Гипсовый трубач: дубль два - Поляков Юрий Михайлович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/79
• Следующая

– Что вы рыдаете, как девственница, которая забыла взять у своего первого мужчины номер телефона!

– Это же серьезные люди!

– А как вы определяете, на глазок или заглядываете в мировое информационное поле?

– Ну, зачем вы так! Мы гибнем! Гибнем!

– Оттого и гибнем, что вы наподписывали кучу дрянных бумажек! Успокойтесь! Во-первых, мы с коллегой только что от Скурятина. Он дал указание нам помочь!

– Не может быть! И вы молчите! – От радости Огуревич схватился за сердце.

– Ладно, только не перейдите от восторга в лучевое состояние! А во-вторых, эти «мопсы» – обыкновенные проходимцы.

– Но они писатели! – со священным трепетом в голосе воскликнул директор.

– Вы полагаете, среди писателей нет проходимцев? Есть. И даже больше, чем среди обычных граждан, исключая, конечно, бизнесменов и экстрасенсов. Не правда ли, мой милый соавтор?

– Увы, – подтвердил Кокотов.

– Ладно, я пока изучу этот договор, а вы, Андрей Львович, просветите нашего простодушного духовидца! – Жарынин достал из кармана и расправил свои китайчатые очки. – И хватит, хватит, Аркадий Петрович, прикладываться к вашей внутренней бутылке! Как сказал Сен-Жон Перс, герой может напиться лишь на могиле врага.

Огуревич смутился, и на его покрасневшем лице появилось выражение, какое бывает у злоупотребляющего мужа, застигнутого бдительной женой.

Призыв стать одним из пятисот лучших писателей мира пришел к Кокотову по почте в фирменном конверте с эмблемой МОПС, изображавшей земной шар, нанизанный на гусиное перо, как шашлык на шампур. Но автора «Знойного прощания» сразу смутили некоторые обстоятельства. Во-первых, письмо было напечатано на принтере, а имя и отчество адресата неряшливо вписаны в специально оставленный пробел. Во-вторых, послание заканчивалось загадочной фразой: «Подробности этого взаимовыгодного проекта мы сообщим конфиденциально при личной встрече». В-третьих, настораживало месторасположение столь солидной международной организации: 2-й Нижне-трикотажный проезд, дом 8, строение 12, оф. 67. К адресу была пририсована довольно путаная схема, объясняющая, как от станции метро «Краснопролетарская» добраться до цели.

Но, несмотря на эти странности, писодей не устоял. Смущаясь самого себя и посмеиваясь над собственным тщеславием, на следующий день он отправился по указанному адресу. Сверяясь со схемой и сбиваясь с пути, он наконец добрался до того, что лет десять назад называлось «Трикотажной фабрикой имени Гарибальди». Почему погибло предприятие, занимавшее некогда целый квартал, неведомо. Что погубило флагмана легкой промышленности – удорожание хлопка, оставшегося там, в независимой Средней Азии, или лавина дешевого тряпья, хлынувшая из Турции и Китая? Возможно, фабрику специально обанкротили из-за земли, на которой она разместилась в середине ХIХ века на краю тогдашней Москвы. Но теперь это был почти центр! Последнюю гипотезу подтверждали новенькие жилые корпуса пряничной расцветки с растяжками по фасадам: «Продаются квартиры по цене застройщика». Вероятно, та же участь ждала и остальную территорию комбината, но пока еще складские помещения сдавались под хранение товаров самого разнообразного свойства. На ходу писатель успел прихватить метким глазом, как, гортанно переругиваясь, бывшие хлопкоробы грузили в одну фуру пластмассовые трубы, в другую – гигантские авоськи с репчатым луком, в третью – рулоны утеплителя…

В слегка подремонтированном административном корпусе размещались конторы и офисы. К стене у подъезда было прикреплено такое несметное число табличек с названиями фирм, что автору дилогии «Отдаться и умереть» показалось, будто он попал в колумбарий. «Оф. 67» располагался на третьем этаже в чуланчике, где в лучшие времена, видимо, хранился инвентарь уборщицы: ведро, швабра и тряпки. В комнатке едва умещался канцелярский стол, кресло и старенький компьютер с принтером, древним, как печатный станок Гуттенберга. За столом сидела Боледина и разглядывала брильянтик. Завидев посетителя, она поправила парик, приподняла со стола грудь и исказила лицо приветливостью. Писатель смущенно объяснил цель своего визита и показал письмо.

– Ах, Андрей Львович, господи, не узнала! – всплеснула она руками. – Давно мечтаю с вами познакомиться.

