Ваятель фараона - Херинг Элизабет - Страница 44
- Предыдущая
- 44/55
- Следующая
Ипу ничего не сказал в ответ. Он не хотел отвлекаться от работы. Контуры изображений, призванных увековечить посещение высокой гостьей храма Атона, были уже набросаны. В праздничной процессии шествует Тэйе рядом со своим царственным сыном. Ее лицо обрамлено париком, увенчанным короной из перьев, из которой поднимается солнечный диск, охваченный длинными рогами. Слуги с опахалами сопровождают царственных особ. А поодаль ждет их свита: стражи, слуги, колесничий, знаменосцы. Там же написал Ипу славословие царице-матери: «Это она существует в доброте», «Госпожа этого храма», «Да будет она жива веки вечные!».
Предстоящие празднества доставили много хлопот царскому дому и всей царской резиденции. Пришлось поработать и Тутмосу. До прибытия Тэйе следовало подвинуть вперед работы над статуями царя, царицы и царских дочерей, а также над рельефами в гробнице. Нельзя быть уверенным в том, что старая царица не выразит желания все осмотреть, хотя путь до гробницы Эхнатона по пылающему жаром высохшему руслу и был очень тяжел. А может быть (Тутмос надеялся на это всем сердцем), она выскажет пожелание, чтобы поблизости от ее сына и ей воздвигли вечное жилище.
Большая картина на одной из стен погребального помещения Нефертити уже полностью закончена. Она необычна тем, что солнечный диск изображен на ней не над царственной четой, а перед ней, так что косые его лучи пронизывали стены храма, в которых Эхнатон и Нефертити возносили свои молитвы.
Так начинается славословие Атону. Этот восход солнца и изобразил Тутмос. Остальные стены он оставил пустыми. Основное внимание он уделил усыпальнице царя. Это был большой зал, стены которого имели двадцать локтей в длину, а потолок поддерживался колоннами. Здесь Тутмос трудился почти со всеми своими подмастерьями. Работа требовала исключительного напряжения сил. Утомлял уже многочасовой переход сюда. Доставка пищи и питья была связана с бесконечными трудностями.
Каждый вечер возвращался Тутмос домой смертельно усталым. Его едва хватало на то, чтобы перекинуться парой слов с Эсе во время ужина. Потом скульптор молился и сразу же погружался в тяжелый сон. Просыпался он с первыми лучами солнца.
Поэтому Тутмос был рад наступлению празднеств по поводу прибытия царицы-матери. Он сможет хоть на некоторое время прервать работу в погребальных помещениях. Тутмос освободил и своих людей, чтобы дать им возможность увидеть процессию. И Эсе тоже просила взять ее – уж очень хотелось ей увидеть торжества.
– Не будет ли тебе тяжело? – озабоченно спросил Тутмос.
Эсе ожидала второго ребенка, и до предстоящих родов оставалось лишь несколько недель. Но она уверяла Тутмоса, что чувствует себя такой сильной и здоровой, как никогда. Он дал себя уговорить и вместе с ней отправился к парадным окнам царского дворца, где в час солнечного захода многим вельможам предстояло получить награды.
Им посчастливилось увидеть царскую семью. Эхнатон перегнулся через перила балкона, обитые мягкими тканями, и бросил двум стоящим внизу людям мужчине и женщине – два золотых ожерелья. Потом сверху посыпались кольца, драгоценные сосуды и всякие украшения – прелестная игра, в которой приняли участие царица и ее дочери. При виде этих необыкновенных царских милостей все присутствующие склонились в глубоком поклоне и простерли молитвенно руки, восхваляя Доброго бога, великого благодетеля людей. Только мальчишки не могли сдержать своей бурной радости – они прыгали, танцевали, били себя в грудь от восторга.
Тутмос стоял слишком далеко и не мог видеть тех счастливцев, на которых излился поток царских милостей. Он схватил одного из мальчишек за плечо и повернул к себе.
– Кого так одаривает царь? – спросил он.
– Разве ты не знаешь? Эйе, «отца богов», и его супругу, великую кормилицу царицы. Царь их озолотил!
