Язва - Хеннеберг Натали - Страница 35
- Предыдущая
- 35/94
- Следующая
Он как можно проще изложил положение вещей:
— Свободные гражданки и граждане, — сказал он, — сначала подведем итоги: нам невероятно повезло и, одновременно, ужасно не повезло, что мы сели именно на Гефестионе. Эта планета обитаема, что очень редко встречается в созвездии Лебедя, где большинство небесных тел — просто раскаленные метеориты. Вы безо всяких вредных последствий дышите ее воздухом, и, посадив несколько зерен из нашего запаса, мы собрали небольшой урожай пшеницы и овощей земного типа — магнум бонум.
— Это означает картошку, — прошептал мне на ухо Морозов, — но при подготовке доклада я настоял на латыни: это звучит лучше!
— С другой стороны, — продолжал Лес, — это созвездие лежит в стороне от обычных путей сообщения; мы можем остаться здесь на все сто лет, и никто нас не найдет. Передатчики не работают при таком большом скоплении звезд и интерференции магнитных полей. Следовательно, нам остается единственный выход: использовать как можно лучше то, что у нас есть, и изыскивать такие природные ресурсы планеты, которые позволили бы нам улететь.
— А о каких ресурсах идет речь? — спросил штатский.
— Уместный вопрос. — Лес повернулся к Морозову. — Ты производил изыскания. Объясни.
— Так вот, — начал свое объяснение маленький ученый, — на Гефестионе, несомненно, есть месторождения минералов, но мы не в состоянии их разрабатывать. Имеются другие возможности: в относительно недалеком прошлом эта планета была обитаема, потом ее разорила ужасная сила — может быть, именно та, от которой мы бежим. Население, а также целые районы отныне существуют лишь в виде оптических миражей. Но должны существовать и материальные остатки той жизни. Может быть, среди них мы сможем найти и горючее.
Пожалуй, эта возможность была довольно проблематична, но пассажиры воспрянули духом. Дьяконесса, которая принадлежала к секте Истинных Последователей, спела гимн, а дама с завитушками пообещала Лесу, что его имя будет упомянуто в хартиях общества Антенагораса Зизи. Трудности начались позже, когда договорились, что отряды пассажиров будут по очереди исследовать планету в поисках ресурсов.
— Я накладывало вето! — крикнула литературная дама. — Все здоровые пассажиры должны одновременно исследовать планету — так будет быстрее! Мы все равны! — Она уничтожающе посмотрела на нас с Морозовым. — А старики и дети останутся в лагере!
— Я не думаю, что такое решение будет рациональным, — возразил Лес. — Кто-то должен защищать остров.
— От кого? На планете нет никого, кроме призраков.
Нисколько не обидевшись, Морозов вмешался. Он забросал свою оппонентку, которая носила звучное имя Атенагора Бюветт (что, очевидно, было символом ее философских наклонностей), успокаивающими истинами и не совсем логичными уверениями… Но у дамы была боеспособность реактивного спрута с Шератана.
— Если я вас правильно поняла, — заявила она, наставляя на Морозова протонный микроскоп, который служил ей лорнетом, — вы даже не знаете, могут ли на нас напасть чудовищные растения или бронтозавры?
— Да, это так, свободная дама…
— Но, в таком случае, вы ничего не, знаете! И вы еще пытаетесь мне противоречить, мне, у которой чувствительность точно такая же, как у великого Антенагораса Прорицателя, прозванного Зизи! Долой невежд! Долой!
Она подпрыгивала и надсаживала глотку. Дьяконесса произнесла проповедь. Снаружи пассажиры подняли неописуемый гвалт. Лес приказал всем замолчать. Он заговорил ледяным тоном, какое-то не совсем человеческое спокойствие исходило от него.
— У нас единственный вопрос, — сказал он, — надо решить в принципе, будем мы исследовать планету или нет. А техническая сторона и организация экспедиции касается только меня. Здесь командую я!
Устроили открытое голосование. Только Атенагора оказалась против. И мы разошлись в некотором беспорядке.
Палатка, в которой я жила с целой кучей детей, была на другом конце лагеря. И я была благодарна Лесу за то, что он проводил меня. Остатки старого лагеря были видны отсюда, и мне было не так страшно при виде этих ужасных груд мертвых тел, перекошенных лиц, ртов, разинутых в безмолвном крике или хрипе. Я закрыла, глаза и прижалась щекой к руке Леса, повторяя:
— Я вне себя от возмущения! Они что же, все такие, жительницы Земли?!
