Кровь звезд - Хеннеберг Натали - Страница 41

• Предыдущая
• 41/47
• Следующая

Когда они поднялись на эту Голгофу, Дест выпил до дна вино из кубка. Его археологическая подготовка позволяла ему вспомнить некоторые вещи. Когда-то на Земле существовало Святое Восточное королевство, которое пало под ударами сарацинов. Последний удар, который уничтожил его, был нанесен в битве, развернувшейся у Тивериадского озера, с целью освободить графиню Эсшив де Триполи, которая уже погибла к этому времени.

Когда позже, намного позже, вдали засверкало озеро — мертвая бирюза, вставленная в оправу огненной равнины, — Жильбер не удержался и спросил пажа:

— У этого озера, конечно же, есть название? Какое?

— Тиверийское, господин, — ответил юноша. — Здесь Бог шел по воде.

А рыцари Тау все двигались вперед, через пустыню, в которой не было ни колодцев, ни чьих-либо следов. Все реки и ручьи пересохли. Стали появляться настораживающие предзнаменования. На вторую ночь самая большая луна Анти-Земли стала кроваво-красной, а затем исчезла в черной туче.

Всадники и лошади изнывали под накалившимися доспехами. Вода в бурдюках стала теплой, затем зловонной, а кожа на них потрескалась.

Вслед за этой массой воинов, которые чувствовали уже приближение смерти, семенили шакалы и гиены.

Наконец армия прибыла в сердце безжалостной равнины…

Летняя жара, словно свинец, давила маленькие пальмы над холодным и чистым, как стекло, источником. Здесь и находилось одно из мест в мире, которому суждено было стать местом катастрофы: источник Сефория.

Было жарко. Очень жарко. Песок светился, как фосфор, и вся пустыня чувствовала присутствие хищника. Пот разъедал опаленные лица. В шатре короля Ги собрались на совет, который скорее походил на потасовку, крупные военачальники.

…Сколько похожих событий произошло 1500 лет назад на другой планете, знало достоверно только одно существо: Меркуриус де Фамагуст (для него в отличие от Жильбера речь тут не шла о воспоминаниях или археологических знаниях). Епископ (или имам?) присутствовал в 1287 году при другой битве ангелов. Но он не мог предупредить армию Тау.

«Того, кого Бог хочет потерять, он сначала ослепляет». Вокруг шатра, где заседал совет, томилась в ожидании решения огромная армия христиан, которая находилась в боевой готовности, — люди в тяжелых панцирях и покрытые попонами лошади. Люди чувствовали голод, да и борзые уже лизали свои поводки. Вторая луна раздвоилась в мертвенно-бледный спектр и затем исчезла. По железным рядам пробежал протяжный вздох: ничего подобного люди не видели с тех пор, как принц Македонии, которого случайно звали, как и на Земле, Александром, одержал возле Арбел победу над персидским царем.

Люди задыхались. Порой какой-нибудь ослабевший подросток оседал на землю и лежал как мертвый. Край полотна, которое закрывало шатер, колыхался от слабого дуновения ветерка. Воины, стоявшие снаружи, спрашивали друг друга в знойных сумерках:

— Кто это? Кто вошел? Что они говорят?

Опытный воин, у которого был острый слух, передал остальным:

— Говорит принц де Триполи. Считают, что он заколдован, но это хитрый полководец, и он лучше всех знает военное искусство. И вот что он говорит…

Человек кратко пересказал речь Жильбера.

По-прежнему колеблющийся, неспокойный, тот вновь обрел качества воина-одиночки и стратега, более чем на тысячу лет превосходящего окружающих в своем развитии. Он знал уже, что армию Тау ждет погибель. Он читал это на лицах своих товарищей, в их мрачной возбужденности, в смирении нижнего звена воинов. Он вдруг всех их стал рассматривать как экипаж огромного космического корабля, который устремляется в звездную бездну дыры Лебедя или погружается в ужасающий промежуточный мир.

Он умолял короля Ги (командира корабля) «ни в коем случае не углубляться в эту пустыню, которая не что иное, как пекло».

— Следовало, — говорил Жильбер, — удерживать позиции и ждать штурма неверных, которые, словно волны, будут разбиваться о бронзовую стену.

Страна Моав была опустошена. Стояла такая жара, что ни один феранк на открытой равнине не мог вынести ее. Пересохли все реки, в колодцах была только зловонная грязь.

