Святой конунг - Хенриксен Вера - Страница 26

• Предыдущая
• 26/64
• Следующая

Людям короля это мало нравилось. Но когда стало известно, что Сигват отправился в Рим, Олав заметил, что скальд наверняка отправился туда, чтобы помолиться за своего короля.

Он сам заводил разговор о пилигримском странствии. Он подумывал также о возможности возглавить царство, предлагаемое ему конунгом Ярицлейвом[7]: народ там был языческий, так что он мог обратить этот народ в христианство. Его люди не советовали ему этого делать, да и у него самого не было особого желания.

Но когда из Норвегии пришли весть о том, что Хакон ярл мертв, он тут же заявил, что это знамение Господа; Господь принял его покаяние и вернул ему удачу. И когда ему во сне явился Олав Трюгвассон и посоветовал ему вернуться в Норвегию, он совершенно уверился в том, что такова воля Божья.

И он с важным видом покинул Гардарики.

Финн замолчал, давая этим понять, насколько важно все то, о чем он говорит. Но Сигрид показалось, что стремление короля вернуться в Норвегию едва ли свидетельствует о том, что он думал прежде всего о служении Христу. Она полагала, что он сослужил бы Христу лучшую службу, если бы обратил в христианство язычников в царстве Ярицлейва, чем если бы вернулся обратно в страну, которая уже была христианской. И после рассказа Финна о его возвращении она была уверена, что за его смиренным поклонением Христу явно просматривается его собственная жажда власти, становящаяся все сильнее и сильнее по мере его приближения к Норвегии.

Оказавшись в Свейе, он набирал в свое войско даже язычников, хотя первоначально заявлял, что собирается иметь дело только с христианами. Финн сказал, что он пытался окрестить их, и многие на это пошли. Но тех, кто не захотел креститься, он все равно оставил в своем войске; и во время сражения он поставил их на левом фланге. Большинство его людей поддерживало его, и все они были у него наперечет.

Финн рассказал еще о видении, которое было у короля во время перехода через горы. Он увидел перед собой всю страну, как на ладони; он увидел не только те места, где он бывал, но и те, где никогда не был. Финн сказал, что епископ назвал это видение великим и святым. Финн ждал, что Сигрид что-то скажет на это, но она молчала.

Она вспомнила рассказ священника о том, как зло соблазняло Иисуса, показывая ему все страны мира и их великолепие. Все это будет принадлежать тебе, если ты падешь передо мной на колени и будешь преклоняться мне, сказало ему зло; все это будет твоим, если ты вернешься к старым богам, к удаче рода Харальда Прекрасноволосого…

Финн рассказывал дальше. Король отказался сжигать деревни в Инндалене и Вердалене. Он вдруг сказал во всеуслышание, что на этот раз борется не за Христа, а за свою собственную власть. Ради Христа он мог сжигать и грабить, но ради себя самого не станет этого делать. Все были удивлены; если бы он грабил и сжигал деревни, в войске бондов возникло бы замешательство, а это увеличило бы возможность его победы. Многие считали, что он поступает дурно по отношению к преданным ему людям, отказываясь от такой возможности.

Получилось так, что король заключил сделку с Богом. Борясь за свою собственную власть, он выдавал это за волю Бога; при этом он напускал на себя смирение, пытаясь всеми способами умилостивить Бога. Слушая рассказ Финна о знамении и покладистости короля, о совершенных им убийствах и его жажде мести, о том, что он переманил к себе отъявленных головорезов, обещая им имущество и богатство его противников, Сигрид все яснее и яснее понимала, как короля шатало из стороны в сторону. Король не полагался на своего Бога; он не решался отдаться целиком в Его руки, зная о том, что Бог, если захочет, может даровать ему победу и с горсткой преданных ему людей, сражающихся без всякой мысли о наживе.

Или, возможно, подчиняясь воле Господа, он начал прозревать истину, увидев, каким ничтожным будет его войско, если он отошлет прочь язычников и головорезов: Бог призвал его в Норвегию для того, чтобы он умер там. Но он не желал сдаваться; он продолжал идти против Бога, используя свою королевскую власть.

