Знамение - Хенриксен Вера - Страница 55
- Предыдущая
- 55/59
- Следующая
Боевое знамя Кальва Арнисона было главным для всего крестьянского войска, сказал он далее. Турир Собака отчаянно сражался под своим боевым знаменем вместе с халогаландцами. Говорят, что это он убил короля.
— Ты уверен в этом? — уставясь на него, спросила Сигрид.
— Никто ничего толком не знал, когда я покидал поле битвы, — ответил Кьетиль. — Не известно пока, кто остался в живых, а кто погиб. Единственное, в чем я могу поклясться, так это в том, что король погиб, я видел его труп, и что Кальв Арнисон и Турир Собака живы, потому что я видел их после сражения, и я никогда не видел сразу столько убитых и раненых.
— Во время сражения шел дождь? — спросила Сигрид, думая о ненастьи, разыгравшемся в деревне.
— Нет, — ответил он. — Стало очень темно, но дождя не было.
— Кальв не говорил, когда он собирается вернуться домой?
— Он сказал, что вернется на своем корабле домой, как только узнает, что стало с его братьями, — ответил Кьетиль. Потом они с Сигрид вышли во двор, потому что ей нужно было спросить у него кое-что наедине.
— Расскажи мне о посещении Кальвом короля, — сказала она.
— О каком посещении? — снова спросил он. И она поняла, что ему был дан строгий наказ молчать.
У Сигрид было такое чувство, будто все нереально.
Конунг Олав мертв, снова и снова говорила она самой себе. Ей следовало радоваться; Эльвир и сыновья ее были отомщены, настал момент, которого она страстно желала более девяти лет.
И месть осуществил Турир; всем должно быть известно, чью кровь пролил Олав Харальдссон.
Олав Толстый, подумала она. Она мысленно представила его себе сидящим в Мэрине, тучного и самодовольного, осуждающего людей на смерть и пытки.
Она пыталась представить его себе, когда он выносил смертный приговор Туриру и отказывался слушать мольбу Кальва за своего приемного сына.
И вот он лежит мертвый в Вердалене.
Но она с удивлением обнаружила, что не рада этому. У нее было лишь приглушенное чувство боли, которое она не могла объяснить.
Какая польза была ей от того, что король Олав мертв и что погиб он от руки Турира? Эльвир по-прежнему лежал мертвый в Мэрине, сыновья ее уже никогда не вернутся назад. Жажда мести, поддерживающая в ней жизнь, была утолена, и теперь у нее не осталось ничего, кроме пустоты.
Что же теперь оставалось ей в жизни? — думала она, метаясь по постели.
«Ты словно разбитый корабль в шторм», — как-то раз сказал ей священник Энунд.
Она была замужем за Кальвом уже десять лет, но совершенно не знала его. Она искала Бога, но теперь ей стало ясно, что жажда мести всегда оказывалась в ней сильнее желания следовать Его воле. Чем больше она размышляла, тем яснее становилось для нее, что даже в раскаянии и покаянии она сознательно не хотела разрушать ледяную стену ненависти и мстительности в своем сознании.
Теперь она поняла, что Энунд был прав. Ненавистью и жаждой мести ничего не добьешься. Но она не понимала этого, будучи ослепленной своей ненавистью. Теперь же, когда она прозрела, уже поздно. Тем не менее, она была уверена в том, что если бы король Олав снова ожил, вместе с ним ожила бы и ее ненависть к нему.
Энунд был прав, но он так много требовал от людей, как от самого себя, так и от других. Та цель, которую он ставил перед человеком, была недосягаемой звездой, которая светила и ослепляла, давая надежду. И когда кто-то ошибался в своих попытках достичь недостижимое, он мягко утешал его, говоря о милости и прощении Всевышнего. Но он никогда не уставал требовать от человека стремления к тому, чего никогда нельзя достичь.
Священник Йон был другим; Сигрид все больше и больше понимала теперь, почему его, вопреки всему, многие любят в деревне. Он не был наделен взором, видящим великое, как Энунд, и он не требовал от людей большего, чем они могли сделать. Он, как и все остальные, преодолевал повседневные трудности. И он справлялся с ними по своему разумению.
