Ваятель фараона - Херинг Элизабет - Страница 33

• Предыдущая
• 33/55
• Следующая

Конечно, где же еще она могла быть? Разве маленький постреленок не прав? Зачем только ему понадобилось спрашивать этого мальчика? Хотя теперь он по крайней мере знает, что есть ткачиха, которую зовут Тени! Но, может быть, это совсем и не его мать?

Подходя к ткацкой, он сразу же заметил, что теперь в ней работает гораздо меньше женщин, чем раньше.

Тутмос резким движением открыл дверь. Все головы повернулись в его сторону, но среди них он не заметил лица матери.

– Я ищу Тени, – произнес он шепотом. – Старую Тени, жену Руи.

Его голос звучал все тише, все безнадежней.

– Тени! – громко крикнула одна из женщин. – Ты что, не слышишь? Тени, тебя спрашивают? Но станок Тени продолжал стучать.

– Она стала плохо слышать, – сказала женщина, знавшая Тени, и хотела встать, но Тутмос остановил ее.

– Не надо, – сказал он, сделал несколько быстрых шагов и оказался за спиной седой согнувшейся старухи.

Тутмос положил ей руку на плечо. Тени повернула голову, посмотрела ему в лицо, но не узнала сына.

– Что тебе надо от меня? – спросила она угрюмо и безразлично. – Я все равно не закончу этот кусок до завтра. Может быть, ты думаешь, что я могу работать при масляном светильнике, как молодая? Даже если ты будешь бить меня, я все равно не смогу этого сделать!

– Мама! Это я, Тутмос! – крикнул скульптор, не в силах больше сдерживаться.

Он поднимает ее с пола и выносит на руках прямо во двор. Как легко ее тело! О, как хотелось бы ему побыть с ней наедине! Но уже через мгновение толпа окружила их. Все что-то кричат, жестикулируют, о чем-то спрашивают Тутмоса.

Постепенно молодой скульптор начинает вспоминать некоторые лица. Вот гончар, а это, кажется, его подмастерье. Узнает он и женщину, которая когда-то старалась сунуть ему лишнюю лепешку. И все задают один и тот же вопрос: «Разве ты жив? А ведь говорили же! Апер вернулся из каменоломен и сказал, будто бы ты умер!»

Мать ни о чем не спрашивала. Она села на корточки и неподвижно смотрела на Тутмоса. Она рассматривала его лицо, чтобы убедиться, что это действительно он.

Тутмос понял, что так просто ему не удастся отвязаться от любопытных. Поэтому он рассказал, как можно короче, про свою жизнь, про Иути, про Бака, про царя.

Люди не хотели ему верить.

– Главный скульптор? Три корабля?

– Если вы не верите, пойдите на берег реки и посмотрите сами!

И толпа двинулась к берегу, чтобы воочию убедиться в правдивости его слов. Наконец Тутмос остался наедине с матерью.

– Пойдем со мной в рощу где цветут акации, – сказал он, – там они не найдут нас, когда вернутся.

– В рощу акаций? – удивленно сказала старуха поднимаясь. – Ее уже давно вырубили.

Все же она встала и пошла за ним, как послушный ребенок.

Они прошли мимо вырубленных акаций. Пни не были выкорчеваны, и теперь из зарослей сорняков высотой в половину человеческого роста торчали новые побеги. Тутмос спросил:

– Почему эти сорняки не взяли на корм скоту? И не срезали часть новых ростков, оставив лишь наиболее крепкие? Тогда вместо дикого кустарника снова поднялась бы молодая роща.

Тени в ответ только пожала плечами.

Как согнула ее эта жизнь! Как она горбится, когда идет!

Тени с трудом поспевала за сыном. Заметив это, он замедлил шаги.

На их счастье, на краю бывшей рощи еще уцелело одно дерево. В его тени Тутмос нашел удобное место для матери. Но она не захотела даже присесть.

– А как же моя работа? – забеспокоилась мать. – То полотно, которое я тку! Я должна была закончить работу еще сегодня, а теперь успею лишь завтра к вечеру. И если этот кусок не будет завтра готов, меня побьют.