И накануне сражения у него опять было видение. Оно пришло к нему во сне, напоминая сон святого Якоба. Финн сказал, что король спал, положив голову ему на плечо; он спал до тех пор, пока Финн не разбудил его, и был очень недоволен, что его потревожили.

Он видел во сне лестницу, ведущую на небо, и он поднимался по ней и настолько приблизился к небу, что мог слышать пение ангелов, когда его разбудили. Его самого очень обрадовал этот сон, но Финну это показалось плохой приметой; он полагал, что этот сон предвещает смерть.

Казалось, что король сознательно закрывает на это глаза, считая этот сон не предвестником смерти, а предвестником победы. Бог стал на его сторону. Король может завоевать власть в стране и обеспечить себе место на небе.

И с таким настроением Олав Харальдссон пошел в бой, с крестом на щите и мечом Победитель в руке; этот меч был похищен из могильного кургана Олава Альва Гейерстадира и таил в себе страшную колдовскую и языческую силу.

— Многого из того, что произошло перед стиклестадской битвой и во время нее, я так и не понял, — признался Финн. — Я знал только, что…

— … что подобного ему короля никогда не было и никогда не будет в стране, — закончила за него Сигрид.

Финн рассмеялся.

— Хорошо, по крайней мере, что мы оба думаем так, — сказал он.

— Мы думаем не совсем одинаково.

— Как это?

— Я вовсе не считаю, что при жизни конунг Олав был лучшим из всех королей, которых знала страна. Он сделал много хорошего, ввел христианство и справедливые законы. Но он был властолюбив и самодоволен, своенравен и груб, и он не останавливался перед изменой, чтобы достигнуть желаемого. Он стал святым в смерти. На небе он стал лучшим из королей страны, стал конунгом Норвегии на вечные времена.

Финн снова рассмеялся.

— Ты говоришь, словно священник, — сказал он, — и время покажет, насколько наши мнения о короле совпадают.

С этими словами он положил свою ладонь на ее руку.

После его ухода Сигрид сидела еще некоторое время и размышляла о сказанном. Она считала, что король Олав всегда беспрекословно выполнял волю Бога. И только теперь до нее стало доходить, чего ему стоит каждый шаг на его пути. И она подумала, что в своей последней, смертельной битве, отзвук которой теперь долетал до нее, он должен был сражаться как дракон, напоминающий вырезанное из дерева чудовище. И ставкой в этой схватке была его королевская власть и честь, королевское право и сама его жизнь.

На обратном пути, по мере приближения к Эгга, беспокойство Сигрид по поводу Хелены росло; в конце концов это беспокойство перешло в откровенный страх. И, едва ступив на берег, она спросила у Харальда Гуттормссона, где девушка, но тот сделал вид, что не слышит.

И когда Сигрид вошла во двор, Рагнхильд сообщила ей новость.

Четыре дня назад Хелена родила девочку. Роды были преждевременные, но девочка оказалась крепкой и здоровой, хотя и очень маленькой. Тем не менее, Хелена попросила священника сразу же окрестить ее.

— И как же она назвала ее? — спросила Сигрид.

— Я не помню… — сказала Рагнхильд, давая понять, что такие мелочи ее не интересуют. — Сразу после ухода священника я вошла на кухню, — продолжала она, — и увидела Хелену, сидящую на кровати с окровавленным ножом в руке, а на полу лежал в луже крови ребенок с перерезанным горлом!

Глаза Рагнхильд наполнились слезами. Сигрид почувствовала дурноту.

— Где теперь Хелена? — спросила она.

— Она лежит связанная в старом зале.

Сигрид не стала терять время на разговоры с Кальвом.

Она нашла Хелену, лежащую в углу прохода. На лицо ее падал свет из небольшого отверстия в стене; Сигрид заметила, что она очень грязна, и от нее пахло кровью.

Сигрид присела рядом с ней.

— Хелена!

До этого Хелена лежала с закрытыми глазами, но теперь открыла их, и взгляд ее был затуманенным.

• Предыдущая
• 26/64
• Следующая