Размышляя об этом, она постепенно пришла к мысли о том, что оба они были правы. Бог был «агапе», любовью настолько великой, что человек не в состоянии был постичь ее, как сказал когда-то Эльвир, но «агапе» могло также быть любовью повседневной…
К Богу ведет множество путей, сказал Энунд.
Проходили часы, но Сигрид не могла заснуть. В конце концов она встала и вышла из дома.
На северо-востоке небо полыхало над холмами, отражаясь на поверхности фьорда. Звезды казались бледными белой ночью, деревья стояли неподвижно, словно выточенные из темного камня.
Она вздрогнула, услышав треск ветки, но потом улыбнулась: через двор проскакал заяц.
В ночное время многие не спали.
Она вспомнила, как однажды ходила за пивом для Эльвира; Хьяртан Эскимосское Чучело валялся во дворе пьяный и напугал ее.
Но Хьяртан никогда не будет больше валяться пьяным во дворе, и небылицы его она слышала в последний раз. Он был похоронен с Грьетгардом в Эстердалене; он отчаянно сражался на стороне Грьетгарда, пока не погиб.
Сигрид вдруг стало жалко старого выдумщика.
Она села на скамью, сложив на коленях руки и прислонившись головой к стене. Но она не могла успокоиться, встала и снова принялась ходить туда-сюда по двору.
Заскулила дворовая собака, и она пошла к ней, чтобы поговорить. Но пес оскалил зубы.
Множество мыслей проносилось в ее голове. Сигрид чувствовала себя уставшей и одновременно удивительно бодрой, и ее мысленные картины были ясные, как утреннее небо. Казалось, ее воспоминания и то, о чем она слышала, теперь ожили.
Она вспомнила, что сказал Кальв о смерти Турира, когда она спросила у него, откуда король узнал, что юноша гостил у короля Кнута.
Кальв сказал, что какой-то человек рассказал королю о браслете короля Кнута. Она спросила, откуда он узнал об этом.
— Я и сам удивлялся, откуда, — ответил Кальв, — и я узнал об этом только перед самой смертью юноши. Я стоял рядом с ним и тщетно пытался в последний раз упросить короля смилостивиться над ним.
И тут вышла его жена Турира. Она шла с опущенной головой, медленно, словно скорбя. Но я заметил выражение ее лица, когда она посмотрела на Турира, и глаза ее сверкали ненавистью.
«Я говорила тебе, что поплатишься за свою измену», прошептала она.
— Турир что-нибудь ответил? — спросила Сигрид.
— Он рассмеялся, — сказал Кальв. — А потом сказал: «Я рад, что ты доказала, что заслуживаешь этого, так что мне не приходится раскаиваться».
Они умерли как мужчины, оба ее сына, без слез и жалоб. Она думала о том, вспомнили ли они последние слова Эльвира, сказанные им: «Что бы ни случилось, вы должны быть храбрыми!»
Она вдруг мысленно представила себе Эльвира, его лицо, когда он лежал у входа в зал в Мэрине; она видела, с каким трудом он выдавливает из себя слова.
Он сказал, что еще не выстрадал все, что заслужил. Епископ Гримкелль говорил о том, что в смерти он получит искупление грехов, но она не понимала тогда, что он имеет в виду. И Энунд говорил, что он умер хорошей смертью.
И когда уже начали петь птицы и на небе начал разгораться летний пожар, до Сигрид постепенно дошла истина. Смерть Эльвира была подобна летнему закату, когда небо остается светлым и лишь на короткий миг тускнеет, чтобы потом воспламениться с наступлением нового дня. Она поняла теперь, что для Эльвира не страшен был никакой очистительный огонь, потому что он жаждал искупления; он искал очищения.
Что касается мести — то мстить пристало Господу, как сказал Энунд. Эльвир хотел быть последним, жаждущим мести.
Сигрид же искала способ отомстить и настраивала своих сыновей против короля. И — нет, она мысленно отшатнулась от самой себя! Но она все же заставила себя додумать эту мысль до конца: разве она сама не толкала их на смерть?
Нет, это король Олав виноват в том, что произошло, сурово подумала она. Он мог бы заключить мир с ее сыновьями и спасти обоих, когда Кальв просил о Турире. Но тут она снова вспомнила слова Энунда: вину нельзя разделить с кем-то. Дурные поступки короля не оправдывали ее.
- Предыдущая
- 55/59
- Следующая
