Ваятель фараона - Херинг Элизабет - Страница 13
- Предыдущая
- 13/55
- Следующая
Модель статуи была уже давно готова. Изо дня в день старик работал над ней. Он сам отличался медлительностью и добросовестностью в работе и от своего подмастерья требовал особой тщательности, никогда не пропуская ни одной детали, выполненной, с его точки зрения, недостаточно аккуратно.
Но вот наконец Иути завершил работу и остался ею доволен. Он приказал Тутмосу сделать гипсовый слепок с глиняной модели. Так как глина, высыхая, трескается, то, пока она еще сырая, из гипса можно изготовить форму и с ее помощью отлить затем прочную гипсовую модель, по которой подмастерье создаст статую в камне. Сам Иути больше уже не может обрабатывать камень. Слишком слабы стали его руки.
Однажды около пяти часов после полудня, когда Тутмос убирал мастерскую, а старый Иути собирался поесть, открылась дверь и вошел Минхотеп. Он дружил когда-то с сыном старого мастера и был одним из немногих, кто не забыл дорогу к хижине одинокого старика.
– Отец Иути! – крикнул Минхотеп еще с порога. – Пошли Тутмоса вниз к реке. Там пристал корабль и привез очень хороший камень. Я только что купил несколько глыб для гробницы Рамосе.
У Минхотепа была большая мастерская, и даже сам верховный сановник делал ему заказы.
Тутмос поставил метлу и уже собрался уходить, когда Минхотеп спросил старика:
– А какие изображения и статуи заказал Небамун для своей гробницы?
Как бы хотелось юноше услышать, что ответит старик своему гостю! Ведь с ним, Тутмосом, молчаливый мастер обсуждал лишь повседневные дела. Однако Иути жестом приказал ему идти.
Тутмос быстро спустился к берегу. На этот раз повезло: корабль причалил недалеко от хижины старика. Рабочие только еще сгружали тяжелые каменные глыбы, и наплыв покупателей был пока небольшой. За несколько медных дебенов Тутмос приобрел камень, который, как он считал, удовлетворял требованиям старика. Ему как раз подвернулись запряженные быками сани, которые смогли доставить груз наверх, к хижине. У берега всегда стояло несколько бычьих упряжек, хозяева которых зарабатывали перевозкой грузов.
Когда Тутмос вернулся в хижину, оба мастера все еще сидели и разговаривали. На столе стояли сосуды с пивом и лежал свежий хлеб, принесенный сегодня утром слугой Небамуна. Они макали хлеб в масло и угощались финиками.
Было бы неприлично, если бы Тутмос сел за стол вместе с двумя мастерами. Хотя Иути и ел вместе с Тутмосом, когда они оставались вдвоем, но он не потерпел бы раба, осмелившегося сесть за один стел с уважаемым гостем.
Но Тутмос и не думал об этом. Он лишь коротко рассказал о покупке камня и уселся на пол в углу комнаты. Тутмос порядком проголодался, но привык ограничивать себя во всем и ждать.
Иути был возбужден. Не часто Тутмосу приходилось видеть его в таком состоянии. Может быть, это от пива? Или причина в госте? Ведь гости теперь редко бывают в этом доме! Должно быть, приход Минхотепа навеял на старика воспоминания о прошлом, о лучших временах.
Старик рассказывает о своей юности, перебирает воспоминания прошлого. Дни тогда были длиннее, солнце светило ярче, пиво было крепче, а финики слаще. В те времена царь, второй Аменхотеп, сам участвовал в походах в чужеземные страны, обращая в бегство кочевников пустыни и отправляя корабли, тяжело нагруженные данью, в город Амона. В стране царил мир, и ни один из вассалов не решался подняться против сына Амона. И тогда для царя не было лучшего развлечения, чем мчаться в своей охотничьей колеснице по пустыне и выгонять из логова хищников. Царь обладал удивительной силой. Ни один человек не мог натянуть тетиву его лука. Стрела, пущенная рукой царя, никогда не пролетала мимо цели!
– Скажи, ты знал и его отца, Великого Тутмоса, при звуке шагов которого содрогался мир? Ты помнишь царицу Хатшепсут, посылавшую свои корабли в священную землю Пунт? Правда ли, что ее отравили?