Покинув берега Кедрона, христиане выпили последние глотки горячей воды из своих бурдюков, а бестолковые приказы помешали им пополнить ее запасы из источника Сефории. По плоскогорью сейчас поднималась не армия, а гонимое на бойню стадо. Не боясь получить репутацию труса, Дест взывал к благоразумию своих спутников. Они знали, что в жаркой пустыне гибнет больше людей, нежели в бою!

Однако, обернувшись в поисках поддержки, он понял, что остался один: люди отворачивали лица, на которых отражались растерянность и ярость; Рено с той стороны реки Иордан ликовал в своей великой ненависти к неверным, а король Ги шептал:

— Однако Эсшив де Триполи была вашей сестрой, сын мой!

— Речь идет не только о мести, — вмешался коннетабль Жослин. — На этот раз соединились и милосердие, и политика! Нам следует прийти на помощь нашим вассалам, которых осаждает неприятель… И, даже если мы оставим несколько костей в пустыне, разве не сказано: хорошо, когда некоторые из людей погибают за народ!

— Какие люди? — воскликнул Жильбер, чувствуя, что он повторяет слова, уже произнесенные кем-то в другом месте. — Несколько истощенных защитников с обреченной башни или цвет вашей кавалерии?… О король Ги! Совершенно ясно, что, если мы проиграем битву у Тиверии, падет заморская территория Феранции, а с ней рухнут все надежды Тау!

Собравшиеся заколебались на мгновение: этот человек говорил правду! Но нужно было больше, чем вера в принца де Триполи, некоторые называли его «сомнительным и к тому же заколдованным». И тогда поднялся грозный Гуго Монферратский. Он не спал много ночей, глаза у него были красными. Захваченные утром на границе страны Моав пленники говорили о каком-то крупном сражении в Баодаде, где один человек, вооруженный молнией, пробился сквозь кольцо окружавших его янычаров Абд-эль-Малека. Был также какой-то лев… Человек тот исчез, говорили пленники, наверное, он смертельно ранен… Один мусульманский богослов уточнил:

— У него было лицо ангела Азраэля. Он пытался похитить жену халифа. За такие преступления карают смертью…

Смерть… смерть… Слово напоминало о нападении Бича.

«Если Конрад погиб, как могу жить я?» — подумал оцепеневший от ужаса Великий Магистр.

Когда он говорил, в его голосе отражалась вся сила его боли. Все умирающие христиане являлись сейчас его сыновьями, так же, как и Конрад. Нет! Он не допускал мысли о том, чтобы сидеть сложа руки в ожидании гибели отчаявшихся людей. Жители Моава, искалеченные, распятые, публично опозоренные, были его братьями.

Он представил себе их муки, когда некоторые по слабости характера отказываются от своей религии и навлекают на себя вечный позор. По морщинам его сурового лица катились слезы, но Гуго не чувствовал их. Он воскликнул:

— Мы все будем нести ответственность за эти стремящиеся в преисподнюю души! Мы довели их до такого состояния; но каждая душа получит искупление ценой крови Бога!

Эта неистовая речь нашла свой отклик, как всякий страстный призыв… Было принято решение: христианская армия отправляется на помощь защитникам замка и города Тиверии.

Когда по армии Тау передали приказ атаковать неприятеля, люди и лошади, укрытые тяжеловесными попонами, уже пошатывались; никто из них за последние двенадцать часов не ел и не пил.

Бледная заря вставала на горизонте, прогоняя адскую ночь. Полураздетые принцы спали среди дымящихся развалин Тиверии. Ирония судьбы: силы Святого королевства шли на помощь городу, который сдался неприятелю; все его жители были вырезаны третьего июля, а армия короля Ги собиралась войти в Моав четвертого июля.

Арабский летописец Эль-Афдал, двойник которого жил на другой планете, писал: «Сражение было дано на равнине Хиттим. Да продлятся дни того, кто видел его. Это место конца света».

Утверждают, что когда-то здесь упала звезда. Лишь холмы с валунами из кремния и гранита, поросшие редкой сухой травой. Ни горного массива, ни оврага, которые могли бы служить укрытием! Воины Тау шли маршем всю ночь, неотступно следуя за разведчиками. Наконец они достигли ущелья. Только в девятом часу дня — а это показывает, с какой медлительностью тащились эти люди, ведь они шли не в бой, а на казнь — вышли на плоскогорье.

• Предыдущая
• 41/47
• Следующая