страха.

— Тогда?…

Они переглянулись, и Дест пожал плечами.

— Вы — Великий Охотник, не так ли? Тот, кого прислали сюда, чтобы восстановить порядок в этом созвездии, на этой планете, и покончить с Бичом? Вы кажетесь мне достаточно опасным. Полагаю, что она вас узнала. Во всяком случае у нее были причины для бегства этой ночью…

На аналое лежал трактат Агриппы, на нем был виден, как будто проведенный ногтем, след огня. Он подчеркивал три слова. Прежде чем ветер пустыни закрыл страницу, Монферрат прочитал как послание: «…сжигает все…»

— Герцог Конрад, — сказал преподобный Меркуриус де Фамагуст, — мы не должны терять ни минуты.

Он ждал его в носилках у секретного выхода из Дворца великих раввинов. Над пустыней поднималась заря, пылали башни, возвышающиеся над рекой Иордан, и в бесчисленных населенных пунктах Иудеи видны были лишь двигающиеся маршем войска.

— Эмир Абд-эль-Малек поднялся со своими кочевниками, — объяснил епископ. — Он идет по следам беглецов, как борзая. Зеленые носилки и знамена Терваганта на пороге Моава; те, кто видели атабека, рассказывают, что он только вздыхает, облокотившись на расшитые золотом подушки; так рычат львы, которые преследуют добычу. Какой-то ученый, Суфи, читает у его ног самые страстные суры, где речь идет о меде и огне. Он двинулся к Баодаду: туда, куда направилась Саламандра.

— Поедем в Баодад! — воскликнул Монферрат, как будто объясняя: Охота началась! И, повернувшись к Жильберу, который его провожал до двери, спросил:

— Вы не едете?

Дест сжал зубы и вонзил ногти в свои ладони:

— Нет, — сказал он, — я остаюсь. Не думайте, что я хочу сбежать. Но Саламандра в Баодаде, это — война…

— Какая вам разница?

— Это падение города…

— И все же какая вам разница? Вы — землянин.

— Вам, наверное, не понять! — вздохнул Жильбер. Он был мервенно бледен, под его ногтями показалась кровь. — Конечно, на Земле существует Иерусалим — ультрасовременный город, где ничто уже не напоминает о прошлом. Но я принадлежу Иерушалаиму на Анти-Земле… Только что вы обвинили меня в измене, а я чуть было вас не убил… Вы были правы! Я начинаю ясно понимать: я действительно предал свою планету, но не ради Саламандры: ради Анти-Земли. Саламандра была лишь моим ожесточением и вершиной моих желаний, лишь острой вершиной совершенства этой планеты!

Вы скажете мне, что у Земли когда-то было лицо, которое я так хочу сейчас увидеть. Родись я тогда, я страстно полюбил бы ее, но я пришел слишком поздно, в ядерный мир, который мне чужд. Великие бои в межзвездном пространстве не находили отклика в моей душе; я никогда не стремился превратиться после смерти в звезду. Дайте же мне возможность защитить на этой планете облеченный в плоть и горящий человеческой страстью Сион от врагов, которых я могу ненавидеть…

— Вы погибнете на одном из этих безвестных полей, где развернутся битвы, — пророчески сказал Меркуриус. — Ваша кровь только удобрит злую пустыню, и никто не узнает ваше настоящее имя… Вы навечно останетесь Жильбером Д'Эстом.

— Я выбрал эту судьбу, — ответил с улыбкой Дест.

— Удачи! — бросил Конрад.

Это были последние слова, которыми они обменялись; оруженосцы подвели оседланных лошадей, и преподобный Меркуриус легко вскочил на своего коня. Они пересекли спящий в предрассветной тишине Город и углубились в туман мимо белеющих гробниц Иозафата, в пустыню. Вместе с ними двигались племена кочевников; у людей были черные губы, по их лицам стекала кровь. Сопровождающие их борзые высунули языки, верблюды тяжело дышали. Не имея подготовки астронавта либо контролера тепловых котлов, землянин упал бы замертво… А вот кипрский епископ был бодр и довольно прямо держался в седле. На его обтянутом перчаткой кулаке сидел голубовато-зеленый какаду.

Конрад был погружен в свои мысли; ему не хотелось покидать Деста: разве это не значило бросить в опасности на неизвестной планете товарища по службе? Молодой Монферрат только что ступил на эту планету и по-прежнему мыслил аналитически; он упрекал ее за грязь, запахи и кричащие краски, за всю эту бессвязность ощущений, которые не поддавались никакой логике. Он возмущался этой удручающей жизненной силой и жалел отступника.

Вдруг он вздрогнул, поняв ироничность ситуации: разве он сам не является отступником, противником Анти-Земли? Его отцом был этот Гуго, неразрывно связанный с судьбами этой планеты, а легкий прах его матери смешался с этой серой пылью…

Улавливая беспокойный ход мыслей своего спутника, епископ мягким голосом сказал:

— Я должен кое-что объяснить вам, сын мой. Да, вы правы в том, что касается Великого Магистра Ордена Храма: он является настоящим анти-землянином. Если бы речь шла об одном из нас, я сказал бы: это чистая Стихия. На Земле в соответствующую эпоху жил какой-то Великий Магистр, храбрый, но слабый человек, который отказался воевать с неверными. Его имя было стерто на стеллах и удалено с пергамента. Закон компенсации определил появление на Анти-Земле Гуго Монферратского, но по материнской линии вы принадлежите к стихии Земли. Ундина была сожжена непросвещенными анти-землянами; она соединилась с космической пылью. Для вас же, облеченного в плоть, казнь представляла бы серьезную опасность. Поэтому я отвез вас на более спокойную планету, достаточно цивилизованную. Анти-Земля вас отвергла, вы выросли землянином. Вы должны быть признательны Земле, которая стала для вас родной планетой.

— Я знаю, — сказал рассеянно Конрад.

— Вы хотите еще что-нибудь спросить?

• Предыдущая
• 30/47
• Следующая