«Озолотил!» Невольно взор Тутмоса упал на стоящую перед ним Эсе. «Никогда золотое ожерелье не будет красоваться на ее прелестной шее», подумал Тутмос, но у него не возникло чувства зависти. Ценность женщины определяется не золотом, которое она носит. Он взял Эсе за руку и вывел ее из толпы.
Тутмоса потянуло домой. Он был сегодня свободен от работы и хотел провести день в саду: посидеть в тени под деревьями, покачать маленького Руи на коленях, поболтать с Эсе и Уной, повидать свою мать.
Эсе не противилась ему. Впрочем, она охотно посмотрела бы еще, как царь и царица будут садиться в свою парадную колесницу, чтобы ехать в храм. Хотелось бы ей увидеть и высокую гостью царского дома, Тэйе, которая не показалась на балконе. Но Эсе почувствовала, что не может больше стоять на ярком солнце в сутолоке, среди множества людей. Не произнося ни слова, Эсе позволила вывести себя из толпы, хотя и заметила, что муж повел ее по дороге к дому.
У дверей их уже ожидала Тени.
– Наконец-то вы пришли, – сказала она с мягким упреком в голосе. – У тебя был гость, Тутмос!
– Гость? – спросил мастер удивленно. – Кто?
– Скульптор царицы-матери. Его зовут Ити или что-то в этом роде.
– И ты не угостила его и не попросила подождать меня?
– Он не хотел ждать. Сказал, что завтра придет снова.
Радостное волнение охватило Тутмоса. Может быть, этот скульптор хотел сообщить ему о заказе царицы-матери? Или его привело лишь желание встретиться с человеком одной специальности? Так или иначе, но Тутмос не станет дожидаться утра. Он коротко попрощался с женщинами и пошел, даже не обратив внимания на то, что во взгляде Эсе сквозило разочарование.
Тутмосу не пришлось долго искать. Он спросил лишь дворцовую стражу, и ему сразу же объяснили, где разместилась свита царицы-матери.
Ити встретил его сердечно. Нет, у него не было никаких других намерений, как только повидаться с Тутмосом. Все работы Тутмоса, которые он видел, очень нравятся ему. Работает Тутмос только по камню или создает статуи и из дерева?
Пока Ити любезно беседовал с ним, Тутмос имел возможность внимательно рассмотреть его. «Прекрасная голова, – думает он, – только немного великовата для такого тщедушного тела».
– Нет! По дереву я пробовал работать всего лишь несколько раз, ответил Тутмос. – Меня больше привлекает камень. Для каждой работы всегда можно найти подходящую породу. Для нагого тела лучше использовать красно-коричневый мелкозернистый песчаник, контрастирующий со светлым известняком, который хорош для одеяния. Крупнозернистый с шероховатой поверхностью гранит годится для очень больших статуй, а мягкий алебастр, который допускает предельно тонкую отделку, – для изящных статуэток.
– Но и дерево бывает разное, – возражает Ити, – и по цвету, и по твердости, и по узору. Что скажешь ты, например, об этом?
Он идет к ларцу, достает из него головку размером не больше кулака мужчины и показывает ее Тутмосу.
Какая вещь! Она мала и в то же время так значительна! Как рассудителен и умен этот оценивающий взгляд! Как скорбен этот полуоткрытый рот с опущенными уголками губ!
Тутмос долго и молча рассматривает изображение.
– Царица-мать? – спрашивает он.
Ити утвердительно кивает головой.
Тутмос взял головку, закрыл руками несоразмерно большой, украшенный голубыми камнями парик и золотой обруч на лбу и стал внимательно рассматривать лицо. Наконец он сказал:
– Другое лицо было бы подавлено таким головным убором, это же преодолело мертвое дерево и стало еще более выразительным.
– Это тис, – скромно заметил Ити, никак не реагируя на похвалу, хотя и знал, каким знатоком был Тутмос. – Брови и веки инкрустированы черным деревом. Глазные яблоки выложены белой, а зрачки черной массой…
«Какой состав этой массы?» – подумал Тутмос, но не успел спросить шум у двери заставил его обернуться.
- Предыдущая
- 44/55
- Следующая