– Отравили! – Старик засмеялся. – Кто из наших великих повелителей отважился бы признаться в отравлении своего предшественника? Это было задолго до моего рождения, и я мало знаю о царице Хатшепсут. Но мой отец рассказывал мне, что сам Амон покарал ее за то, что ома, женщина, захватила престол и самолично правила страной. Ей было мало короны великой царицы, супруги царя! Она хотела надеть на себя двойной царский венец после смерти своего мужа. Она обезобразила даже свое лицо, прицепив царскую бороду! Но Амон не допустит, чтобы кто-либо безнаказанно нарушал порядок, установленный в стране. Даже большим людям, даже царям Амон не позволяет этого делать. Вот потому-то на двадцатом году ее правления, во время прекрасного праздника Опет, Амон собственной рукой сорвал с нее корону и царскую бороду и возвел на трон царевича Тутмоса. Царевич был тогда простым жрецом – не верховным жрецом и даже не вторым пророком. Вот так пыталась она принизить своего сына и своего супруга, заняв вместо него престол! Царица думала, что ей все дозволено, потому что царевич был тогда еще очень молод – как сокол, не вылетавший из своего гнезда.
О, как широко раскинул этот сокол свои крылья! Так широко, что их тень закрыла не только Обе Земли, но упала и на самые дальние страны! Как тряслись их цари перед великим Тутмосом, цари Нахарины и государь хеттов! А в гробнице его гордой противницы не осталось даже ее имени. Оно стерто и забыто на веки веков!
Иути откидывается немного назад и тяжело дышит после непривычно длинного для него разговора. В его старых глазах играют отблески тех давно прошедших времен. Губы Минхотепа слегка подрагивали – на его языке вертелся вопрос: «Видел ли отец Иути собственными глазами, как каменная рука бога протянулась, чтобы сорвать корону с головы царицы?» Однако, чтобы не испортить старику настроение, он удержался и ничего не сказал. Он не мог подавить лишь едва заметную усмешку, тут же поднялся и, поблагодарив хозяина за гостеприимство, собрался уходить.
Но тут взгляд Минхотепа упал на подвешенную к стене полку, где стояла гипсовая модель.
– Для чьей статуи ты ее приготовил? – спросил Минхотеп старого мастера.
Иути с удивлением посмотрел на гостя:
– Разве ты не догадался? Тебе же известно, что я работаю над гробницей Небамуна. Ты же недавно сам спрашивал, какие статуи он мне заказал!
– Ах, так это должен быть Небамун? Но разве скулы на его лице не выступают намного дальше? И разве его нос не короче и не шире, а лоб не ниже?
Краска залила лицо старика, и он сказал хриплым голосом:
– Может быть, ты собираешься учить меня? Ты, который еще не родился, когда вот эти руки уже создавали человеческие лица? Ты, который еще сосал грудь своей матери, когда меня приглашали украшать и отделывать гробницы? Многим сохранили эти руки вечную жизнь! Я изготовлял их статуи и выбивал их имена на цоколях, спасая тем самым от вечной смерти! А ты мне еще говоришь о торчащих скулах, о коротких и широких носах! Какой пень учил тебя, если ты не знаешь, насколько могут выделяться скулы на человеческом лице, какое соотношение должно быть между лбом и носом?
– Прости меня, отец Иути, – примирительно сказал Минхотеп, – я не хотел тебя обидеть. Всему, о чем ты говорил, меня научил мой мастер. Но в наше время этих канонов больше не придерживаются. Наш царь против установившихся правил. Он не терпит, когда статуи выглядят так, как кто-либо это пожелает. Он хочет видеть изображение человека таким, какой он есть на самом деле, таким, каким мы его видели в жизни!
– И ты, Минхотеп, следуешь теперь этим новшествам? А еще полгода назад, когда ты работал над гробницей Рамосе, ты показывал мне статуи, выполненные по всем канонам.
– Да, полгода назад это было так. Но тогда Атон еще не открыл нашему царю, что приукрашивать – это значит лгать, что подлинная красота – это правда! Что только правда может быть действительно прекрасной!
– И с тех пор ты… Минхотеп перебил старика:
– Я делаю изображения, подобные тем, в которых царь велит увековечить самого себя. Изображения, на которых он передан со всеми физическими особенностями.
- Предыдущая
- 13/55
- Следующая