— Нет, не все, — отвечал он спокойно.
И я как бы заново увидела остров: мы дошли до противоположной оконечности, единственного почти пустынного места между сиреневым и фосфоресцирующим небом и озером с мертвой водой — этими двумя безднами с мигающими звездами… А прямо надо мной в колеблющихся отблесках возвышался Лес, похожий на большую звезду в образе человека, затерянную в облаках этого проклятого богом места. И он смотрел на меня — и я забыла, что должна избегать взгляда его золотых арктурианских глаз. Я вообще все забыла. Это было так, будто какой-то туман застлал мое сознание, а яркий золотой луч света ранил и глубоко проник в меня, в мой мозг, в мое сердце. Может быть, я чуть было не закричала, чуть не упала… Я хотела умереть и воскреснуть тысячу раз и оставаться целую вечность под его взглядом…
А он сказал:
— Ты очень выросла, Талестра.
— Это что, плохо? — спросила я растерянно. — Когда я таскала деревья по льду, все были довольны. А теперь ты упрекаешь меня в том, что я занимаю много места?
— Я не это хотел сказать, — возразил он. — Но это так трогательно: я ведь знал тебя совсем маленькой девочкой…
— Да, ты даже таскал меня за волосы на «Летающей Игле», когда мы обезвреживали механизм тик-тик-тик!
Он смутился:
— Я таскал тебя за волосы? Нет, ты сошла с ума! — Он помолчал. — Прости, Талестра…
И вот мы стоим уже перед моей палаткой. Все произошло очень быстро… Лес взял мою руку и поднес ее к своему лицу, а я была смущена: ведь это была та самая рука, которая валила деревья, долбила лед, регулировала прицел излучателя — мозолистая, маленькая и потрескавшаяся. Но он не поцеловал ее, он просто поднес ее к своим глазам. Очень длинные ресницы обмахнули ее, и я почувствовала что-то свежее, словно слезу, какую-то ласку ангела…
— Видя тебя такой большой, — прошептал он, — я начинаю понимать, как давно я покинул мою родную планету и всех тех, кого я любил…
На другой день он ушел на разведку со своими людьми. А я осталась в лагере с Морозовым. Не могу сказать, что я скучала. Все окружающее было таким новым для меня, а у него была голова, из которой можно было много чего позаимствовать. Это было похоже на удачную рыбную ловлю. Мне было вполне достаточно ухватить какое-нибудь понятие, и я начинала тянуть его к себе, как на леске, и — гоп! — я вытаскивала большую аппетитную рыбу — решение какой-нибудь научной проблемы, исторический парадокс, бергсоновскую теорию. Мор, постоянно страдающий от холода, работал, закутавшись в свою шкуру, в самой большой палатке. Во время свободных гипнолекций, которые он читал детям пассажиров, я усаживалась у каталитического обогревателя, расслаблялась и буквально сгорала от любопытства: я страстно интересовалась прошлым Земли, будущим звезд, а также метафизикой.
Я хотела знать все! Я могла все понять…
Наступил день, когда…
— Ты опустошаешь мой мозг! — объявил он.
Я пожала плечами.
— Это неизбежно. На этой планете остались только книги-призраки. А на острове — только списки казненных. А я уже выучила наизусть «Божественную комедию», а также еще одну штуку, которая лежит в футляре, и о которой я уж не буду упоминать…
Он поглядел на меня с интересом:
— Это тебе понравилось? Я хочу сказать, «Комедия»?
— Неплохо, хотя Данте неизвестно зачем усложняет. Для чего столько разглагольствований в балладе о подпространстве? Зачем превращать эту несчастную Беатриче в святую, в инквизитора, в саму философию?.. И все-таки я полюбила этого древнего поэта, который совершил такое же путешествие, как и мы…
— Ты так думаешь?
— О! Есть вполне определенное сходство. Путешествие через круги ада, чудовищный зверь с Сатурна, озеро Смерти на Уране… Черные существа с огненными стрелами, которые нас преследуют. А здесь — не тот ли этот город Дит, в котором мы все были? Где:
- Предыдущая
- 35/94
- Следующая