Далее нежным голосом распространителя пищевых добавок сверхсрочница стала объяснять, что будущий справочник поступит во все книгохранилища мира и даже в Библиотеку конгресса США и что Кокотов крайне удачно зашел, так как с понедельника в связи подорожанием полиграфических услуг оплата принимается только в евро.

– Понимаете?

– Понимаю…

– Фотография будет, конечно, цветная? – спросила она. – Такой мужчина!

– Хотелось бы… – пробормотал опешивший литератор.

– Тогда выйдет тысяча сто. Снимок и биография у вас с собой?

– Не-ет…

– Могу составить текст с ваших слов прямо сейчас. – Она подвинула к себе клавиатуру, залитую кофе и засыпанную сигаретным пеплом. – И сфотографировать. – Боледина извлекла из стола старенькую «мыльницу». – Будет на круг тысяча триста. Согласны? Вы, кстати, что пишете?

– Да так, разное…

– Это очень хорошо! Жанровое разнообразие – признак дарования. Кстати, три экземпляра справочника вы можете приобрести для себя с пятидесятипроцентной скидкой всего за сто баксов каждый, но, естественно, с предоплатой. Выходит всего-то тысяча шестьсот. Правда, недорого?

– Недорого… Но я… не взял с собой наличные…

– Ничего, в универсаме есть банкомат. Пять минут ходьбы. У вас какая карточка?

– Золотая… – зачем-то соврал писатель.

– Тем более, – кивнула Боледина, поглядев на посетителя с легким сомнением. – Но учтите, я сегодня до шести, завтра мы целый день хороним Михалкова, а с понедельника переходим на евро. Не опоздайте!

– Нет-нет… Я туда и обратно, – пообещал Андрей Львович и, ежась под недоверчивым взглядом первого заместителя председателя, покинул каморку.

На самом деле он отправился не за деньгами, которых у него не было, а в Дом литераторов, чтобы навести справки про «мопсов». Ему повезло: в нижнем, дешевом буфете он обнаружил поэта-переводчика Жору Алконосова, с которым когда-то дружил и даже приглашал его на свадьбу, где Жора чуть не подрался с Меделянским, заявив, что тот спер своего Змеюрика из гуцульского фольклора.

Алконосов одиноко сидел с полупустой бутылкой пива, ожидая, пока кто-нибудь нальет. А когда-то ведь процветал и даже несколько раз одалживал Кокотову денег. Зарабатывал он тем, что сочинял актуальный народный эпос по заказу лимитрофов.

– По чьему заказу? – не понял Огуревич.

– Так называются недавно образовавшиеся государства, – пояснил, глядя поверх китайчатых очков, Жарынин. – Послушайте, Аркадий Петрович, если вы не знаете значение слова, неужели нельзя заглянуть в торсионные поля и выяснить?

– В принципе, конечно, можно, – вполне серьезно разъяснил директор. – Но для этого надо открывать биокомпьютер, выходить в информационное пространство, затрачивать витальную энергию… Проще заглянуть в словарь или спросить.

– Ясно, – кивнул режиссер. – Ну и что лимитрофы?

– Они стояли к Алконосову в очередь.

– Не понял! За чем?

– Я же сказал, за актуальным эпосом.

– Переведите! – наморщил лысину игровод.

…Проблема заключалась в том, что на республики Советского Союза суверенитет свалился внезапно и безвозмездно. Это как если в уличной лотерее вдруг выиграть экскаватор. Ты стоишь, чешешь затылок, а тебе настоятельно советуют: «Срочно забирайте!» В общем, нужно строить независимое государство, а ничего нет – ни органов власти, ни законов, ни актуального эпоса…

– Постойте, как это нет эпоса?! Легенды-то у всех есть? – усомнился Жарынин. – В крайнем случае, сказки…

– Так я же, Дмитрий Антонович, говорю об актуальном эпосе! Обычный эпос есть почти у всех. Но с кем сражались народные герои? С драконами, джиннами, дэвами, циклопами, чудами-юдами… А для нового государства нужен конкретный, объединяющий нацию эпический враг, гадивший народу на протяжении всей истории! Тут-то их и выручал Жора. За приличное вознаграждение, обложившись мифологическими словарями, монографиями, сборниками сказок народов мира, он в ударные сроки срабатывал белым стихом актуальный эпос. Потом его скоренько переводили на национальный язык, записывали на овечьей шкуре, которую потом долго топтали ногами и прятали где-нибудь в кишлаке под кучей кизячных лепешек. А вскоре мимо этого кишлака случайно проезжала этнографическая экспедиция…

• Предыдущая
• 54/79
• Следующая