– Но кто посмеет это сделать, мама? Я думал, что раз прогнали жрецов, прогнали Панефера…

– О, Панефер был далеко не самым жестоким! Что пришлось пережить бедной матери! Что они с ней сделали! Разве простит она ему когда-нибудь, что он не забрал ее раньше? Конечно, пока жрецы Амона распоряжались здесь, об этом не могло быть и речи. Но тогда, перед отъездом в Ахетатон, ему нужно было поехать с Баком в каменоломни. На обратном пути он мог бы забрать мать с собой. Как он не подумал об этом? Неужели желание скорее ступить на священную землю Небосклона Атона было настолько велико, что пересилило его сыновний долг и любовь? Разве можно совершать грех даже во имя служения богу?

Все это он говорит матери, стараясь кричать как можно громче, чтобы она могла расслышать. Мать сидит рядом и смотрит на него отсутствующим взглядом. Может быть, она не понимает того, что он говорит?

Наконец губы Тени шевельнулись и она медленно спросила:

– Так ты приехал меня забрать? Ты хочешь увезти меня?

– Да! Тебя и моих сестер! Но где же они, мои сестры? Почему они не прибежали сразу же, как только услышали о моем приезде?

– Ренут умерла, – сказала мать. – Она умерла в то лето, когда река разлилась, разрушив все плотины, и нам почти ничего не удалось собрать с опустошенных полей. Тогда свирепствовали демоны болезни. Многих погубили они. – Тени замолчала, глядя прямо перед собой. – Остальные мои дочери, обе младшие, убежали, когда начались беспорядки. С тех пор я ничего о них больше не слышала.

– И о братьях моих тебе ничего не известно?

– Нет, ничего! Со времени смерти твоего отца. «А ведь она родила четырнадцать детей, – думает потрясенный Тутмос, – четырнадцать детей! И теперь осталась совсем одна!» Он снова принялся объяснять матери, что намерен забрать ее отсюда и заедет за ней на обратном пути.

– Но я же не могу уехать… я не могу оставить Эсе одну! – сказала мать, и голос ее сразу же изменился, слово с нее слетела усталость.

– Эсе? Кто такая Эсе? Это имя я ни разу не слышал.

Тени не сразу ответила. Она смерила сына строгим взглядом, в котором чувствовались и недоверие и осторожность. Тутмос в это время неумело гладил ее руки старые, морщинистые, рабочие руки с набухшими венами. «Я обязательно вылеплю эти руки, – подумал он, – руки матери, такими, какие они есть».

– Эсе, – ответила старуха, неожиданно заговорив быстрее, – Эсе – моя внучка. Дочь твоей сестры Ренут!

«Значит, она еще совсем ребенок, – подумал Тутмос. – Ну конечно же, я заберу и ребенка».

И сердце его охватывает радость. Он собирается спросить еще что-то, но в это время до него донесся крик: «Те-е-е-ни!»

– Тебя зовут, – сказал он. – Будет лучше, если я сейчас же поговорю с управляющим имением. Мне придется оставить вас здесь еще на несколько недель, а может быть, даже и месяцев. Это будет зависеть от того, как быстро я сумею управиться со своими делами в каменоломнях. Но управляющий должен знать, что ты мать главного скульптора царя! Теперь тебе не придется больше работать!

– Не надо будет работать? – пробормотала старуха. – Но что же я буду делать с утра до вечера, если не буду работать?

Тутмос не ответил ей. Он шагал торопливо, и Тени с трудом поспевала за ним.

Они поравнялись с колодцем. Большой камень лежал все на том же месте. Возле него, как и в те далекие времена, стояла девушка с кувшином на плече. Вот она поставила его на землю, перегнулась через край колодца и начала опускать кожаное ведро. Но прежде чем вытянуть его обратно, она внезапно замерла, выпрямилась и обернулась. Вероятно, она услышала звук приближающихся шагов.

– Эсе! – позвала мать. – Подойди сюда, Эсе! Это мой сын, Тутмос, он твой… твой дядя.

Девушка поправила рукой свои черные волосы, упавшие ей на лоб, и осталась стоять на месте, как прикованная.

Тутмос тоже не мог сделать ни шагу. «Конечно же, это другая девушка, думает он. – Это тот же колодец, та же смоковница, но не та девушка». И все же он с трудом убеждает себя в этом, хотя уже много лет прошло с той памятной встречи.

Так вот какая она, Эсе! Она уже не ребенок, как он думал! Она уже в том возрасте, когда выходят замуж! Ей по крайней мере четырнадцать лет!

Он подошел к ней и взял колодезный журавль из ее рук. Достал кожаное ведро, налил воду в кувшин и помог девушке поднять его на плечо.

• Предыдущая
• 33/55
• Следующая